Высшие учебные заведения Франции

К высшим учебным заведениям во Франции относятся все учебные заведения, осуществляющие общенаучную и специальную подготовку на базе полного среднего образования со сроками обучения от 2 до 11 лет. Речь идет, таким образом, о принятой на Западе расширительной концепции высшего образования, включающей в себя не только собственно высшее, но и так называемое послесреднее образование, являющееся аналогом среднего специального.

История

Просвещение и образование на территории современной Франции в своих первых организационных формах — школах — берет начало с периода римского господства в Галлии; обучение строилось в них по римскому образцу. В VI—VII вв. с распространением христианства возникли монастырские и церковные школы, а позднее — приходские училища.

XIII—XIX века

В середине XII в. в Париже был основан первый французский университет, а в XIII—XIV вв. появляются университеты в Тулузе, Монпелье, Реймсе, Авиньоне, Орлеане и других городах. Они становятся известными центрами западноевропейской культуры и привлекают преподавателей и студентов из многих стран. Созданные при университетах колледжи давали среднее образование. В XV в. стали основываться не связанные с университетами колледжи, большинство из которых находилось под управлением иезуитов.

Накануне Великой французской революции в конце XVIII в. во Франции насчитывалось 22 университета, которые сохраняли свои средневековые традиции и структуры. Самые крупные из них состояли из 4 факультетов: искусств, теологии, права и медицины. Ни один из них не мог реально участвовать или даже следовать за общественными и научными течениями, начавшимися в Европе в XV в. Их несоответствие новым потребностям централизованного государства и нарождающейся промышленности побудило королевскую власть пойти на создание новых учебных заведений вне университетских стен. Так возникли в 1530 г. Королевский коллеж (Коллеж Франции), в 1626 г.— Королевский Сад (Национальный музей естественной истории), а в XVIII в. — высшие технические школы (Школа мостов и дорог, Школа горного дела и др.), к которым Конвент добавил позже Политехническую школу.

Во время революции университеты были закрыты Декретом от 15 сентября 1793 г. С приходом Наполеона к власти многие университеты заново открываются, частично или полностью реформированные.

1896—1966 годы

Декретом от 10 июля 1896 г. во Франции были вновь учреждены университеты. Этот закон ограничился тем, что объединил в федерацию разрозненные факультеты, деканы которых назначались министром. Деятельность факультетов координировалась общим советом, президентом которого был ректор территориальной Академии, представитель центральной власти. В то время как факультеты теологии, права, медицины имели вполне четкую профессиональную направленность, так называемые «академические» факультеты, естественнонаучные и гуманитарные, очень немногочисленные в то время, имели основной целью подготовку преподавателей средних школ на уровне лиценциата, их агрегацию, учрежденную в 1808 г., а также подготовку научно-педагогических кадров в докторантуре. Эти факультеты выполняли в то время функции, аналогичные функциям Высшей нормальной (педагогической) школы, являвшейся главным педагогическим вузом страны.

Эта концепция университетов, предназначенных для подготовки представителей свободных профессий, преподавателей и развития науки, не способствовала формированию кадров для промышленности. Однако уже с конца XIX в. в рамках естественнонаучных факультетов, находящихся в индустриальных районах, были созданы институты прикладных наук, которые начали готовить технических специалистов, вначале на уровне техников, а затем и инженеров.

После первой мировой войны Декретом от 31 июля 1920 г. в рамках университетов были организованы учебные подразделения, призванные стать центрами естественной связи между различными факультетами и между университетами и внешним миром, — школы инженеров, в последующем послужившие основой для создания высших национальных инженерных школ.

Становление новой университетской системы Франции было связано с ростом численности выпускников средних школ — бакалавров: 7000 выпускников в 1911 г., 15 000 — в 1931 г., 33 000 — в 1951 г. Соответственно возрастала и численность студентов: 41 000 — в 1911 г, 79 000 — в 1938 г. и 140 000 — в 1950 г. Из 10 800 дипломов, выданных университетами в 1951 г., 3000 приходилось на юридические специальности, 2300 — научные и 4100 — на медицинские (включая стоматологию и фармацию). Что касается 3000 инженеров, подготовленных в указанном году, то только 700 из них являлись выпускниками университетских школ, остальные же, как и около 1000 специалистов финансово-коммерческого профиля, были подготовлены вузами неуниверситетского типа.

Таким образом, выпуск 1951 г. отражает фактически ту же миссию университетов, которая была предписана при их воссоздании в 1896 г., — готовить кадры для государственной администрации, представителей свободных профессий, преподавателей. Новым было лишь несколько сотен инженеров, ежегодно выходивших из стен университета.

Социально-экономическое развитие Франции в последующие три десятилетия сопровождалось интенсивным расширением масштабов системы образования, особенно её средней и высшей ступени. Число бакалавров с 33 тыс. в 1951 г. выросло до 170 тыс. в 1985 г., то есть с 5 до 22 % соответствующей возрастной группы молодежи. А если учесть при этом выпускников средних школ технического профиля (бакалавры-техники), численность которых в 1985 г. составила 85 тыс. чел., то указанный показатель увеличивается в полтора раза. Количество студентов высших учебных заведений также возрастало, в частности, только в университетах их численность увеличилась от 140 тыс. в 1950 г. до 969 тыс. в 1985 г.

Это многократное быстрое расширение масштабов высшей школы, временами принимавшее неуправляемый характер и сопровождавшееся острыми социальными конфликтами, побуждало французские правящие круги и университетскую общественность неоднократно ставить вопрос о необходимости изменения целей и организации высшего образования и периодически осуществлять их реформы.

До середины 60-х годов цели оставались теми же, что и в конце XIX в., однако потребности в преподавателях как средней, так и высшей школы и потребности науки были таковы, что несколько тысяч выпускников естественнонаучных и гуманитарных факультетов в 50—60-е годы не могли их удовлетворить. В 1960 г., например, из 2246 выпускников естественнонаучных факультетов 1860 (то есть 83 %) стали преподавателями, однако потребность в том же году составляла 3200.

Развитие высшего образования в течение десятилетия после 1960 г. позволило разрешить эту проблему, но и одновременно поставило новую: что делать в дальнейшем с выпускниками указанных факультетов, число которых постоянно увеличивалось, в то время как потребности в них стабилизировались или даже уменьшились с 1965 по 1970 г. Нужно было открыть для них возможность доступа к другим профессиям, соответствующим нуждам промышленности, коммерции и т. д.

В этих целях был дан импульс развитию сети институтов прикладных наук, институтов но подготовке управленческих кадров и т. п., в которых выпускники естественнонаучных и гуманитарных факультетов могли за относительно короткий срок (от 1 до 3 лет) получить профессиональную подготовку и диплом специалиста. Аналогичная подготовка стала осуществляться в ряде случаев и на самих факультетах, в связи с чем изменились их названия: в ряде университетов факультет права стал называться факультетом нрава и экономических паук, естественнонаучный факультет — факультетом пауки и техники и т. п.

С целью ускорить эволюцию высшего образования в указанном направлении Декретом от 5 мая 1961 г. были учреждены новые дипломы: лиценциат прикладных наук и диплом высшего технического образования. В соответствии с этим на некоторых естественнонаучных факультетах были введены новые учебные программы, ведущие к степени лиценциата прикладных наук, а на многих из них были созданы 2-годичные секции, обучение на которых завершалось дипломом высшего технического образования.

Реформа 1966 года

Реформа 1966 г. способствовала еще большей диверсификации высшего образования. Для осуществления краткосрочной профессиональной подготовки было решено создать специальные, выделенные из факультетов структуры: университетские институты технологии. Эти новые учебные образования были наделены собственными материально-техническими средствами и в них было разрешено работать преподавателям-практикам, не обязательно обладающим университетским статусом.

Первый год обучения в университетах, называвшийся годом подготовки и ориентации, в этом качестве был упразднен. Вместо него на большинстве факультетов (кроме медицинских) был выделен первый цикл обучения (первые 2 года), завершающийся дипломом общей университетской подготовки. Дипломы лиценциата естественных и гуманитарных наук, традиционно требовавшие 4 года обучения, стали выдаваться после 3 лет, а за 4 года мог быть получен диплом более высокого уровня — «мэтриз», имеющий прикладную и исследовательскую ориентацию. Тем самым была заложена структура второго цикла высшего образования в виде двух одногодичных ступеней.

На уровне лиценциата и «мэтриз» в этот период открываются новые специальности, преимущественно прикладного характера: экономическое и социальное управление, прикладная лингвистика, прикладная информатика и т. д. Учреждаются новые дипломы третьего цикла: диплом углубленной подготовки и диплом о высшем специализированном образовании. Одновременно возрастает роль университетов в подготовке инженеров. В 1986 г. в рамках университетов функционировали 55 инженерных школ и 7 институтов. Подготовкой технических кадров в 2-годичных университетских институтах технологии было охвачено 64 тыс. студентов, хотя планировалось к этому времени достичь 125 тыс.

Наряду с общим расширением и диверсификацией высшего образования, и особенно его инженерно-технической составляющей, в 60-е годы начинает осуществляться процесс децентрализации. Одной из его форм явилось создание естественнонаучных и гуманитарных университетских колледжей, а также юридических институтов в городах, не имеющих университетов. Указанные меры по диверсификации и децентрализации высшего образования не затрагивали, однако, его основных структур, остававшихся неизменными с 1896 г.

Реформа 1968 года

Коренная реформа произошла в 1968 г., что в решающей степени было вызвано происходившими по всей Франции массовыми студенческими выступлениями, в ряде мест принимавшими форму баррикадных боев студентов с силами полиции. Принятый в такой обстановке Закон об ориентации высшего образования от 12 ноября 1968 г. под тройным девизом: автономии, участия и многодисциплинарности — радикально изменил организацию и структуру высшей школы.

Основные организационные компоненты вузов — факультеты и кафедры, а также входившие в состав университетов школы — были расформированы. Их место заняли новые междисциплинарные подразделения, так называемые учебно-исследовательские единицы (Unite d’Enseignement et de Recherche). Вместе со специализированными институтами они стали основными центрами принятия решений в университетах, обладающими значительно большей самостоятельностью в определении целей и содержания обучения и научных исследований.

В концептуальном аспекте Закон об ориентации определил миссию высших учебных заведений в широком социально-культурном плане, делая особый акцент на непрерывное культурное и профессиональное образование. Эта концепция высшего образования была еще более расширена в Законе от 26 января 1987 г., в котором университеты определяются как «государственные учреждения научного, культурного и профессионального характера».

Закон 1968 г. сопровождался реорганизацией не только внутренней структуры университетов. Существовавшие университеты, особенно наиболее крупные из них, как знаменитая Сорбонна в Париже, с трудом справлялись с огромными контингентами студентов и становились фактически неуправляемыми. В связи с этим было решено разделить все крупные университеты на самостоятельные вузы рациональных размеров, передав им в качестве ядра по несколько факультетов, группируемых по междисциплинарному принципу и с учетом требований децентрализации, то есть социально-экономической и географической целесообразности.

В Париже, таким образом, образовалось 13 университетов, каждый из которых имеет свой порядковый номер и отличается определенной учебной и научной направленностью. Так, например, Университет Париж-I ориентируется на социально-экономические и гуманитарные области знаний, вследствие чего большинство входящих в его состав учебно-исследовательских единиц и институтов имеет соответствующий профиль. Университет Париж-III (Новая Сорбонна) имеет выраженную языково-литературную направленность, Университет Париж-VI (им. Пьера и Марии Кюри) — естественнонаучную и т. д.

Реорганизованные и вновь созданные университеты, в состав которых были интегрированы также упоминавшиеся выше естественнонаучные и гуманитарные колледжи, были официально утверждены в своем новом статусе в 1970 г., хотя фактическая их реорганизация продолжалась значительно дольше. В результате проведенной децентрализации и придания университетского статуса национальным политехническим институтам и некоторым частным учебным заведениям количество вузов университетского типа во Франции увеличилось c 16 в 1961 г. до 77 в 1986 г.

Современная система вузов

Структура современной системы французских вузов по-разному описывается различными источниками.

Кодекс образования

Книга VII Кодекса образования содержит следующую классификацию французских вузов:

• Государственные учреждения научного, культурного и профессионального характера (фр. Les établissements publics à caractère scientifique, culturel et professionnel)
• Частные вузы (фр. Les établissements d'enseignement supérieur privés)
• Вузы административного характера, находящиеся в ведении министра, ответственного за высшее образование (фр. Les établissements d'enseignement supérieur à caractère administratif placés sous la tutelle du ministre chargé de l'enseignement supérieur)
• Специализированные вузы (фр. Les établissements d'enseignement supérieur spécialisés)

В Кодексе образования также имеется категория «Учреждения по подготовке учителей» (фр. Etablissements de formation des maîtres), которые являются структурными подразделениями университетов.

Дуальная классификация

Сайт Министерства образования Франции выделяет две основные категории высших учебных заведений в рамках полного высшего образования:

• Университеты (фр. Les universités)
• Высшие (специализированные) школы (фр. Les écoles supérieures), среди которых особое место занимают Большие школы (фр. les "grandes écoles").

Эти категории отличаются друг от друга по типу образования и по устройству самого вуза.

Иные категории вузов

Сайт Министерства высшего образования и исследований Франции перечисляет также следующие категории учреждений:

• Университетские институты технологии (фр. instituts universitaires de technologie (I.U.T.))
• Инженерные школы (фр. écoles d'ingénieurs )

Отрывок, характеризующий Высшие учебные заведения Франции

Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.


В конце января Пьер приехал в Москву и поселился в уцелевшем флигеле. Он съездил к графу Растопчину, к некоторым знакомым, вернувшимся в Москву, и собирался на третий день ехать в Петербург. Все торжествовали победу; все кипело жизнью в разоренной и оживающей столице. Пьеру все были рады; все желали видеть его, и все расспрашивали его про то, что он видел. Пьер чувствовал себя особенно дружелюбно расположенным ко всем людям, которых он встречал; но невольно теперь он держал себя со всеми людьми настороже, так, чтобы не связать себя чем нибудь. Он на все вопросы, которые ему делали, – важные или самые ничтожные, – отвечал одинаково неопределенно; спрашивали ли у него: где он будет жить? будет ли он строиться? когда он едет в Петербург и возьмется ли свезти ящичек? – он отвечал: да, может быть, я думаю, и т. д.
О Ростовых он слышал, что они в Костроме, и мысль о Наташе редко приходила ему. Ежели она и приходила, то только как приятное воспоминание давно прошедшего. Он чувствовал себя не только свободным от житейских условий, но и от этого чувства, которое он, как ему казалось, умышленно напустил на себя.
На третий день своего приезда в Москву он узнал от Друбецких, что княжна Марья в Москве. Смерть, страдания, последние дни князя Андрея часто занимали Пьера и теперь с новой живостью пришли ему в голову. Узнав за обедом, что княжна Марья в Москве и живет в своем не сгоревшем доме на Вздвиженке, он в тот же вечер поехал к ней.
Дорогой к княжне Марье Пьер не переставая думал о князе Андрее, о своей дружбе с ним, о различных с ним встречах и в особенности о последней в Бородине.
«Неужели он умер в том злобном настроении, в котором он был тогда? Неужели не открылось ему перед смертью объяснение жизни?» – думал Пьер. Он вспомнил о Каратаеве, о его смерти и невольно стал сравнивать этих двух людей, столь различных и вместе с тем столь похожих по любви, которую он имел к обоим, и потому, что оба жили и оба умерли.
В самом серьезном расположении духа Пьер подъехал к дому старого князя. Дом этот уцелел. В нем видны были следы разрушения, но характер дома был тот же. Встретивший Пьера старый официант с строгим лицом, как будто желая дать почувствовать гостю, что отсутствие князя не нарушает порядка дома, сказал, что княжна изволили пройти в свои комнаты и принимают по воскресеньям.
– Доложи; может быть, примут, – сказал Пьер.
– Слушаю с, – отвечал официант, – пожалуйте в портретную.
Через несколько минут к Пьеру вышли официант и Десаль. Десаль от имени княжны передал Пьеру, что она очень рада видеть его и просит, если он извинит ее за бесцеремонность, войти наверх, в ее комнаты.
В невысокой комнатке, освещенной одной свечой, сидела княжна и еще кто то с нею, в черном платье. Пьер помнил, что при княжне всегда были компаньонки. Кто такие и какие они, эти компаньонки, Пьер не знал и не помнил. «Это одна из компаньонок», – подумал он, взглянув на даму в черном платье.
Княжна быстро встала ему навстречу и протянула руку.
– Да, – сказала она, всматриваясь в его изменившееся лицо, после того как он поцеловал ее руку, – вот как мы с вами встречаемся. Он и последнее время часто говорил про вас, – сказала она, переводя свои глаза с Пьера на компаньонку с застенчивостью, которая на мгновение поразила Пьера.
– Я так была рада, узнав о вашем спасенье. Это было единственное радостное известие, которое мы получили с давнего времени. – Опять еще беспокойнее княжна оглянулась на компаньонку и хотела что то сказать; но Пьер перебил ее.
– Вы можете себе представить, что я ничего не знал про него, – сказал он. – Я считал его убитым. Все, что я узнал, я узнал от других, через третьи руки. Я знаю только, что он попал к Ростовым… Какая судьба!
Пьер говорил быстро, оживленно. Он взглянул раз на лицо компаньонки, увидал внимательно ласково любопытный взгляд, устремленный на него, и, как это часто бывает во время разговора, он почему то почувствовал, что эта компаньонка в черном платье – милое, доброе, славное существо, которое не помешает его задушевному разговору с княжной Марьей.
Но когда он сказал последние слова о Ростовых, замешательство в лице княжны Марьи выразилось еще сильнее. Она опять перебежала глазами с лица Пьера на лицо дамы в черном платье и сказала:
– Вы не узнаете разве?
Пьер взглянул еще раз на бледное, тонкое, с черными глазами и странным ртом, лицо компаньонки. Что то родное, давно забытое и больше чем милое смотрело на него из этих внимательных глаз.
«Но нет, это не может быть, – подумал он. – Это строгое, худое и бледное, постаревшее лицо? Это не может быть она. Это только воспоминание того». Но в это время княжна Марья сказала: «Наташа». И лицо, с внимательными глазами, с трудом, с усилием, как отворяется заржавелая дверь, – улыбнулось, и из этой растворенной двери вдруг пахнуло и обдало Пьера тем давно забытым счастием, о котором, в особенности теперь, он не думал. Пахнуло, охватило и поглотило его всего. Когда она улыбнулась, уже не могло быть сомнений: это была Наташа, и он любил ее.
В первую же минуту Пьер невольно и ей, и княжне Марье, и, главное, самому себе сказал неизвестную ему самому тайну. Он покраснел радостно и страдальчески болезненно. Он хотел скрыть свое волнение. Но чем больше он хотел скрыть его, тем яснее – яснее, чем самыми определенными словами, – он себе, и ей, и княжне Марье говорил, что он любит ее.
«Нет, это так, от неожиданности», – подумал Пьер. Но только что он хотел продолжать начатый разговор с княжной Марьей, он опять взглянул на Наташу, и еще сильнейшая краска покрыла его лицо, и еще сильнейшее волнение радости и страха охватило его душу. Он запутался в словах и остановился на середине речи.
Пьер не заметил Наташи, потому что он никак не ожидал видеть ее тут, но он не узнал ее потому, что происшедшая в ней, с тех пор как он не видал ее, перемена была огромна. Она похудела и побледнела. Но не это делало ее неузнаваемой: ее нельзя было узнать в первую минуту, как он вошел, потому что на этом лице, в глазах которого прежде всегда светилась затаенная улыбка радости жизни, теперь, когда он вошел и в первый раз взглянул на нее, не было и тени улыбки; были одни глаза, внимательные, добрые и печально вопросительные.
Смущение Пьера не отразилось на Наташе смущением, но только удовольствием, чуть заметно осветившим все ее лицо.


– Она приехала гостить ко мне, – сказала княжна Марья. – Граф и графиня будут на днях. Графиня в ужасном положении. Но Наташе самой нужно было видеть доктора. Ее насильно отослали со мной.
– Да, есть ли семья без своего горя? – сказал Пьер, обращаясь к Наташе. – Вы знаете, что это было в тот самый день, как нас освободили. Я видел его. Какой был прелестный мальчик.
Наташа смотрела на него, и в ответ на его слова только больше открылись и засветились ее глаза.
– Что можно сказать или подумать в утешенье? – сказал Пьер. – Ничего. Зачем было умирать такому славному, полному жизни мальчику?
– Да, в наше время трудно жить бы было без веры… – сказала княжна Марья.
– Да, да. Вот это истинная правда, – поспешно перебил Пьер.
– Отчего? – спросила Наташа, внимательно глядя в глаза Пьеру.
– Как отчего? – сказала княжна Марья. – Одна мысль о том, что ждет там…
Наташа, не дослушав княжны Марьи, опять вопросительно поглядела на Пьера.
– И оттого, – продолжал Пьер, – что только тот человек, который верит в то, что есть бог, управляющий нами, может перенести такую потерю, как ее и… ваша, – сказал Пьер.
Наташа раскрыла уже рот, желая сказать что то, но вдруг остановилась. Пьер поспешил отвернуться от нее и обратился опять к княжне Марье с вопросом о последних днях жизни своего друга. Смущение Пьера теперь почти исчезло; но вместе с тем он чувствовал, что исчезла вся его прежняя свобода. Он чувствовал, что над каждым его словом, действием теперь есть судья, суд, который дороже ему суда всех людей в мире. Он говорил теперь и вместе с своими словами соображал то впечатление, которое производили его слова на Наташу. Он не говорил нарочно того, что бы могло понравиться ей; но, что бы он ни говорил, он с ее точки зрения судил себя.
Княжна Марья неохотно, как это всегда бывает, начала рассказывать про то положение, в котором она застала князя Андрея. Но вопросы Пьера, его оживленно беспокойный взгляд, его дрожащее от волнения лицо понемногу заставили ее вдаться в подробности, которые она боялась для самой себя возобновлять в воображенье.
– Да, да, так, так… – говорил Пьер, нагнувшись вперед всем телом над княжной Марьей и жадно вслушиваясь в ее рассказ. – Да, да; так он успокоился? смягчился? Он так всеми силами души всегда искал одного; быть вполне хорошим, что он не мог бояться смерти. Недостатки, которые были в нем, – если они были, – происходили не от него. Так он смягчился? – говорил Пьер. – Какое счастье, что он свиделся с вами, – сказал он Наташе, вдруг обращаясь к ней и глядя на нее полными слез глазами.
Лицо Наташи вздрогнуло. Она нахмурилась и на мгновенье опустила глаза. С минуту она колебалась: говорить или не говорить?
– Да, это было счастье, – сказала она тихим грудным голосом, – для меня наверное это было счастье. – Она помолчала. – И он… он… он говорил, что он желал этого, в ту минуту, как я пришла к нему… – Голос Наташи оборвался. Она покраснела, сжала руки на коленах и вдруг, видимо сделав усилие над собой, подняла голову и быстро начала говорить:
– Мы ничего не знали, когда ехали из Москвы. Я не смела спросить про него. И вдруг Соня сказала мне, что он с нами. Я ничего не думала, не могла представить себе, в каком он положении; мне только надо было видеть его, быть с ним, – говорила она, дрожа и задыхаясь. И, не давая перебивать себя, она рассказала то, чего она еще никогда, никому не рассказывала: все то, что она пережила в те три недели их путешествия и жизни в Ярославль.
Пьер слушал ее с раскрытым ртом и не спуская с нее своих глаз, полных слезами. Слушая ее, он не думал ни о князе Андрее, ни о смерти, ни о том, что она рассказывала. Он слушал ее и только жалел ее за то страдание, которое она испытывала теперь, рассказывая.