Крестьянский выход
Выход крестьянский — в XI—XVII веках — право крестьян на переход от одного феодала к другому. В XI—XV веках выход ограничивался для отдельных категорий сельского населения. Судебник 1497 года установил единый срок крестьянского выхода — за неделю до осеннего дня памяти святого Георгия — 26 ноября (Юрьев день) и неделю после него. Выход крестьянский запрещён в 80-х годах XVI века (Заповедные лета), отменён Соборным уложением 1649 года.
История
26 ноября — дата, с которой в России связывалось осуществление права перехода крестьян от феодала к феодалу, так как к этому времени завершался годовой цикл сельскохозяйственных работ и происходил расчёт по денежным и натуральным обязанностям крестьян в пользу их владельцев и по государственным налогам[1][страница не указана 2787 дней].
К сожалению документ не сохранился, остался лишь только его пересказ Татищева. Тезис о закрепощении крестьян царем Федором, подтверждается письмом царю, написанным в 1595 году старцами Пантелеймоновского монастыря.«при царе Иоанне Васильевиче… крестьяне выход имели вольный, а царь Федор Иоаннович, по наговору Бориса Годунова, не слушая совета старейших бояр, выход крестьянам заказал и, у кого колико тогда крестьян было, книги учинил…».— [2]
«Ныне по нашему (царя Федора. — Р. С.) указу крестьяном и бобылем выходу нет»— [2]
Историк В. О. Ключевский отметил, что опираться надо на строго проверенные факты, а не догадки, и высказал мнение, что конец крестьянским переходам положили не правительственные указы, а сложившиеся к тому времени условия жизни. Исходя из этого он считал версию Татищева об установлении крепостной неволи Годуновым исторической сказкой[2].
Б. Д. Греков высказал мнение, что в России в XVI веке появилась барщинная система, которая стала материальной базой крепостного права, в результате чего в 1581 году Иван Грозный издал указ о «заповедных летах». Это означало запрет (заповедь) на выход крестьян в Юрьев день[2].
Р. Г. Скрынников раскритиковал эту концепцию, так как, по его мнению, представление о широком развитии барщины в это время является ошибочным, а детальный анализ источников показывает, что Иван Грозный не издавал указа об отмене Юрьева дня. В частности, не существует документов, составленных при жизни царя, где бы термин «Заповедные лета» применялся к крестьянам. В царской жалованной грамоте городу Торопцу 1590 года этот термин применяется к городскому населению, которое «с посаду разошлись в заповедные леты». На основании этого документа, Скрынников делает вывод, что термин «заповедные лета» нельзя соотносить с формальной отменой Юрьева дня, так как он означает временное прикрепление податного населения — посадских людей и крестьян к тяглым дворам и наделам, и это, по его мнению, отвергает тезис, что крестьяне были закрепощены Иваном Грозным[2].
Напишите отзыв о статье "Крестьянский выход"
Примечания
- ↑ Брокгауз и Ефрон, 1890—1907.
- ↑ 1 2 3 4 5 6 Скрынников Р. Г. Иван Грозный. — М.: Наука, 1980. — 248 с.
Литература
- Большой юридический словарь. — М.: Инфра-М. А. Я. Сухарев, В. Е. Крутских, А.Я. Сухарева. 2003.
 |
Статья содержит короткие («гарвардские») ссылки на публикации, не указанные или неправильно описанные в библиографическом разделе. Список неработающих ссылок: Брокгауз и Ефрон, 1890—1907 Пожалуйста, исправьте ссылки согласно инструкции к шаблону {{sfn}} и дополните библиографический раздел корректными описаниями цитируемых публикаций, следуя руководствам ВП:Сноски и ВП:Ссылки на источники.
|
Отрывок, характеризующий Крестьянский выход
– Quand un officier fait sa ronde, les sentinelles ne demandent pas le mot d'ordre… – крикнул Долохов, вдруг вспыхнув, наезжая лошадью на часового. – Je vous demande si le colonel est ici? [Когда офицер объезжает цепь, часовые не спрашивают отзыва… Я спрашиваю, тут ли полковник?]И, не дожидаясь ответа от посторонившегося часового, Долохов шагом поехал в гору.
Заметив черную тень человека, переходящего через дорогу, Долохов остановил этого человека и спросил, где командир и офицеры? Человек этот, с мешком на плече, солдат, остановился, близко подошел к лошади Долохова, дотрогиваясь до нее рукою, и просто и дружелюбно рассказал, что командир и офицеры были выше на горе, с правой стороны, на дворе фермы (так он называл господскую усадьбу).
Проехав по дороге, с обеих сторон которой звучал от костров французский говор, Долохов повернул во двор господского дома. Проехав в ворота, он слез с лошади и подошел к большому пылавшему костру, вокруг которого, громко разговаривая, сидело несколько человек. В котелке с краю варилось что то, и солдат в колпаке и синей шинели, стоя на коленях, ярко освещенный огнем, мешал в нем шомполом.
– Oh, c'est un dur a cuire, [С этим чертом не сладишь.] – говорил один из офицеров, сидевших в тени с противоположной стороны костра.
– Il les fera marcher les lapins… [Он их проберет…] – со смехом сказал другой. Оба замолкли, вглядываясь в темноту на звук шагов Долохова и Пети, подходивших к костру с своими лошадьми.
– Bonjour, messieurs! [Здравствуйте, господа!] – громко, отчетливо выговорил Долохов.
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.
– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
