Вышивание

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Вышивка»)
Перейти к: навигация, поиск

Вышива́ние (вы́шивка) — общеизвестное и распространенное рукодельное искусство украшать самыми различными узорами всевозможные ткани и материалы, от самых грубых и плотных, как, например: полотно, холст, кожа, до тончайших материй — батиста, кисеи, газа, тюля и пр. Инструменты и материалы для вышивания: иглы, нитки, пяльца, ножницы.





Определение

В большой советской энциклопедии о вышивке сказано так:

Вышивка, широко распространённый вид декоративно-прикладного искусства, в котором узор и изображение выполняются вручную (иглой, иногда крючком) или посредством вышивальной машины на различных тканях, коже, войлоке и других материалах льняными, хлопчатобумажными, шерстяными, шёлковыми (чаще цветными) нитями, а также волосом, бисером, жемчугом, драгоценными камнями, блёстками, монетами и т. п. Для шитых аппликаций (разновидность вышивки, часто с рельефным швом) используются ткани, мех, войлок, кожа. Вышивка применяется для украшения одежды, предметов быта, для создания самостоятельных декоративных панно.

  • Бесконечно разнообразны виды швов:
    • для «глухой» вышивки, то есть по целой ткани, характерны крест, гладь, набор, роспись, тамбур и др.;
    • для «строчки», то есть вышивки по ткани с предварительно вырезанными или выдернутыми на отдельных её участках нитями,
    • мережка, «перевить», настил, гипюр и др.

Применяемые как по отдельности, так и в различных комбинациях друг с другом, они позволяют создавать вышивки от совсем плоских до выпуклых, от легчайших контурных или ажурных сетчатых («кружевных») до «ковровых», плотно укрывающих всю поверхность изделия.

Рисунок с геометрическими формами выполняется преимущественно счётной вышивкой (отсчётом нитей полотна), а криволинейный рисунок — «свободной» вышивкой (по нанесённому заранее контуру).

  • Главные выразительные средства вышивки как вида искусства:
    • выявление эстетических свойств материала (переливчатый блеск шёлка, ровное мерцание льна, сияние золота, блёсток, камней, пушистость и матовость шерсти и т. д.);
    • использование свойства линий и цветовых пятен узора вышивки дополнительно воздействовать ритмически чёткой или прихотливо-свободной игрой швов;
    • эффекты, извлекаемые из сочетания узора и изображения с фоном (тканью или другой основой), близким или контрастным вышивке по фактуре и цвету….[1]

История

Страсть к украшению себя и своей одежды с целью выделиться чем-нибудь из окружающей среды свойственна человеческой природе, даже в первобытном, полудиком её состоянии; так, например, краснокожие индейцы украшают одеяла различными вышивками; лапландцы на своей одежде из оленьей кожи вышивают самые разнообразные узоры. Вышивание известно было в глубокой древности, и, как многих других отраслей искусства и науки, колыбелью его был Восток. В Азии это искусство широко процветало уже гораздо ранее того, чем оно стало известно грекам и римлянам, хотя греки и приписывают изобретение вышивания Минерве, Афине-Палладе.

Легенда об Арахне, подробно переданная в метаморфозах Овидия, рассказывает, что дочь красильщика Идмона в Колофоне, выучившись у богини ткать и вышивать, превзошла в этом искусстве свою преподавательницу и, вызвав её на состязание, победила в большой вышивке, изображающей похождения богов. Минерва, рассерженная своим поражением, бросила челнок в голову соперницы; Арахна с горя повесилась и была богиней превращена в паука. В Одиссее упоминается о вышивании и указывается на великолепный плащ Улисса, передняя часть которого была богато разукрашена золотым шитьем. Точно так же у Гомера говорится, что Парисом привезены были в Трою богатые вышивки из Тира и Сидона, славившихся уже в те времена своим искусством, а в III песне Илиады описываются занятия Елены, вышивавшей по белоснежной ткани битвы из-за неё троян и греков.

Более развитое искусство вышивания заимствовано греками у персов, когда во время походов Александра Македонского они познакомились с роскошью азиатских народов. Страбон описывает удивление греков при виде одежд, покрытых золотыми вышивками и осыпанных драгоценными камнями, а также тонких индийских тканей, богато разукрашенных разноцветными вышивками. Победив Дария, Александр Македонский завладел его шатром и, придя в восторг от роскошных по нему вышивок, заказал себе великолепный плащ искусным киприоткам. Во времена Моисея, искусство В. было сильно развито, особенно славился своим искусством Ахалиаб из колена Дана. Одежда Аарона и сыновей его во время богослужений состояла из ткани, выделанной из полотна, вышитого разноцветными узорами. В книге Исхода мы видим также, что занавесь, скрывающая Святую Святых, была из льняной ткани с вышитыми по ней пунцовыми херувимами. Соломон заказал для своего храма вавилонянам, славившимися своим искусством, голубую занавесь с вышитыми по ней пурпуровыми херувимами. Ассирияне и евреи, вероятно, заимствовали вышивание из Египта. О значительном распространении вышивания в Египте свидетельствуют сохранившаяся, хотя и в редких случаях, вышитая одежда на мумиях и изображения древних египетских фараонов на саркофагах и на памятниках.

Так как древние народы были пастухами, то и первые ткани и вышивки выделывались из шерсти. Впоследствии, когда в Египте открыты были волокнистые свойства некоторых растений, преимущественно пеньки и льна, из них стали выделывать ткани, которые по своей белизне оказались особенно подходящими к великолепию религиозных обрядов и для этой цели употреблялись у всех древних народов. Позднее в Индии найдено было хлопчатобумажное растение, и там начали делать тончайшие ткани, по которым вышивали шерстяными, бумажными и, наконец, золотыми нитками.

Некоторые писатели приписывают фригийцам изобретение вышивания золотом. Достоверно только, что римляне познакомились с ним через Атталу, царя пергамского, умершего в 133 г. до н. э.; поэтому первые вышивки золотом получили название атталинских; но так как по искусству исполнения самые лучшие вышивки вообще были фригийские, то римляне называли все вышивки «phrygionae», а вышивальщиков — «phrygio». Первый появившийся в Риме в вышитой золотом одежде, был, по словам Дениса Галикарнасского, Тарквиний Древний. Вообще, страсть к богатым вышивкам быстро распространилась в Греции и Риме и доходила до таких чудовищных размеров, что нередко правительством делаемы были попытки запретить или, по крайней мере, несколько сократить безумную роскошь, но безуспешно. Ещё и ранее того, у древних азиатских народов, эта страсть к богатым вышивкам была так развита, что против неё возникали нередко сильные протесты; так, напр., пророк Езекиил осуждал женщин своего времени за их безумную роскошь в украшениях и вышивках. Шелк, происходя из Китая, стал известен на Западе гораздо позже; хотя Аристотель и упоминает о червяке, изменяющемся три раза, и о шелковой пряже, но это только исключительный факт, и всего вероятнее, что даже на Востоке, в Персии, Индии, Египте с шелком познакомились незадолго до Рождества Христова. В Риме он впервые появился во времена Юлия Цезаря: Виргилий первый говорит о шелке, но ещё при императоре Тиверии шелк считался большою редкостью и стоил чрезвычайно дорого. Так как китайцы ревниво оберегали вывоз в другие страны шелковичных червяков, то император Юстиниан, чтобы добыть их, должен был прибегнуть к хитрости: два монаха богомольца доставили ему в Византию в своих бамбуковых посохах несколько червяков; с тех пор разведение шелковичных червей и производство шелка стало быстро распространяться — сначала в Малой Азии, а потом и на юге Европы. Вообще, при византийских царях искусство В. достигло высокой степени совершенства, как по богатству, так и по исполнению. Вышивками не только покрывали одежду, но с особенною роскошью вышивали конские сбруи и седла. При византийских же царях введено было впервые в В. употребление серебряных ниток. Неизвестно, существуют ли византийские вышивки древнее VII века н. э.; это сомнительно, хотя в Петербурге, в Эрмитаже, хранится шерстяная материя с вышитыми по ней зелёными и жёлтыми пальмами, которая считается произведением III века христианской эры. В Бамберге, в Баварии, находится древняя византийская вышивка, найденная в могиле Гумберта, епископа бамбергского, умершего в 1062 году.


Эта вышивка представляет императора Константина (верхом на белом коне), которому поклоняются Запад и Восток в лице двух женщин, подносящих ему — одна шлем войны, другая лавровый венок. Когда в VII веке быстро распространяющийся ислам стал наносить жестокие удары могуществу Византийской империи, оно нисколько не повлияло на дальнейшее развитие и процветание искусства вышивания. Наоборот, роскошь калифов в этом отношении доходила до баснословных размеров: не только одежда, конская сбруя и седла, но и сапоги и ножны сабель были богато разукрашены вышивками. В числе подарков, посланных Гаруном аль-Рашидом Карлу Великому, был роскошно вышитый шатер. Во Франции ещё ранее того, благодаря установившимся частым торговым сношениям с греческими колониями, искусство вышивания стало быстро распространяться, но первые сюжеты вышивок были почти исключительно заимствованы из Св. Писания. Карл Великий, сам любивший роскошно одеваться, дал сильный толчок дальнейшему развитию этого искусства. При его дворе все женщины, начиная с жены его Берты и дочерей его, были искусными вышивальщицами. Сестра же его Гизелла основала несколько монастырей в Провансе и в Аквитании, где преподавались всякие рукодельные работы. Между замечательными вышивками особенно известна хранящаяся в музее в Байё (Bayeux), большая и искусная, хотя и наивная по исполнению, вышивка Матильды, жены Вильгельма Завоевателя, изображающая все эпизоды завоевания Англии нормандским герцогом. В Англии ещё ранее того искусство В. уже стояло на высокой степени совершенства; в VII веке игуменьею монастыря св. Этельреда поднесена была богатая вышивка епископу св. Кутберту. На знамени, сопутствовавшем Альфреду Великому во всех его битвах, вышит был датскими принцессами великолепный ворон, а Эджита, жена Эдуарда Исповедника, была известна в Англии как искусная вышивальщица. Из Англии это искусство перешло в Германию, где вскоре получило широкое применение. Генрих Святой был особенным почитателем хороших вышивок, а Гизелла, жена короля Венгрии, св. Стефана, устроила вблизи своего дворца мастерские для тканья и вышивания; здесь изобретен был, так называемый венгерский шов, в котором весь фон вышивается зигзагами. Крестовые походы, близко познакомившие жителей Западной Европы с великолепием Востока, много способствовали широкому распространению богатых вышивок, заимствованных как с византийских образцов, так и у мусульман. Особенно занимались этим искусством в монастырях; также и знатные дамы, запертые в замках, во время походов и рыцарских похождений своих супругов, посвящали В. своё свободное время. Установившиеся торговые сношения Венеции, Генуи и других итальянских городов с азиатскими народами быстро вновь развили вкус к богатым украшениям в странах юга Европы. Особенно славились вышивки миланские, лукские, венецианские и генуэзские. В эпоху Возрождения, когда при великолепии двора Лоренцо Медичи дан был такой сильный толчок развитию всех искусств и художеств, В. наравне с другими достигло высокой степени совершенства; лучшие художники делали рисунки для В. и сам Рафаэль интересовался этим искусством. Испанцы, подражая итальянцам, также достигли большого искусства в вышивке; о том свидетельствуют некоторые вышитые картины и вышивки со священною целью, сохранившиеся во многих музеях и коллекциях.

Между ними особенно замечательна картина, изображающая Адама и Еву, в музее Клюни и церковный налой, подаренный Карлом V монастырю св. Юста (St. Just), куда он удалился в последние годы жизни и где он умер в 1558 году; эта вышивка находится в коллекции Spitzen. Следует заметить, что долгое время в одной Саксонии исполнялось вышивание белой нитью по белым тканям (broderie blanche), которое теперь так распространено везде, особенно на западе Европы. В остальных государствах почти исключительно вышивали по сукну или шелку золотыми, серебряными, шерстяными и шелковыми нитками. Заметим, что сверх того, многие знаменитые женщины во Франции были искусными вышивальщицами: Екатерина Медичи, окруженная своими дочерьми, их кузинами де Гиз и Мария Стюарт проводили свои досуги в рукодельных занятиях. Г-жа де Ментенон так любила вышивать, что даже во время прогулки, в карете, всюду можно было видеть её с работою в руках; она же ввела преподавание этого искусства в женской школе St.-Syr, ею основанной; когда эта школа находилась под её прямым заведованием, В. в ней было в особенном почете. Даже Мария-Антуанетта также много вышивала, особенно по канве мелким швом (au petit point).

Сначала узоры для вышивки переходили из рук в руки и копировались самими вышивальщицами, что нередко представляло им большие затруднения; после изобретения книгопечатания узоры сделались более общедоступными, они собирались и издавались в специальных с этой целью книгах. Первый сборник такого рода издан был в Кёльне в 1527 г. Петром Квинти (Pierre Quinty). В изыскании новых моделей для вышивок рисовальщики старались ближе подходить к природе и перенимать все оттенки живых цветов и растений. Заметив это, некто Жан Робэн (Jean Robin) вздумал устроить специальный сад для этой цели и стал в нём разводить самые разнообразные чужестранные и редкие растения. Его затея имела громадный успех; вскоре его цветочное заведение куплено было Генрихом IV и, став принадлежностью правительства, стало называться «королевским садом». В 1626 г. учёному Гюи де ла Бросс (Guy de la Bross) пришла счастливая мысль воспользоваться этим садом с его многочисленными растениями для научного обучения студентов-медиков. Так основан был первый ботанический сад (Jardin des Plantes) с его музеем естественных наук: вышивка косвенным образом оказала помощь и услугу науке.

Виды вышивания

Способ вышивания

  • Машинная вышивка
  • Ручная вышивка

Машинная вышивка

С некоторых пор ручной труд для простых вышивок почти совершенно вытеснен машинным шитьем. Первая вышивальная машина появилась во Франции в 1821 г., но имя изобретателя осталось неизвестно, и вообще не осталось никаких сведений относительно её механизма. 4 года спустя г. Бартелеми Тимонье д’Амплепи (Barthelemy Thimonnier d’Amplepis) изобрел другую машину, которая все-таки не оказалась удобоприменимой для широкого производства. Наконец, на французской выставке 1854 г. появилась машина Гейльмана, которая возбудила всеобщий восторг и произвела целый переворот в производстве вышивок. С тех пор в машине Гейльмана сделано было несколько незначительных изменений, из которых самые удачные изобретены г. Барбом Шмитцом из Нанси; но принципиальная идея и механизм машины Гейльмана остались те же. Без сомнения, машинное вышивание может только быть применимо к не особенно сложным узорам для того, чтобы вышивки могли быть общедоступны и могли получить широкое распространение, иначе затраты при введении нового рисунка так велики, что они не могут оплачиваться. Многие до сих пор предпочитают ручное В., находя, что оно и прочнее и красивее, то есть художественнее, так как фантазия вышивальщицы, не стесненная узкими рамками машинного производства, имеет полный простор. Здесь следует упомянуть о том, что в конце 1880-х годов в Западной Европе, особенно во Франции, стали широко распространяться вышивки по русским общеизвестным образцам, с петушками, конями и т. под. фигурами, вышиваемыми красными, синими и жёлтыми нитками по белой ткани. Одежды с подобными вышивками в 1890 и 1891 гг. можно было встретить часто в Париже на женщинах в собраниях, а особенно на молодых дамах и детях. Подробное описание разных способов вышивания можно найти в «Курсе женских рукоделий» (изд. журнала «Вестник Мод»). Это собственно переделка или даже в основном перевод французской книги: «Encyclopedie des ouvrages de dames», p. Th. Delmont. Рисунки также перепечатаны из этой книги.

Вышитые изделия

Национальные виды вышивки

Галерея

Другие виды рукоделия

См. также

Напишите отзыв о статье "Вышивание"

Примечания

  1. Большая советская энциклопедия, 3 изд. И. М. Глозман.
  2. [arinastitch.narod.ru/photoalbum11.html Гобеленовое шитьё]

Литература

  • Вышивание // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Фалеева В. А., Русская народная вышивка [в. 1]. Древнейший тип, Л., 1949;
  • Работнова И. П., Яковлева В. Я., Русская народная вышивка, М., 1957;
  • Верховская А. С., Западноевропейская вышивка XII—XIX веков в Эрмитаже, Л., 1961;
  • Русское декоративное искусство, т. 1, М., 1962, с. 461—480 (библ. на c. 493);
  • Dillmont T. de, Encyclopedia of needlework, Mulhouse (Alsace), 1890;
  • Schuette М., Müller-Christensen S., A pictorial history of embroidery, N. Y., 1964.

Ссылки

  • ]
  • [masterjournal.ru/ Журнал мастеров]
  • [broidery.ru/?cat=3 Машинная вышивка. Уроки. Статьи. Журнал]
  • [relojesdesol.org/ Вышивка крестом, гладью, схемы вышивки.]
  • [www.mintorgmuseum.ru/vocabulary/54/ Русский алфавит для вышивания и вышивка в СССР.]
При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Вышивание

– Да, я масон, – отвечал Пьер.
– Ну вот видите ли, мой милый. Вам, я думаю, не безызвестно, что господа Сперанский и Магницкий отправлены куда следует; то же сделано с господином Ключаревым, то же и с другими, которые под видом сооружения храма Соломона старались разрушить храм своего отечества. Вы можете понимать, что на это есть причины и что я не мог бы сослать здешнего почт директора, ежели бы он не был вредный человек. Теперь мне известно, что вы послали ему свой. экипаж для подъема из города и даже что вы приняли от него бумаги для хранения. Я вас люблю и не желаю вам зла, и как вы в два раза моложе меня, то я, как отец, советую вам прекратить всякое сношение с такого рода людьми и самому уезжать отсюда как можно скорее.
– Но в чем же, граф, вина Ключарева? – спросил Пьер.
– Это мое дело знать и не ваше меня спрашивать, – вскрикнул Растопчин.
– Ежели его обвиняют в том, что он распространял прокламации Наполеона, то ведь это не доказано, – сказал Пьер (не глядя на Растопчина), – и Верещагина…
– Nous y voila, [Так и есть,] – вдруг нахмурившись, перебивая Пьера, еще громче прежнего вскрикнул Растопчин. – Верещагин изменник и предатель, который получит заслуженную казнь, – сказал Растопчин с тем жаром злобы, с которым говорят люди при воспоминании об оскорблении. – Но я не призвал вас для того, чтобы обсуждать мои дела, а для того, чтобы дать вам совет или приказание, ежели вы этого хотите. Прошу вас прекратить сношения с такими господами, как Ключарев, и ехать отсюда. А я дурь выбью, в ком бы она ни была. – И, вероятно, спохватившись, что он как будто кричал на Безухова, который еще ни в чем не был виноват, он прибавил, дружески взяв за руку Пьера: – Nous sommes a la veille d'un desastre publique, et je n'ai pas le temps de dire des gentillesses a tous ceux qui ont affaire a moi. Голова иногда кругом идет! Eh! bien, mon cher, qu'est ce que vous faites, vous personnellement? [Мы накануне общего бедствия, и мне некогда быть любезным со всеми, с кем у меня есть дело. Итак, любезнейший, что вы предпринимаете, вы лично?]
– Mais rien, [Да ничего,] – отвечал Пьер, все не поднимая глаз и не изменяя выражения задумчивого лица.
Граф нахмурился.
– Un conseil d'ami, mon cher. Decampez et au plutot, c'est tout ce que je vous dis. A bon entendeur salut! Прощайте, мой милый. Ах, да, – прокричал он ему из двери, – правда ли, что графиня попалась в лапки des saints peres de la Societe de Jesus? [Дружеский совет. Выбирайтесь скорее, вот что я вам скажу. Блажен, кто умеет слушаться!.. святых отцов Общества Иисусова?]
Пьер ничего не ответил и, нахмуренный и сердитый, каким его никогда не видали, вышел от Растопчина.

Когда он приехал домой, уже смеркалось. Человек восемь разных людей побывало у него в этот вечер. Секретарь комитета, полковник его батальона, управляющий, дворецкий и разные просители. У всех были дела до Пьера, которые он должен был разрешить. Пьер ничего не понимал, не интересовался этими делами и давал на все вопросы только такие ответы, которые бы освободили его от этих людей. Наконец, оставшись один, он распечатал и прочел письмо жены.
«Они – солдаты на батарее, князь Андрей убит… старик… Простота есть покорность богу. Страдать надо… значение всего… сопрягать надо… жена идет замуж… Забыть и понять надо…» И он, подойдя к постели, не раздеваясь повалился на нее и тотчас же заснул.
Когда он проснулся на другой день утром, дворецкий пришел доложить, что от графа Растопчина пришел нарочно посланный полицейский чиновник – узнать, уехал ли или уезжает ли граф Безухов.
Человек десять разных людей, имеющих дело до Пьера, ждали его в гостиной. Пьер поспешно оделся, и, вместо того чтобы идти к тем, которые ожидали его, он пошел на заднее крыльцо и оттуда вышел в ворота.
С тех пор и до конца московского разорения никто из домашних Безуховых, несмотря на все поиски, не видал больше Пьера и не знал, где он находился.


Ростовы до 1 го сентября, то есть до кануна вступления неприятеля в Москву, оставались в городе.
После поступления Пети в полк казаков Оболенского и отъезда его в Белую Церковь, где формировался этот полк, на графиню нашел страх. Мысль о том, что оба ее сына находятся на войне, что оба они ушли из под ее крыла, что нынче или завтра каждый из них, а может быть, и оба вместе, как три сына одной ее знакомой, могут быть убиты, в первый раз теперь, в это лето, с жестокой ясностью пришла ей в голову. Она пыталась вытребовать к себе Николая, хотела сама ехать к Пете, определить его куда нибудь в Петербурге, но и то и другое оказывалось невозможным. Петя не мог быть возвращен иначе, как вместе с полком или посредством перевода в другой действующий полк. Николай находился где то в армии и после своего последнего письма, в котором подробно описывал свою встречу с княжной Марьей, не давал о себе слуха. Графиня не спала ночей и, когда засыпала, видела во сне убитых сыновей. После многих советов и переговоров граф придумал наконец средство для успокоения графини. Он перевел Петю из полка Оболенского в полк Безухова, который формировался под Москвою. Хотя Петя и оставался в военной службе, но при этом переводе графиня имела утешенье видеть хотя одного сына у себя под крылышком и надеялась устроить своего Петю так, чтобы больше не выпускать его и записывать всегда в такие места службы, где бы он никак не мог попасть в сражение. Пока один Nicolas был в опасности, графине казалось (и она даже каялась в этом), что она любит старшего больше всех остальных детей; но когда меньшой, шалун, дурно учившийся, все ломавший в доме и всем надоевший Петя, этот курносый Петя, с своими веселыми черными глазами, свежим румянцем и чуть пробивающимся пушком на щеках, попал туда, к этим большим, страшным, жестоким мужчинам, которые там что то сражаются и что то в этом находят радостного, – тогда матери показалось, что его то она любила больше, гораздо больше всех своих детей. Чем ближе подходило то время, когда должен был вернуться в Москву ожидаемый Петя, тем более увеличивалось беспокойство графини. Она думала уже, что никогда не дождется этого счастия. Присутствие не только Сони, но и любимой Наташи, даже мужа, раздражало графиню. «Что мне за дело до них, мне никого не нужно, кроме Пети!» – думала она.
В последних числах августа Ростовы получили второе письмо от Николая. Он писал из Воронежской губернии, куда он был послан за лошадьми. Письмо это не успокоило графиню. Зная одного сына вне опасности, она еще сильнее стала тревожиться за Петю.
Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.
В продолжение этих трех дней, предшествовавших пленению Москвы, все семейство Ростовых находилось в различных житейских хлопотах. Глава семейства, граф Илья Андреич, беспрестанно ездил по городу, собирая со всех сторон ходившие слухи, и дома делал общие поверхностные и торопливые распоряжения о приготовлениях к отъезду.
Графиня следила за уборкой вещей, всем была недовольна и ходила за беспрестанно убегавшим от нее Петей, ревнуя его к Наташе, с которой он проводил все время. Соня одна распоряжалась практической стороной дела: укладываньем вещей. Но Соня была особенно грустна и молчалива все это последнее время. Письмо Nicolas, в котором он упоминал о княжне Марье, вызвало в ее присутствии радостные рассуждения графини о том, как во встрече княжны Марьи с Nicolas она видела промысл божий.
– Я никогда не радовалась тогда, – сказала графиня, – когда Болконский был женихом Наташи, а я всегда желала, и у меня есть предчувствие, что Николинька женится на княжне. И как бы это хорошо было!
Соня чувствовала, что это была правда, что единственная возможность поправления дел Ростовых была женитьба на богатой и что княжна была хорошая партия. Но ей было это очень горько. Несмотря на свое горе или, может быть, именно вследствие своего горя, она на себя взяла все трудные заботы распоряжений об уборке и укладке вещей и целые дни была занята. Граф и графиня обращались к ней, когда им что нибудь нужно было приказывать. Петя и Наташа, напротив, не только не помогали родителям, но большею частью всем в доме надоедали и мешали. И целый день почти слышны были в доме их беготня, крики и беспричинный хохот. Они смеялись и радовались вовсе не оттого, что была причина их смеху; но им на душе было радостно и весело, и потому все, что ни случалось, было для них причиной радости и смеха. Пете было весело оттого, что, уехав из дома мальчиком, он вернулся (как ему говорили все) молодцом мужчиной; весело было оттого, что он дома, оттого, что он из Белой Церкви, где не скоро была надежда попасть в сраженье, попал в Москву, где на днях будут драться; и главное, весело оттого, что Наташа, настроению духа которой он всегда покорялся, была весела. Наташа же была весела потому, что она слишком долго была грустна, и теперь ничто не напоминало ей причину ее грусти, и она была здорова. Еще она была весела потому, что был человек, который ею восхищался (восхищение других была та мазь колес, которая была необходима для того, чтоб ее машина совершенно свободно двигалась), и Петя восхищался ею. Главное же, веселы они были потому, что война была под Москвой, что будут сражаться у заставы, что раздают оружие, что все бегут, уезжают куда то, что вообще происходит что то необычайное, что всегда радостно для человека, в особенности для молодого.


31 го августа, в субботу, в доме Ростовых все казалось перевернутым вверх дном. Все двери были растворены, вся мебель вынесена или переставлена, зеркала, картины сняты. В комнатах стояли сундуки, валялось сено, оберточная бумага и веревки. Мужики и дворовые, выносившие вещи, тяжелыми шагами ходили по паркету. На дворе теснились мужицкие телеги, некоторые уже уложенные верхом и увязанные, некоторые еще пустые.
Голоса и шаги огромной дворни и приехавших с подводами мужиков звучали, перекликиваясь, на дворе и в доме. Граф с утра выехал куда то. Графиня, у которой разболелась голова от суеты и шума, лежала в новой диванной с уксусными повязками на голове. Пети не было дома (он пошел к товарищу, с которым намеревался из ополченцев перейти в действующую армию). Соня присутствовала в зале при укладке хрусталя и фарфора. Наташа сидела в своей разоренной комнате на полу, между разбросанными платьями, лентами, шарфами, и, неподвижно глядя на пол, держала в руках старое бальное платье, то самое (уже старое по моде) платье, в котором она в первый раз была на петербургском бале.
Наташе совестно было ничего не делать в доме, тогда как все были так заняты, и она несколько раз с утра еще пробовала приняться за дело; но душа ее не лежала к этому делу; а она не могла и не умела делать что нибудь не от всей души, не изо всех своих сил. Она постояла над Соней при укладке фарфора, хотела помочь, но тотчас же бросила и пошла к себе укладывать свои вещи. Сначала ее веселило то, что она раздавала свои платья и ленты горничным, но потом, когда остальные все таки надо было укладывать, ей это показалось скучным.
– Дуняша, ты уложишь, голубушка? Да? Да?
И когда Дуняша охотно обещалась ей все сделать, Наташа села на пол, взяла в руки старое бальное платье и задумалась совсем не о том, что бы должно было занимать ее теперь. Из задумчивости, в которой находилась Наташа, вывел ее говор девушек в соседней девичьей и звуки их поспешных шагов из девичьей на заднее крыльцо. Наташа встала и посмотрела в окно. На улице остановился огромный поезд раненых.
Девушки, лакеи, ключница, няня, повар, кучера, форейторы, поваренки стояли у ворот, глядя на раненых.
Наташа, накинув белый носовой платок на волосы и придерживая его обеими руками за кончики, вышла на улицу.
Бывшая ключница, старушка Мавра Кузминишна, отделилась от толпы, стоявшей у ворот, и, подойдя к телеге, на которой была рогожная кибиточка, разговаривала с лежавшим в этой телеге молодым бледным офицером. Наташа подвинулась на несколько шагов и робко остановилась, продолжая придерживать свой платок и слушая то, что говорила ключница.
– Что ж, у вас, значит, никого и нет в Москве? – говорила Мавра Кузминишна. – Вам бы покойнее где на квартире… Вот бы хоть к нам. Господа уезжают.
– Не знаю, позволят ли, – слабым голосом сказал офицер. – Вон начальник… спросите, – и он указал на толстого майора, который возвращался назад по улице по ряду телег.
Наташа испуганными глазами заглянула в лицо раненого офицера и тотчас же пошла навстречу майору.
– Можно раненым у нас в доме остановиться? – спросила она.
Майор с улыбкой приложил руку к козырьку.
– Кого вам угодно, мамзель? – сказал он, суживая глаза и улыбаясь.
Наташа спокойно повторила свой вопрос, и лицо и вся манера ее, несмотря на то, что она продолжала держать свой платок за кончики, были так серьезны, что майор перестал улыбаться и, сначала задумавшись, как бы спрашивая себя, в какой степени это можно, ответил ей утвердительно.
– О, да, отчего ж, можно, – сказал он.
Наташа слегка наклонила голову и быстрыми шагами вернулась к Мавре Кузминишне, стоявшей над офицером и с жалобным участием разговаривавшей с ним.
– Можно, он сказал, можно! – шепотом сказала Наташа.
Офицер в кибиточке завернул во двор Ростовых, и десятки телег с ранеными стали, по приглашениям городских жителей, заворачивать в дворы и подъезжать к подъездам домов Поварской улицы. Наташе, видимо, поправились эти, вне обычных условий жизни, отношения с новыми людьми. Она вместе с Маврой Кузминишной старалась заворотить на свой двор как можно больше раненых.
– Надо все таки папаше доложить, – сказала Мавра Кузминишна.
– Ничего, ничего, разве не все равно! На один день мы в гостиную перейдем. Можно всю нашу половину им отдать.
– Ну, уж вы, барышня, придумаете! Да хоть и в флигеля, в холостую, к нянюшке, и то спросить надо.
– Ну, я спрошу.
Наташа побежала в дом и на цыпочках вошла в полуотворенную дверь диванной, из которой пахло уксусом и гофманскими каплями.
– Вы спите, мама?
– Ах, какой сон! – сказала, пробуждаясь, только что задремавшая графиня.
– Мама, голубчик, – сказала Наташа, становясь на колени перед матерью и близко приставляя свое лицо к ее лицу. – Виновата, простите, никогда не буду, я вас разбудила. Меня Мавра Кузминишна послала, тут раненых привезли, офицеров, позволите? А им некуда деваться; я знаю, что вы позволите… – говорила она быстро, не переводя духа.
– Какие офицеры? Кого привезли? Ничего не понимаю, – сказала графиня.
Наташа засмеялась, графиня тоже слабо улыбалась.
– Я знала, что вы позволите… так я так и скажу. – И Наташа, поцеловав мать, встала и пошла к двери.
В зале она встретила отца, с дурными известиями возвратившегося домой.
– Досиделись мы! – с невольной досадой сказал граф. – И клуб закрыт, и полиция выходит.
– Папа, ничего, что я раненых пригласила в дом? – сказала ему Наташа.
– Разумеется, ничего, – рассеянно сказал граф. – Не в том дело, а теперь прошу, чтобы пустяками не заниматься, а помогать укладывать и ехать, ехать, ехать завтра… – И граф передал дворецкому и людям то же приказание. За обедом вернувшийся Петя рассказывал свои новости.
Он говорил, что нынче народ разбирал оружие в Кремле, что в афише Растопчина хотя и сказано, что он клич кликнет дня за два, но что уж сделано распоряжение наверное о том, чтобы завтра весь народ шел на Три Горы с оружием, и что там будет большое сражение.
Графиня с робким ужасом посматривала на веселое, разгоряченное лицо своего сына в то время, как он говорил это. Она знала, что ежели она скажет слово о том, что она просит Петю не ходить на это сражение (она знала, что он радуется этому предстоящему сражению), то он скажет что нибудь о мужчинах, о чести, об отечестве, – что нибудь такое бессмысленное, мужское, упрямое, против чего нельзя возражать, и дело будет испорчено, и поэтому, надеясь устроить так, чтобы уехать до этого и взять с собой Петю, как защитника и покровителя, она ничего не сказала Пете, а после обеда призвала графа и со слезами умоляла его увезти ее скорее, в эту же ночь, если возможно. С женской, невольной хитростью любви, она, до сих пор выказывавшая совершенное бесстрашие, говорила, что она умрет от страха, ежели не уедут нынче ночью. Она, не притворяясь, боялась теперь всего.


M me Schoss, ходившая к своей дочери, еще болоо увеличила страх графини рассказами о том, что она видела на Мясницкой улице в питейной конторе. Возвращаясь по улице, она не могла пройти домой от пьяной толпы народа, бушевавшей у конторы. Она взяла извозчика и объехала переулком домой; и извозчик рассказывал ей, что народ разбивал бочки в питейной конторе, что так велено.