Вьентьян (королевство)
| Королевство Вьентьян | |||||||
| королевство | |||||||
| |||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| |||||||
| Столица | Вьентьян | ||||||
| Язык(и) | Лаосский язык | ||||||
| Форма правления | монархия | ||||||
Короле́вство Вьентья́н образовалось в 1707 году в результате распада государства Лансанг. В 1828 году было аннексировано Сиамом.
Содержание
Образование королевства
Вьентьян упоминался в летописях в качестве столицы лаосского государства начиная с 1569 года. Когда в конце XVII века правитель Сулиньявонгсе попытался провести реформы, лишив власти местные кланы, то он и его потомки были изгнаны, став править в Луангпхабанге и Тямпасаке.
Во Вьентьяне появился новый глава государства — Сетхатхиратх II (1698—1735). Его родителями были беженцами из лаосских земель, родственниками правителя Вьентьяна, его детство прошло в Хюэ под властью Нгуенов, где он усвоил вьетнамские взгляды на государя и его роль в политической жизни как военного правителя. Во Вьентьян он прибыл во главе небольшого отряда из вьетнамцев, и вся его последующая жизнь прошла в походах против отпавшего в 1707 году Луангпхабанга. В то же время он признал сюзеренитет Нгуенов над Вьентьяном.
Война с Сиамом
В 1768 году деревенские старосты Пхаво и Пхата, «собрав свой народ», потребовали от правителя Бунсана сделать их аристократами, а Пхаво, помимо этого, захотел стать соправителем. Это историческое событие вошло в качестве эпизода в одну из лаосских версий «Рамаяны», созданную в середине XIX века.
Конфликтом двух старост с правителем Вьентьяна воспользовался правитель Сиама Пья Таксин, взяв под своё покровительство сыновей Пхаво, переселившихся в южный Лаос. В 1778 году он объявил войну Бунсану, и после четырёхмесячной осады занял столицу Вьентьяна. Население было уведено в Сиам, туда же были вывезены казна, оружие, продовольствие, лаосские рукописи, и главные символы независимости страны — статуи Будды под названиями «Пхакэу» и «Пхабанг».
В 1782 году возглавивший Сиам после переворота Рама I вернул во Вьентьян статую будды «Пхабанг», тем самым как бы признавая его независимость. Однако Рама I низложил Бунсана, вместе с тем разрешив ему вернуться во Вьентьян. Страной стали управлять его сыновья.
Вьентьян входит в лаосские легенды
В 1804 году на трон Вьентьяна вступил Анулуттхалат (Анувонг), младший брат Силибуннясана. Его правление запечатлелось в народной памяти как «золотой век»: налоги были малы, государственные повинности — необременительны, был составлен «Свод законов Вьентьяна».
В 1805 году Анулуттхалат начал тайные сношения с правителем объединившегося Вьетнама. Напомнив тому в письмах о поддержке в годы войны с тэйшонами, и изъявив согласие стать «младшим братом» правителя Вьетнама, он намекал на желание, в свою очередь, получить помощь Вьетнама в объединении Лаоса. В 1814 году правительство Вьетнама перекрыло торговые пути из лаосских государств через Камбоджу, вынудив торговые караваны направиться в город Корат, где торговля находилась в руках перекупщиков-китайцев; эти события вызвали неудовольство Анулуттхалата. В 1820 годах по приказу из Бангкока началась татуировка лаосского населения, перемещённого в северо-восточные провинции Сиама, что вызвало возмущение в лаосских деревнях, никогда прежде не подвергавшихся такой унизительной процедуре. Обращение Анулуттхалата к Раме III с протестом против этой процедуры осталось без ответа.
В 1819 году правитель Вьентьяна добился в обмен на помощь в подавлении волнений горского населения в Тямпасаке согласия Бангкока назначить в этот район правителем своего сына. Дипломатическая удача вдохновила Анулутталата в 1820 году на предложение правителю Луангпхабанга заключить тайный союз против Сиама, однако он получил отказ. В 1820—1822 годах Анулуттхалатом были сделаны попытки наладить дипломатические контакты с представителями Великобритании в Бангкоке, которым он предложил план помощи Вьентьяну в освобождении западных лаосских земель от подчинения Сиамом.
В это же время начались тайные приготовления Анулуттхалата к военным действиям против Сиама. С этой целью началось укрепление города Убон — центра лаосских земель на правом берегу Меконга — из которого планировалось организовать военный рейд в Сарабури. В ходе операции планировалось разгромить Корат и, собрав расселённых в его окрестностях лаосцев, вывести их во Вьентьян. В 1826 году по приказу из Вьентьяна были убиты сиамские переписчики-татуировщики и начался тайный вывод населения из сиамских провинций. В том же году, под предлогом спасения лаосского населения, проживающего в Сиаме, к Корату были направлены три армии. В мае 1827 года они были разгромлены сиамской армией и отступили на левый берег Меконга, уводя тысячи переселённых лаосцев.
Сиамская армия, в составе которой были английские и португальские советники, вторглась в левобережье Меконга. Вьентьян был захвачен и разрушен. Анулуттхалат обратился за помощью в Хюэ и Пекин, а в октябре 1828 году сделал попытку освободить Вьентьян от сиамских войск, но безуспешно. Полностью разрушенный и сожжённый город Вьентьян вскоре превратился в джунгли, пытавшийся найти убежище в Китае Анулуттхалат был вместе с семьёй выдан Сиаму и в 1829 году доставлен в Бангкок, где и скончался.
Несмотря на то, что в результате королевство Вьентьян было уничтожено Сиамом, действия Анулуттхалата стали для лаосцев символом сопротивления иноземцам, и Вьентьян стал рассматриваться как национальный центр.
Источники
- «История Востока» (в 6 т.). Т.IV «Восток в новое время (конец XVIII — начало XX вв.)», книга 1 — Москва: издательская фирма «Восточная литература» РАН, 2004. ISBN 5-02-018387-3
Напишите отзыв о статье "Вьентьян (королевство)"
Отрывок, характеризующий Вьентьян (королевство)
По широкому ходу, между стеной дворян, государь прошел в залу. На всех лицах выражалось почтительное и испуганное любопытство. Пьер стоял довольно далеко и не мог вполне расслышать речи государя. Он понял только, по тому, что он слышал, что государь говорил об опасности, в которой находилось государство, и о надеждах, которые он возлагал на московское дворянство. Государю отвечал другой голос, сообщавший о только что состоявшемся постановлении дворянства.– Господа! – сказал дрогнувший голос государя; толпа зашелестила и опять затихла, и Пьер ясно услыхал столь приятно человеческий и тронутый голос государя, который говорил: – Никогда я не сомневался в усердии русского дворянства. Но в этот день оно превзошло мои ожидания. Благодарю вас от лица отечества. Господа, будем действовать – время всего дороже…
Государь замолчал, толпа стала тесниться вокруг него, и со всех сторон слышались восторженные восклицания.
– Да, всего дороже… царское слово, – рыдая, говорил сзади голос Ильи Андреича, ничего не слышавшего, но все понимавшего по своему.
Из залы дворянства государь прошел в залу купечества. Он пробыл там около десяти минут. Пьер в числе других увидал государя, выходящего из залы купечества со слезами умиления на глазах. Как потом узнали, государь только что начал речь купцам, как слезы брызнули из его глаз, и он дрожащим голосом договорил ее. Когда Пьер увидал государя, он выходил, сопутствуемый двумя купцами. Один был знаком Пьеру, толстый откупщик, другой – голова, с худым, узкобородым, желтым лицом. Оба они плакали. У худого стояли слезы, но толстый откупщик рыдал, как ребенок, и все твердил:
– И жизнь и имущество возьми, ваше величество!
Пьер не чувствовал в эту минуту уже ничего, кроме желания показать, что все ему нипочем и что он всем готов жертвовать. Как упрек ему представлялась его речь с конституционным направлением; он искал случая загладить это. Узнав, что граф Мамонов жертвует полк, Безухов тут же объявил графу Растопчину, что он отдает тысячу человек и их содержание.
Старик Ростов без слез не мог рассказать жене того, что было, и тут же согласился на просьбу Пети и сам поехал записывать его.
На другой день государь уехал. Все собранные дворяне сняли мундиры, опять разместились по домам и клубам и, покряхтывая, отдавали приказания управляющим об ополчении, и удивлялись тому, что они наделали.
Наполеон начал войну с Россией потому, что он не мог не приехать в Дрезден, не мог не отуманиться почестями, не мог не надеть польского мундира, не поддаться предприимчивому впечатлению июньского утра, не мог воздержаться от вспышки гнева в присутствии Куракина и потом Балашева.
Александр отказывался от всех переговоров потому, что он лично чувствовал себя оскорбленным. Барклай де Толли старался наилучшим образом управлять армией для того, чтобы исполнить свой долг и заслужить славу великого полководца. Ростов поскакал в атаку на французов потому, что он не мог удержаться от желания проскакаться по ровному полю. И так точно, вследствие своих личных свойств, привычек, условий и целей, действовали все те неперечислимые лица, участники этой войны. Они боялись, тщеславились, радовались, негодовали, рассуждали, полагая, что они знают то, что они делают, и что делают для себя, а все были непроизвольными орудиями истории и производили скрытую от них, но понятную для нас работу. Такова неизменная судьба всех практических деятелей, и тем не свободнее, чем выше они стоят в людской иерархии.
Теперь деятели 1812 го года давно сошли с своих мест, их личные интересы исчезли бесследно, и одни исторические результаты того времени перед нами.
Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
