Вьерн, Луи

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Вьерн, Луи Виктор Жюль»)
Перейти к: навигация, поиск
Луи Вьерн
Louis Vierne

Луи Виктор Жюль Вьерн
Основная информация
Полное имя

Louis Victor Jules Vierne

Дата рождения

8 октября 1870(1870-10-08)

Место рождения

Пуатье

Дата смерти

2 июня 1937(1937-06-02) (66 лет)

Место смерти

Париж

Страна

Франция

Профессии

композитор, органист

Инструменты

орган, фортепиано, скрипка

Награды

Луи́ Викто́р Жюль Вьерн (фр. Louis Victor Jules Vierne; 8 октября 1870, Пуатье — 2 июня 1937, Париж) — французский органист и композитор.





Биография

Луи Вьерн родился почти слепым, но после операции в семилетнем возрасте его зрение немного улучшилось. Его музыкальные способности проявились очень рано и под влиянием своего дяди Шарля Колена, профессора Парижской консерватории по классу гобоя и органиста одной из парижских церквей, он начал обучаться игре на фортепиано. Именно от него Вьерн впервые услышал рассказы об известном органисте Сезаре Франке, который позже стал его первым учителем органного искусства. В десятилетнем возрасте Луи Вьерн впервые услышал игру Франка на органе в базилике Св. Клотильды и, по его собственным словам, она стала для него откровением.

В 1881 году Вьерн поступил в школу-интернат для слепых, где помимо традиционных школьных дисциплин он обучался игре на органе, фортепиано, скрипке, а также познакомился с гармонией, контрапунктом и композицией. В 1886 году Вьерн завоевал первый приз по скрипке и фортепиано в ежегодном школьном конкурсе. Одним из членов конкурсного жюри был С. Франк. Выступление Л. Вьерна произвело на него сильное впечатление и он пообещал юному музыканту заняться его обучением после окончания школы. Этот разговор с Франком определил дальнейшую судьбу Луи Вьерна как музыканта.

Два года спустя Вьерн был допущен в качестве слушателя в органный класс Франка, а в 1890 году его мечта сбылась и он стал студентом Парижской Консерватории и учеником Сезара Франка. Однако счастье было недолгим, в том же 1890 году Франк внезапно умер от осложнений после гриппа.

Место профессора по классу органа после С.Франка занял другой известный музыкант Ш. М. Видор, совмещавший этот пост с должностью титулярного органиста церкви Сен-Сюльпис в Париже. В 1892 году Вьерн стал помощником Видора в церкви Сен-Сюльпис, а спустя два года — ассистентом профессора в консерватории.

Летом 1898 года во время частной поездки в Кан Л. Вьерн встретился с дочерью своего старого знакомого, известного баритона Оперы-Комик Э.-А. Таскина, который брал у него уроки игры на органе. Эта встреча оказалась судьбоносной и в апреле 1899 года Арлетта Таскин стала женой Вьерна.

К концу XIX века Л. Вьерн являлся автором примерно двух десятков композиций, написанных в жанре фортепианной, вокальной и камерной музыки. В 1899—1900 г. он создал свои первые крупные произведения — Первую симфонию для органа (Op.14) и Торжественную мессу (Op.16) для четырёхголосного смешанного хора, органа и оркестра. Позднее, по совету Ш.-М. Видора, в Мессе вместо редко используемого в духовной музыке оркестра был введён орган. 8 декабря 1901 года состоялась премьера Торжественной Мессы, партии органов исполняли Ш.-М. Видор и сам Л. Вьерн.

В 1900 году на конкурсной основе Вьерн был назначен на пост титулярного органиста Собора Парижской Богоматери, который он занимал до конца жизни. Как и в церкви Сен-Сюльпис, в Соборе Парижской Богоматери был установлен великолепный орган Аристида Ковайе-Коля, особенности звучания которого оказали значительное влияние на органные композиции музыканта. Л. Вьерн очень быстро приобрёл славу блестящего органиста и импровизатора и много концертировал, а после окончания Первой мировой войны гастролировал в Европе (1921—1924 гг.) и Америке (1927 г.), давая помимо концертов и мастер-классы.

Жизнь Луи Вьерна была полна трагических событий. Проблемы со зрением, которое удавалось кратковременно улучшить операциями, преследовали Вьерна всю жизнь. В 1909 году он развёлся с женой, ушедшей к его другу, известному органостроителю Шарлю Мютену, которому Вьерн посвятил Вторую органную симфонию. В 1913 году умер его младший сын, а в ноябре 1917 года Первая мировая война унесла жизнь и старшего сына. В довершение всех несчастий, в мае 1918 года погиб его младший брат-органист, в музыкальное обучение которого Вьерн вложил немало сил.

Л. Вьерн много времени посвящал занятиям со студентами. Начало его педагогической деятельности относится ещё к концу XIX века, когда молодой музыкант работал ассистентом Александра Гильмана, часто замещая профессора во время его частых гастрольных поездок. Начиная с 1911 года Вьерн вёл класс органа в «Схола канторум»[1]. Несмотря на проблемы со здоровьем и в личной жизни, он всегда оставался добрым и терпеливым наставником. Среди его учеников были Марсель Дюпре, Лили и Надя Буланже, Анри Ганьебен и другие известные органисты и композиторы.

В 1931 году заслуги Луи Вьерна получили официальное признание: он стал рыцарем Ордена Почётного легиона.

Луи Вьерн умер 2 июня 1937 года от сердечного приступа в Соборе Парижской Богоматери во время своего 1750-го сольного концерта.

Творчество

Музыкальный талант Л. Вьерна был весьма многогранным. Выдающийся органист, он в течение 37 лет занимал должность титулярного органиста Собора Парижской Богоматери — одного из престижнейших постов Франции. Вьерн был блестящим виртуозом и славился своими импровизациями, три из которых были записаны в 1928 году и впоследствии транскрибированы Морисом Дюрюфле. Кроме того, Л. Вьерн оставил после себя множество композиций в самых различных музыкальных жанрах. Это музыка для органа, хоровые и вокальные произведения, несколько симфонических сочинений, а также фортепианная и камерная музыка.

Музыкальный язык Вьерна в своем становлении прошёл через различные стили: драматизм и эмоциональный пафос романтизма, нежные «пастельные» краски импрессионизма, крайности модернизма и беспристрастность абстракционизма. А в поздних своих работах композитор обнаружил даже влияние современной музыки и джаза[2].

Особенности органного языка Л. Вьерна в значительной степени обусловлены богатством звуковой палитры симфонического органа, который постепенно получил признание как концертный инструмент. Этот тип органа обязан своим появлением А. Кавайе-Коллю, который кардинально изменил диспозицию органа, сохранявшуюся в течение нескольких предшествующих столетий, и ввёл дополнительные регистры, имитирующие человеческий голос, явления природы и различные музыкальные инструменты симфонического оркестра. Два главных органа, на которых играл мастер (органы церкви Сен-Сюльпис и Собора Парижской Богоматери) были в XIX веке реставрированы А. Кавайе-Коллем.

Органные произведения

В органном наследии композитора выделяются два основных жанра: симфония и программная пьеса. Его перу принадлежат шесть органных симфоний и уже в самой первой из них проявился собственный стиль композитора: стремление к монотематизму, острые хроматические гармонии и обилие диссонансов, владение техникой контрапункта и колористической палитрой. Первые три симфонии принадлежат к довоенному периоду в творчестве композитора, в которых он ищет свои формы самовыражения, постепенно отдаляясь от эстетики своих учителей — Франка, Видора и Гильмана. Четвёртая симфония, написанная 1914 году после нескольких тяжелых потерь, выделяется своей трагедийной концепцией, раскрываемой через колоссальные звуковые и смысловые возможности органа, чего не удавалось достичь ни одному из предшествующих Вьерну органистов. Две последних симфонии композитора, пятая (1924 г.) и шестая (1930 г.), были написаны под впечатлением от гигантских американских органов. В них проявляются новые выразительные средства, наблюдается уход в атональную сферу, отказ от академических традиций и обращение к эстетическим формам XX века (виртуозность, хроматизм).

Среди программных произведений для органа наиболее значительными являются Двадцать четыре пьесы в свободном стиле (Op. 31) и четыре сюиты (Op.51, 53, 54, 55), объединённые общим названием Двадцать четыре фантастические пьесы. Одна из этих пьес, Колокола Вестминстера, является весьма известным произведением и часто исполняется на концертах. Пьесы в свободном стиле (1913—1914 гг.), судя по их прозрачной и несложной фактуре, были созданы с педагогическими целями и вполне доступны начинающему органисту.

Фортепианная, симфоническая и камерная музыка

Несмотря на то, что наибольшую известность получили органные сочинения Л. Вьерна, его фортепианные и камерные произведения также весьма многочисленны, хотя и более традиционны. Благодаря своему учителю Ш.-М. Видору, уделявшему много внимания фортепианной подготовке будущих органистов, Луи Вьерн в совершенстве владел этим инструментом, хотя и не считал его «своим». И хотя он отказывался давать сольные фортепианные концерты, в приватной обстановке он исполнял такие виртуозные произведения как «Венский карнавал» Шумана, «Трансцендентные этюды» Листа, сочинения Шопена. Его фортепианное наследие включает несколько ранних опусов, написанную в счастливое время знакомства с будущей женой Бургундскую сюиту (1899 г.), Три ноктюрна (1915 г.), Двенадцать прелюдий (1914—1915 гг.), изящные и очень поэтичные Детские силуэты (1916 г.) и Одиночество (1918 г.), появившееся после двух тяжелых утрат.

Л. Вьерном написана всего одна Симфония (1906—1907 гг.), но его оркестровые произведения включают также Симфоническую поэму для фортепиано и оркестра (1925—1926 гг.), Балладу для скрипки и оркестра (1926 г.) и Симфонические пьесы для органа и оркестра (1926 г.), представляющие собой авторскую переработку первых трёх органных симфоний.

К жанру камерной музыки Вьерн обращался ещё в юности, создав три произведения в 1894 году, включая Струнный квартет, начатый во время летних каникул и завершённый в сентябре. После более чем десятилетнего перерыва Вьерн вновь обратился к этому жанру, написав Сонату для скрипки и фортепиано (1905—1906 гг.), а ещё через несколько лет появились изумительная Рапсодия для арфы (1909 г.) и соната для фортепиано и виолончели (1910 г.). Квинтет для фортепиано и струнных был написан в 1917—1918 году и посвящён памяти старшего сына Вьерна, погибшего на фронте во время Первой мировой войны. Завершают список камерных произведений композитора пять программных пьес, объединённых общим названием «Вечера за границей» для фортепиано и виолончели (1928 г.).

Вьерном также создан ряд хоровых и несколько вокальных произведений.

Научная и педагогическая деятельность

В течение почти всей своей жизни Вьерн вёл дневник, который помогали записывать сначала его брат Рене, а после его гибели — одна из учениц. В этом дневнике был подробно описан ход его музыкального обучения, сначала в семье, а потом — в школе для слепых, включая занятия на фортепиано и сведения об исполняемом репертуаре. Эти дневники были частично опубликованы ещё при жизни Вьерна в 1934 году, а в 1970 году они вышли во Франции целиком.

Луи Вьерн оставил после себя «Органную методику» (фр. Methode d’Orgue), где изложен опыт всей его работы педагога и концертирующего органиста, встречавшегося с самыми различными инструментами. В ней раскрыты особенности преподавания, представлены взгляды профессионального органиста на инструменты разного времени, изложен проект глобальной реставрации органа собора Парижской Богоматери.

Список произведений

Дискография

Органные произведения:

  • Louis Vierne: Complete Organ Works: Pierre Cochereau & George C. Baker, organ; Solstice; 7 CDs
  • Louis Vierne: Complete Organ Works: Christine Kamp, organ; Festivo; 8 CDs completed of 10
  • Louis Vierne: Complete Organ Works: Ben van Oosten, organ; MDG; 9 CDs
  • Louis Vierne: Complete Organ Works: Wolfgang Rübsam, organ; IFO Records, 2008); 8 CDs (in preparation)
  • Louis Vierne: Complete Choral Works: Truro Cathedral Choir; Robert Sharpe & Christopher Gray; Regent Records (2008)
  • Organ Symphonies Nos. 1-6: Martin Jean, organ; Loft Recordings
  • Organ Symphonies Nos. 1-6: David Sanger, organ; Meridian Recordings
  • Organ Symphonies Nos. 1-6: Günther Kaunzinger, organ; Koch-Schwann
  • Second Symphony for Organ: Christopher Houlihan, organ; Towerhill Recordings
  • 24 Pièces de fantaisie: Günther Kaunzinger, organ; Novalis; 2 CDs
  • 24 Pièces en style libre op. 31: Günther Kaunzinger, organ; Koch-Schwann; 2 CDs

Остальные:

  • Louis Vierne: Symphonie en la mineur, Poème pour piano et orchestre — François Kerdoncuff, piano; Orchestre Philharmonique de Liège; Pierre Bartholomée, conductor; Timpani (2007)
  • Louis Vierne: La Musique de chambre intégrale (The Complete Chamber Music) — François Kerdoncuff, piano; Olivier Gardon, piano; Alexis Galpérine, violin; Odile Carracilly, viola; Yvan Chiffoleau, cello; Christian Moreaux, oboe; Pascale Zanlonghi, harp; Quartour Phillips; 2 CDs; Timpani (2005)
  • Louis Vierne: Piano Quintet op. 42: Stephen Coombs, piano; Chilingirian Quartet; Hyperion
  • Louis Vierne: L'œuvre pour piano (Works for Piano) — Olivier Gardon, piano; 2 CDs; Timpani (1995)
  • Louis Vierne: Mélodies, Volume I — Mireille Delunsch, soprano; François Kerdoncuff, piano; Christine Icart, harp; Timpani (1997)
  • Louis Vierne: Mélodies, Volume II — Mireille Delunsch, soprano; François Kerdoncuff, piano; Timpani (2005)
  • Louis Vierne: Songs: Rachel Santesso, soprano; Roger Vignoles, piano; Andrew Reid, organ; Hugh Webb, harp; Deux-Elles

Напишите отзыв о статье "Вьерн, Луи"

Примечания

  1. [www.chelmusic.ru/news/25123.php В.Хомяков, Г.Гутовская «Луи Вьерн»]
  2. Введение в диссертацию Т. Е. Калашниковой «Луи Вьерн и его органное творчество»

Источники

  • [old.mosconsv.ru/publications/aref/kalashnikova-april.pdf Автореферат диссертации Т. Е. Калашниковой «Луи Вьерн и его органное творчество»]

Ссылки

Отрывок, характеризующий Вьерн, Луи

– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.


Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.