Уэйн, Луис Уильям

Луис Уэйн
Louis William Wain
Английский художник
Место рождения:	Клеркенвелл, Лондон

Лу́ис Уи́льям Уэ́йн (англ. Louis William Wain) (5 августа 1860 — 4 июля 1939) — английский художник, известный своими многочисленными антропоморфными изображениями котов, кошек и котят.

Жизнь и работы

Луис Уильям Уэйн родился 5 августа 1860 года в Клеркенвелл в Лондоне. Он был старшим ребёнком в семье, среди пяти сестёр, ни одна из которых никогда не вышла замуж. В возрасте тридцати лет самая младшая сестра была признана сумасшедшей и помещена в сумасшедший дом. Оставшиеся сёстры всю свою жизнь прожили с матерью, почти как и сам Луис, который прожил с матерью большую часть своей жизни. Мать Луиса занималась оформлением церквей и созданием узоров для турецких ковров.

В детстве Луис часто прогуливал школу и подолгу гулял по Лондону. Закончив учиться, Уэйн поступил в школу искусств Западного Лондона, а по её окончании некоторое время преподавал. Когда ему было 20 лет, его отец умер, и ему пришлось содержать свою мать и сестёр.

Вскоре после смерти отца Луис оставляет преподавание и становится свободным художником. В основном он рисует животных и деревенскую жизнь, сотрудничая с несколькими журналами, включая «Illustrated Sporting and Dramatic News» и «Illustrated London News». В 1880-х гг. работы Луиса Уэйна изображали в большинстве своем английскую сельскую жизнь: дома, усадьбы и животных, которых ему приходилось зарисовывать на сельскохозяйственных выставках. В его работах того периода фигурирует много животных, умение рисовать которых он сохранил на всю жизнь. Одно время он собирался зарабатывать на жизнь, рисуя исключительно портреты собак.

В возрасте двадцати трёх лет Уэйн, вопреки воле семьи, женится на гувернантке своих сестёр Эмили Ричардсон, которая была старше его на десять лет, и переезжает жить к ней в Хэмпстед на севере Лондона. Вскоре у Эмили обнаруживается рак и она умирает через три года после свадьбы. Во время болезни единственным утешением Эмили был домашний чёрно-белый котёнок Питер (точнее, Питер Великий, в честь Петра Алексеевича). Чтобы порадовать Эмили, Уэйн обучил его различным трюкам: кот носил очки и сидел смирно перед книгой, делая вид, что читает. В это время сам Луис начинает рисовать с него многочисленные эскизы. Позже Уэйн писал о Питере: «именно ему принадлежит заложение основы для моей карьеры, он дал мне толчок для развития моих навыков и дал основу для моих работ». Питер изображён на многих ранних работах Уэйна.

В 1886 году Уэйн получает заказ на оформление детской книжки «Заведение мадам Табби». Первый рисунок Уэйна с похожими на человека кошками был опубликован в рождественском выпуске «llustrated London News» под названием «Рождественская вечеринка котят» (A Kittens’ Christmas Party). На рисунке, составленном из 11 секций, были изображены 150 кошек (многие из которых были похожи на Питера), отсылающие приглашения, держащие шарики, говорящие и играющие в игры. На этом рисунке кошки все ещё ходили на четырёх лапах, были без одежды и не имели того самого характерного для картин Уэйна выражения морды, так похожего на человеческое лицо. В последующие годы кошки Уэйна встали на задние лапы, стали широко улыбаться, использовать иную, почти человеческую мимику и носить обычную людскую одежду. На картинах Уэйна кошки играют на музыкальных инструментах, пьют чай, играют в карты, рыбачат, курят и слушают оперу.

На протяжении следующих 30 лет Уэйн активно творит, иногда создавая до 600 рисунков в год. Он иллюстрировал около сотни книг для детей, и его работы часто появлялись в газетах и журналах, включая «Ежегодник Луиса Уэйна» (Louis Wain Annual), который выходил с 1901 по 1915 гг. В 1902 году английская почта разрешила целиком заполнять лицевую сторону открыток изображением, и с тех пор открытки с рисунками Уэйна обрели огромную популярность.

Иллюстрации Уэйна часто пародировали человеческое поведение, были яркой сатирой на модные течения и тенденции, появлявшиеся в обществе. Уэйн так любил кошек, что однажды, заметив, как кошка перебегает дорогу, а навстречу ей несется автобус, сам ловко запрыгнул в автобус и повернул руль в другую сторону. Очнувшись в больнице, Уэйн первым делом спросил о состоянии кота.

Также он писал: «Я беру свой блокнот в ресторан или любое другое оживлённое место и просто рисую людей в их обычных позах как кошек, наделяя их как можно более человечными чертами. Это придает моим работам двойственную натуру, и я считаю их своими лучшими шутками».

Борьба за права животных

Уэйн участвовал в нескольких благотворительных обществах, работавших на благо животных, таких, как Правящий совет лиги наших бессловесных друзей, Общество защиты кошек, и Общество против вивисекции. В 1890 г. Уэйн избирается президентом Английского Национального кошачьего клуба. Уэйн надеялся, что эта деятельность поможет «изжить всю ненависть к кошкам» в Англии.

Герберт Уэллс говорил о нём: «Он превратил себя в кота. Он изобрёл кошачий стиль, кошачье общество, целый кошачий мир. Все английские коты должны стыдиться, если не будут хотя бы немного походить на котов Луиса Уэйна».

Первая мировая война и финансовые затруднения

Несмотря на популярность, всю свою жизнь Уэйн испытывал финансовые трудности. Он должен был содержать мать и сестёр, но у него не было «деловой жилки». Уэйн был простодушен и его было легко обмануть, его часто втягивали в финансовые авантюры. Он никогда не торговался, что не раз подводило его в издательском мире. Он не заботился об авторских правах на рисунки, и часто продавал свои рисунки целиком, не оставляя себе прав на их переиздание. В 1907 году он был привлечён к суду города Кент за крупный долг и был вынужден бежать в Америку, чтобы избежать скандала, надеясь вернуться на родину через несколько месяцев. В Нью-Йорке его выставка была тепло встречена публикой. В США Уэйн продолжает заниматься рисованием комиксов для Hearst Newpapers и вкладывает практически все свои деньги в какое-то «чудесное изобретение», которое так и не было реализовано. В 1910 году в Англии умирает мать художника, и Уэйн решает вернуться на родину. Во время Первой мировой войны Луис Уэйн практически лишился средств к существованию, а после войны оказался на грани нищеты. С 1914 по 1918 годы Уэйн получил лишь шесть заказов на иллюстрацию книг.

Последние годы жизни

Известно, что последние годы своей жизни Луис страдал от шизофрении.

Луиса Уэйна всегда считали достаточно обаятельным, но странным человеком: он постоянно путался и не мог отличить факты от вымысла. Постепенно его эксцентричность превратилась в серьёзное психическое заболевание. У него обнаружилось психическое расстройство, которое стало прогрессировать с годами. С момента начала болезни популярность Уэйна стала падать. Поведение и личные качества Уэйна сильно изменились, он начал страдать от галлюцинаций. Раньше Луис был мягким и доверчивым человеком, но позже стал агрессивным и подозрительным, особенно к своим сёстрам. Он заявлял, что мелькание кадров на киноэкране похищает электричество из их мозгов, и что они воруют у него деньги. Он начал бродить по улицам ночью, стал часто переставлять мебель в доме и проводил время в одиночестве, запершись в своей комнате, где писал бессвязные тексты.

В 1924 году Луис был помещён в Спрингфилдскую психиатрическую лечебницу (англ.; ныне — в боро Уондсуэрт), после того как спустил свою сестру с лестницы. Через год он был обнаружен прессой, и обстоятельства его болезни были преданы широкой огласке, что привело к визитам таких знаменитых людей, как Герберт Уэллс, Дэн Райдер и личному вмешательству в дело премьер-министра Великобритании. Был организован фонд помощи художнику, и Уэйн был переведён в Бетлемскую королевскую больницу и затем, в 1930 году, в больницу Нэпсбери рядом с Сент-Элбанс в Хертфордшире, к северу от Лондона. В этой клинике было относительно уютно, там был сад и целый кошачий питомник, и Уэйн провёл там свои последние годы вполне мирно. Хотя болезнь прогрессировала, его бывшая мягкая натура вернулась к нему, и он продолжал рисовать в своё удовольствие. Его работы этого периода характеризуются яркими оттенками и цветами, сложными абстрактными узорами, хотя основная его тема — кошки — долгое время оставалась неизменной, пока не была окончательно вытеснена фракталоподобными узорами.

Серия из шести работ Уэйна часто используется как пример в учебниках по психиатрии для иллюстрации изменения стиля творчества в результате развития психической болезни с течением времени. Однако на самом деле неизвестно, действительно ли эти рисунки были созданы в том хронологическом порядке, в котором их обычно демонстрируют в учебниках, поскольку художник не датировал эти работы. Все свои рисунки этого периода Уэйн подписывал, иногда оставляя на обороте странные, малосвязные рассуждения.

В последние дни своей жизни Уэйн окончательно потерял рассудок и был прикован к постели. Он каждый раз поднимал громкий крик, когда к нему подходили врачи, чтобы сделать процедуры. Скончался художник 4 июля 1939 года от отказа почек и атеросклероза.

Посмертная популярность

Работы Луиса Уэйна снова получили популярность в 1990-х годах. Многочисленные открытки с рисунками Уэйна стали объектом коллекционирования, цена на них подскочила до 500—800 долларов США. Оригинальные рисунки и акварели продаются по цене от 5 до 35 тысяч долларов. Однако необходима осторожность — часто встречаются подделки.

Библиография

• Patricia Allderidge. The Cats of Louis Wain. — Bibliotheque de l’Image, 2000. — ISBN 2-909808-91-2.

Ссылки

• [www.lilitu.com/catland/ Catland: the art of Louis Wain] (англ.)
• [www.childrensbooksonline.org/louis_wain_kitten_book/ Louis Wain’s Kitten Book]
• [www.cartoonworld.org/louiswainscats/ Луис Уэйн на Cartoonworld] (англ.)
• [www.cerebromente.org.br/gallery/gall_leonardo/fig1-a.htm Пример того, как стиль Уэйна менялся по мере прогрессирования шизофрении] (англ.)
• [www.outsiderart.co.uk/wain.htm Рисунки Уэйна во время его пребывания в психиатрической больнице] (англ.)
• [www.waincats.com/ Waincats] (англ.)
• [art.vniz.net/ru/wain/ Галерея Уэйна на «Тёмном искусстве»] (рус.)
• [www.chrisbeetles.com/pictures/artists/Wain_Louis/Wain_Louis.htm Сайт с множеством репродукций] (англ.)
• [www.stellabooks.com/articles/wain.htm Биография художника] (англ.)
• [www.cfa.org/ezine/archives/Louis-Wain.html Ещё одна биография] (англ.)
• [www.npg.org.uk/live/search/person.asp?LinkID=mp19033 Несколько фотографий художника]

Отрывок, характеризующий Уэйн, Луис Уильям

Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.


Элен, возвратившись вместе с двором из Вильны в Петербург, находилась в затруднительном положении.
В Петербурге Элен пользовалась особым покровительством вельможи, занимавшего одну из высших должностей в государстве. В Вильне же она сблизилась с молодым иностранным принцем. Когда она возвратилась в Петербург, принц и вельможа были оба в Петербурге, оба заявляли свои права, и для Элен представилась новая еще в ее карьере задача: сохранить свою близость отношений с обоими, не оскорбив ни одного.
То, что показалось бы трудным и даже невозможным для другой женщины, ни разу не заставило задуматься графиню Безухову, недаром, видно, пользовавшуюся репутацией умнейшей женщины. Ежели бы она стала скрывать свои поступки, выпутываться хитростью из неловкого положения, она бы этим самым испортила свое дело, сознав себя виноватою; но Элен, напротив, сразу, как истинно великий человек, который может все то, что хочет, поставила себя в положение правоты, в которую она искренно верила, а всех других в положение виноватости.
В первый раз, как молодое иностранное лицо позволило себе делать ей упреки, она, гордо подняв свою красивую голову и вполуоборот повернувшись к нему, твердо сказала:
– Voila l'egoisme et la cruaute des hommes! Je ne m'attendais pas a autre chose. Za femme se sacrifie pour vous, elle souffre, et voila sa recompense. Quel droit avez vous, Monseigneur, de me demander compte de mes amities, de mes affections? C'est un homme qui a ete plus qu'un pere pour moi. [Вот эгоизм и жестокость мужчин! Я ничего лучшего и не ожидала. Женщина приносит себя в жертву вам; она страдает, и вот ей награда. Ваше высочество, какое имеете вы право требовать от меня отчета в моих привязанностях и дружеских чувствах? Это человек, бывший для меня больше чем отцом.]
Лицо хотело что то сказать. Элен перебила его.
– Eh bien, oui, – сказала она, – peut etre qu'il a pour moi d'autres sentiments que ceux d'un pere, mais ce n'est; pas une raison pour que je lui ferme ma porte. Je ne suis pas un homme pour etre ingrate. Sachez, Monseigneur, pour tout ce qui a rapport a mes sentiments intimes, je ne rends compte qu'a Dieu et a ma conscience, [Ну да, может быть, чувства, которые он питает ко мне, не совсем отеческие; но ведь из за этого не следует же мне отказывать ему от моего дома. Я не мужчина, чтобы платить неблагодарностью. Да будет известно вашему высочеству, что в моих задушевных чувствах я отдаю отчет только богу и моей совести.] – кончила она, дотрогиваясь рукой до высоко поднявшейся красивой груди и взглядывая на небо.
– Mais ecoutez moi, au nom de Dieu. [Но выслушайте меня, ради бога.]
– Epousez moi, et je serai votre esclave. [Женитесь на мне, и я буду вашею рабою.]
– Mais c'est impossible. [Но это невозможно.]
– Vous ne daignez pas descende jusqu'a moi, vous… [Вы не удостаиваете снизойти до брака со мною, вы…] – заплакав, сказала Элен.
Лицо стало утешать ее; Элен же сквозь слезы говорила (как бы забывшись), что ничто не может мешать ей выйти замуж, что есть примеры (тогда еще мало было примеров, но она назвала Наполеона и других высоких особ), что она никогда не была женою своего мужа, что она была принесена в жертву.
– Но законы, религия… – уже сдаваясь, говорило лицо.
– Законы, религия… На что бы они были выдуманы, ежели бы они не могли сделать этого! – сказала Элен.
Важное лицо было удивлено тем, что такое простое рассуждение могло не приходить ему в голову, и обратилось за советом к святым братьям Общества Иисусова, с которыми оно находилось в близких отношениях.
Через несколько дней после этого, на одном из обворожительных праздников, который давала Элен на своей даче на Каменном острову, ей был представлен немолодой, с белыми как снег волосами и черными блестящими глазами, обворожительный m r de Jobert, un jesuite a robe courte, [г н Жобер, иезуит в коротком платье,] который долго в саду, при свете иллюминации и при звуках музыки, беседовал с Элен о любви к богу, к Христу, к сердцу божьей матери и об утешениях, доставляемых в этой и в будущей жизни единою истинною католическою религией. Элен была тронута, и несколько раз у нее и у m r Jobert в глазах стояли слезы и дрожал голос. Танец, на который кавалер пришел звать Элен, расстроил ее беседу с ее будущим directeur de conscience [блюстителем совести]; но на другой день m r de Jobert пришел один вечером к Элен и с того времени часто стал бывать у нее.
В один день он сводил графиню в католический храм, где она стала на колени перед алтарем, к которому она была подведена. Немолодой обворожительный француз положил ей на голову руки, и, как она сама потом рассказывала, она почувствовала что то вроде дуновения свежего ветра, которое сошло ей в душу. Ей объяснили, что это была la grace [благодать].
Потом ей привели аббата a robe longue [в длинном платье], он исповедовал ее и отпустил ей грехи ее. На другой день ей принесли ящик, в котором было причастие, и оставили ей на дому для употребления. После нескольких дней Элен, к удовольствию своему, узнала, что она теперь вступила в истинную католическую церковь и что на днях сам папа узнает о ней и пришлет ей какую то бумагу.
Все, что делалось за это время вокруг нее и с нею, все это внимание, обращенное на нее столькими умными людьми и выражающееся в таких приятных, утонченных формах, и голубиная чистота, в которой она теперь находилась (она носила все это время белые платья с белыми лентами), – все это доставляло ей удовольствие; но из за этого удовольствия она ни на минуту не упускала своей цели. И как всегда бывает, что в деле хитрости глупый человек проводит более умных, она, поняв, что цель всех этих слов и хлопот состояла преимущественно в том, чтобы, обратив ее в католичество, взять с нее денег в пользу иезуитских учреждений {о чем ей делали намеки), Элен, прежде чем давать деньги, настаивала на том, чтобы над нею произвели те различные операции, которые бы освободили ее от мужа. В ее понятиях значение всякой религии состояло только в том, чтобы при удовлетворении человеческих желаний соблюдать известные приличия. И с этою целью она в одной из своих бесед с духовником настоятельно потребовала от него ответа на вопрос о том, в какой мере ее брак связывает ее.
Они сидели в гостиной у окна. Были сумерки. Из окна пахло цветами. Элен была в белом платье, просвечивающем на плечах и груди. Аббат, хорошо откормленный, а пухлой, гладко бритой бородой, приятным крепким ртом и белыми руками, сложенными кротко на коленях, сидел близко к Элен и с тонкой улыбкой на губах, мирно – восхищенным ее красотою взглядом смотрел изредка на ее лицо и излагал свой взгляд на занимавший их вопрос. Элен беспокойно улыбалась, глядела на его вьющиеся волоса, гладко выбритые чернеющие полные щеки и всякую минуту ждала нового оборота разговора. Но аббат, хотя, очевидно, и наслаждаясь красотой и близостью своей собеседницы, был увлечен мастерством своего дела.