Цао Жуй
| Цао Жуй 曹叡 | ||
| ||
|---|---|---|
| 226 — 239 | ||
| Предшественник: | Цао Пэй | |
| Преемник: | Цао Фан | |
| Рождение: | 205 | |
| Смерть: | 22 января 239 | |
| Отец: | Цао Пэй | |
| Мать: | супруга Чжэнь | |
Цао Жуй (кит. 曹叡, пиньинь: Cáo Rùi, 205 — 22 января 239), взрослое имя Юаньчжун (кит. трад. 元仲, пиньинь: Yuánzhòng) — второй правитель царства Вэй эпохи Троецарствия в Китае. Посмертное имя — Мин-ди (明帝), храмовое имя — Ле-цзу (烈祖).
Биография
Цао Жуй родился, когда его дед Цао Цао был ещё всего лишь одним из враждующих между собой властителей периода конца династии Хань. В 204 году Цао Цао захватил жену Юань Си (сына Юань Шао) госпожу Чжэнь и вынудил её выйти замуж за своего сына Цао Пэя. Так как их сын Цао Жуй родился лишь через 8 месяцев после свадьбы, это дало основание для утверждений, что на самом деле Цао Жуй является биологическим сыном Юань Си, а не Цао Пэя. Наложница Го Нюйван впоследствии воспользовалась этим обстоятельствам для создания разлада между Цао Пэем и госпожой Чжэнь. Когда в 220 году после смерти отца Цао Пэй сместил с трона императора Сянь-ди и объявил об основании новой династии Вэй, то госпоже Чжэнь не было дозволено отправиться с ним в новую столицу Лоян, а в 221 году ей было приказано совершить самоубийство.
Несмотря на то, что Цао Жуй был старшим из сыновей Цао Пэя, из-за неясности происхождения он не был объявлен наследником престола, а лишь получил в 222 году титул Пинъюаньского князя. Однако в 226 году Цао Пэй серьёзно заболел, и всё-таки объявил Цао Жуя наследником престола; на смертном одре Цао Пэй поручил заботиться о Цао Жуе Цао Чжэню, Чэнь Цюню и Сыма И. Вскоре после этого Цао Пэй скончался, и Цао Жуй вступил на престол в возрасте 21 года.
Заняв трон, Цао Жуй тут же выделил уделы регентам, приставленным к нему отцом. Тем самым он оказал им почести и оставил возможность давать советы по управлению, но и одновременно отдалил от трона. Параллельно с этим он организовал поиск новых талантов, и приблизил к себе новых чиновников. При принятии важных решений он предпочитал выслушивать различные мнения, не позволяя отдельным чиновникам приобрести слишком большое влияние. Цао Жуй предпочитал управлять империей осторожно, избегая рисков.
Тем временем Чжугэ Лян, ставший регентом при несовершеннолетнем правителе царства Шу Лю Шане, стал совершать нападения на Вэй. Во время каждого из вторжений Цао Жуй концентрировал войска в Чанъане, после чего отбивал нападение. После смерти Чжугэ Ляна в 234 году его преемники отказались от столь агрессивного стиля ведения войны.
Не меньше проблем доставляло и расположенное в устье Янцзы царство У: первое нападение его войск на Вэй состоялось всего через два месяца после восшествия Цао Жуя на престол. В 234 году У сумело скоординировать свои действия с Шу, но Цао Жуй лично привёл армию на помощь генералу Мань Чуну, и царство Вэй сумело отбиться и на этот раз.
Тем временем на северо-востоке губернатор Ляодуна Гунсунь Юань провозгласил создание независимого государства Янь. В 238 году вэйский двор приказал Сыма И покончить с сепаратистами. В результате Ляодунского похода государство Янь было уничтожено, а клан Гунсунь — вырезан.
Почти сразу после восшествия на престол Цао Жуй развернул огромное строительство дворцов. Частично это было вызвано необходимостью восстановления столицы, уничтоженной войсками Дун Чжо, однако он пошёл гораздо дальше простого восстановления разрушенного, и его грандиозное строительство пробило большую дыру в государственном бюджете.
Ещё когда Цао Жуй взошёл на престол, все ожидали, что он сделает свою супругу Юй императрицей, однако вместо этого он изгнал её, а императрицей в 227 году объявил наложницу Мао. Однако, несмотря на наличие большого гарема, все сыновья Цао Жуя умирали во младенчестве, и поэтому он усыновил Цао Фана и Цао Сюня. В 237 году Цао Жуй совершил поступок, не совершавшийся ранее в китайской истории (и не повторявшийся впоследствии): он сам присвоил себе храмовое имя «Ле-цзу», и приказал, чтобы храм, который возведут для него, никогда бы не разрушался (в соответствии с канонами конфуцианства, храмы, посвящённые правителям — кроме храма основателя династии — разрушаются после шести поколений). В этом же году он приказал императрице Мао совершить самоубийство.
В 238 году Цао Жуй заболел. Он сделал императрицей свою новую фаворитку — наложницу Го, и решил назначить своим преемником приёмного сына Цао Фана, но развернулась борьба за то, кто станет при нём регентом. В итоге 7-летний Цао Фан официально объявлен наследником престола лишь весной 239 года, и в тот же день Цао Жуй скончался.
Девизы правления
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Напишите отзыв о статье "Цао Жуй"
Отрывок, характеризующий Цао Жуй
– Слышишь? – сказал он.Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
– Ну, Карабах, завтра послужим, – сказал он, нюхая ее ноздри и целуя ее.
– Что, барин, не спите? – сказал казак, сидевший под фурой.
– Нет; а… Лихачев, кажется, тебя звать? Ведь я сейчас только приехал. Мы ездили к французам. – И Петя подробно рассказал казаку не только свою поездку, но и то, почему он ездил и почему он считает, что лучше рисковать своей жизнью, чем делать наобум Лазаря.
– Что же, соснули бы, – сказал казак.
– Нет, я привык, – отвечал Петя. – А что, у вас кремни в пистолетах не обились? Я привез с собою. Не нужно ли? Ты возьми.
Казак высунулся из под фуры, чтобы поближе рассмотреть Петю.
– Оттого, что я привык все делать аккуратно, – сказал Петя. – Иные так, кое как, не приготовятся, потом и жалеют. Я так не люблю.
– Это точно, – сказал казак.
– Да еще вот что, пожалуйста, голубчик, наточи мне саблю; затупи… (но Петя боялся солгать) она никогда отточена не была. Можно это сделать?
– Отчего ж, можно.
Лихачев встал, порылся в вьюках, и Петя скоро услыхал воинственный звук стали о брусок. Он влез на фуру и сел на край ее. Казак под фурой точил саблю.
– А что же, спят молодцы? – сказал Петя.
– Кто спит, а кто так вот.
– Ну, а мальчик что?
– Весенний то? Он там, в сенцах, завалился. Со страху спится. Уж рад то был.
Долго после этого Петя молчал, прислушиваясь к звукам. В темноте послышались шаги и показалась черная фигура.
– Что точишь? – спросил человек, подходя к фуре.
– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
