Вэй (Троецарствие)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Вэй (царство)»)
Перейти к: навигация, поиск
Вэй
кит. 曹魏, пиньинь: Cáo Wèi
Царство

220 — 266





     Царство Вэй к 262 г.
Столица Лоян
Язык(и) Древнекитайский
Религия Даосизм, Конфуцианство
Денежная единица Древнекитайские монеты, Китайские наличные деньги
Население 40,000,000
Форма правления Монархия
К:Появились в 220 годуК:Исчезли в 266 году

Вэй (кит. 曹魏, пиньинь: Cáo Wèi) — одно из трёх царств Эпохи Троецарствия Китая, существовавшее в 220 г. — 266 г.





Основание Вэй

Царство Вэй, вероятно, самое известное государство эпохи Троецарствия в Китае. Его основателем был бывший ханьский полководец Цао Цао (曹操). С ним тесно связана изначальная история государства Вэй. Всю свою жизнь Цао Цао провёл в беспрерывных походах и сражениях с другими китайскими военачальниками. Своё восхождения к вершинам власти Цао Цао начал с самых низов, имея под началом всего 5 тыс. солдат, завербованных им на свои собственные средства. С их помощью он смог утвердить своё влияние над западной частью Шаньдуна. Затем в течение нескольких лет Цао Цао пробовал свои силы против соседних региональных вождей и выискивал слабости противников. Он был очень умен, расчётлив, холоден и жесток, обладал военным талантом и имел врождённое политическое чутье. Все эти качества помогли Цао Цао взять вверх над его многочисленными противниками.

Переломным годом в судьбе Цао Цао стал 196 г., когда он явился в разоренный и полностью сожженный город Лоян на аудиенцию к бессильному, всеми забытому ханьскому императору Сянь-ди, который влачил здесь жалкое существование. Цао Цао быстро смекнул, что, имея на своей стороне императора, он придаст своей власти более законное основание, и поэтому уговорил того перебраться в свою столицу Сюйчан, в Инчуани. Переезд ханьского двора на восток и восстановление блеска дворцовой жизни открыли в карьере Цао Цао новую страницу — из малоизвестного и заурядного регионального лидера он превратился в представителя центральной власти, защитника и опору трона. Политический вес его заметно вырос. С ним считались.

Сражение у Чиби

Основная статья Битва при Чиби

В 200 г. Цао Цао разбил в битве при Гуаньду своего старого союзника и главного соперника Юань Шао, который открыто объявил Цао Цао узурпатором и попытался получить контроль над Сян-ди. Цао Цао смог развить наступление и в 205 г. взял последний оплот последователей Юань Шао — область Цзинчжоу. Покончив с врагами на севере, Цао Цао задумал спуститься вниз по течению Янцзы и напасть на Цзяндун. Несмотря на яростное сопротивление Лю Бэя, Цао Цао дошёл до Великой реки, а приближённые местного правителя Лю Бяо покорились чэнсяну, в результате чего он получил новые войска и огромный флот. Однако в знаменитом сражение у Чиби («красных скал»), в провинции Хубэй, войска Вэй потерпели сокрушительное поражение от объединённых армий Лю Бэя (основателя царства Шу) и Чжоу Юя (вице-правителя и адмирала царства У). Сражение проходило в два этапа: первый на воде, второй на суше. Флот Сунь Цюаня значительно уступал флоту Цао Цао и союзники пошли на хитрость. Перед началом сражения была проведена успешная диверсия — Чжоу Юю удалось выставить опытного флотоводца Цай Мао предателем в результате чего он был казнён, а Чжугэ Лян успешно подослал к Цао Цао своего друга Пан Туна, который убедил чэнсяна связать флот цепями. План сражения, разработанный Чжоу Юем и Чжугэ Ляном, предполагал проведение огненной атаки, которая сожгла бы весь вражеский флот, после чего армия Лю Бэя под командованием Гуан Юя должна была разбить деморализованные сухопутные силы Цао Цао. В самом начале боя полководец Сунь Цуаня Хуан Гай, притворившись перебежчиком, разжег на флагманском корабле огонь. Раздуваемое ветром пламя вскоре охватило все корабли Цао Цао. По легенде, чтобы вызвать ветер, Чжугэ Лян использовал магию. Потерпев тяжёлое поражение, чудом спасшийся Цао Цао вернулся на север, временно отказавшись от военных действий в пользу пиров и праздников.

В 219 г. Вэй потерпело ещё одну неудачу, когда Лю Бэй и войска Шу отобрали у неё Ханьчжун. В то же время царство У во главе с Сюнь Цюанем отняло у Вэй Цзинчжоу. На этом раздел территорий бывшей Ханьской империи завершился. Все её земли оказались поделенными на три части, причём под власть Цао Цао и Вэй перешла бо́льшая часть Северного Китая — от Дуньхуана на западе до Ляодуна на востоке, и от границ Монголии на севере до междуречья рек Хуанхэ и Янцзы на юге.

Реформы Цао Цао

Военные успехи Цао Цао были во многом обеспечены его продуманными реформами в экономической сфере и тем, что он сумел наладить бесперебойное снабжение армий Вэй продовольствием. Добиться этого ему удалось благодаря организации государственных военных поселений (впервые они были созданы ещё в 196 г. вокруг новой императорской столицы, а затем и в других, главным образом, пограничных районах). Цао Цао предпринял очень умный шаг, принимая на поселение в Вэй безземельных крестьян, искавших убежища от постоянных войн и голода, беглых рабов, бродяг, и всех их обеспечивал земельными наделами. За пользование ими новые поселенцы выплачивали администрации Цао Цао большой налог в размере 50 или 60 % урожая. Своим солдатам Цао Цао также приказал в свободное время осваивать целинные земли, совмещая строевую службу с обработкой полей. Начинания Цао Цао оказались чрезвычайно эффективными, за несколько лет все закрома царства Вэй были наполнены.

Но, будучи по сути ничем не ограниченным диктатором, Цао Цао до самой своей смерти сохранял внешний пиетет по отношению к императору и предпочитал получать чины и звания от Сянь-ди, нежели присваивать их себе самостоятельно. В 208 г. Цао Цао было пожаловано высшее чиновничье звание чэнсяна (канцлера). В 213 г. император даровал ему официальный титул гуна Вэй и большой земельный надел, а в 216 г. — высший для знати титул вана. В эти годы Цао Цао и государство Вэй находились на вершине своего могущества.

Упадок Вэй

В 220 г. Цао Цао умер в городе Лоян, куда незадолго до смерти была перенесена столица Вэй. Спустя несколько месяцев его сын Цао Пэй (曹丕) низложил императора Сянь-ди и сам стал императором (приняв тронное имя Вэнь-ди). Одновременно с этим, императором провозгласил себя и родственник династии Лю Бэй, правивший в Шу. Однако потомки Цао Цао сильно уступали ему в способностях и энергии и не смогли долго удерживать власть в своих руках. После смерти Вэнь-ди и его сына Мин-ди императором Вэй в 239 г. стал малолетний Фэй-ди, а регентом при нём Цао Шуан (曹爽).

Почти сразу же после этого началась ожесточённая борьба между регентом Цао Шуаном и могущественным военачальником Сыма И (司马懿). В 249 г. Цао Шуан проиграл борьбу, был низложен и казнен. Одновременно были уничтожены и большинство остальных представителей рода Цао. После этого власть в государстве оказалась в руках рода Сыма, который фактически управлял царством Вэй. В 263 г. Сыма Чжао (司馬昭) послал полководцев Дэн Ая и Чжун Хуэя уничтожить царство Шу, где правили потомки Лю Бэя (того самого, который разбил Цао Цао в 208 г.). Шу было уничтожено, а его земли присоединены к Вэй. В 265 г. сын Сыма Чжао, Сыма Янь (司馬炎) низложил слабого императора Юань-ди (曹奐) (внука Цао Цао), взошёл на престол и основал новую династию Цзинь. На этом второе из трёх царств Эпохи Троецарствия, — Вэй — прекратило своё существование.

Императоры Вэй

Посмертное имя Личное имя Период правления Девиз правления и годы девиза
Исторически используется форма Вэй + посмертное имя, за исключением императора Цао Пэя, для которого используется личное имя.
Вэнь-ди
文帝 Wéndì
Цао Пэй[1]
曹丕 Cáo Pī
220226
  • Хуанчу (黃初 Huángchū) 220226
Мин-ди
明帝 Míngdì
Цао Жуй
曹叡 Cáo Rùi
226239
  • Тайхэ (太和 Tàihé) 227233
  • Цинлун (青龍 Qīnglóng) 233237
  • Цзинчу (景初 Jǐngchū) 237239
Ци-ван[2]
齊王 Qí Wáng
или Шаолин Ли-гун[3]
邵陵厲公 Shàolíng Lì Gōng
Цао Фан
曹芳 Cáo Fāng
239254
  • Чжэнши (正始 Zhèngshǐ) 240249
  • Цзяпин (嘉平 Jiāpíng) 249254
Гаогуй Сян-гун[4]
高貴鄉公 Gāogùixiāng Gōng
Цао Мао
曹髦 Cáo Máo
254260
  • Чжэнъюань (正元 Zhèngyuán) 254256
  • Ганьлу (甘露 Gānlù) 256260
Юань-ди
元帝 Yuándì
Цао Хуань
曹奐 Cáo Huàn
260265
  • Цзинъюань (景元 Jǐngyuán) 260264
  • Сяньси (咸熙 Xiánxī) 264265

См. также

Напишите отзыв о статье "Вэй (Троецарствие)"

Примечания

  1. Устаревшее чтение; современное чтение на путунхуа — Цао Пи.
  2. После низложения Цао Фана в 254 г. за ним был сохранен титул Ци-ван, который он носил до восшествия на престол (в 235—239 гг.)
  3. После ликвидации государства Вэй все оставшиеся в живых представители рода Цао были понижены в ранге. Цао Фан получил титул Шаолин Ли-гун («суровый князь Шаолина», который и носил до своей смерти в 274 г.
  4. Цао Мао был убит в 260 г. при неудачной попытке свержения фактического правителя Сыма Чжао и посмертно понижен в ранге до Гаогуйского Сян-гуна.

Отрывок, характеризующий Вэй (Троецарствие)

Русские отступают за сто двадцать верст – за Москву, французы доходят до Москвы и там останавливаются. В продолжение пяти недель после этого нет ни одного сражения. Французы не двигаются. Подобно смертельно раненному зверю, который, истекая кровью, зализывает свои раны, они пять недель остаются в Москве, ничего не предпринимая, и вдруг, без всякой новой причины, бегут назад: бросаются на Калужскую дорогу (и после победы, так как опять поле сражения осталось за ними под Малоярославцем), не вступая ни в одно серьезное сражение, бегут еще быстрее назад в Смоленск, за Смоленск, за Вильну, за Березину и далее.
В вечер 26 го августа и Кутузов, и вся русская армия были уверены, что Бородинское сражение выиграно. Кутузов так и писал государю. Кутузов приказал готовиться на новый бой, чтобы добить неприятеля не потому, чтобы он хотел кого нибудь обманывать, но потому, что он знал, что враг побежден, так же как знал это каждый из участников сражения.
Но в тот же вечер и на другой день стали, одно за другим, приходить известия о потерях неслыханных, о потере половины армии, и новое сражение оказалось физически невозможным.
Нельзя было давать сражения, когда еще не собраны были сведения, не убраны раненые, не пополнены снаряды, не сочтены убитые, не назначены новые начальники на места убитых, не наелись и не выспались люди.
А вместе с тем сейчас же после сражения, на другое утро, французское войско (по той стремительной силе движения, увеличенного теперь как бы в обратном отношении квадратов расстояний) уже надвигалось само собой на русское войско. Кутузов хотел атаковать на другой день, и вся армия хотела этого. Но для того чтобы атаковать, недостаточно желания сделать это; нужно, чтоб была возможность это сделать, а возможности этой не было. Нельзя было не отступить на один переход, потом точно так же нельзя было не отступить на другой и на третий переход, и наконец 1 го сентября, – когда армия подошла к Москве, – несмотря на всю силу поднявшегося чувства в рядах войск, сила вещей требовала того, чтобы войска эти шли за Москву. И войска отступили ещо на один, на последний переход и отдали Москву неприятелю.
Для тех людей, которые привыкли думать, что планы войн и сражений составляются полководцами таким же образом, как каждый из нас, сидя в своем кабинете над картой, делает соображения о том, как и как бы он распорядился в таком то и таком то сражении, представляются вопросы, почему Кутузов при отступлении не поступил так то и так то, почему он не занял позиции прежде Филей, почему он не отступил сразу на Калужскую дорогу, оставил Москву, и т. д. Люди, привыкшие так думать, забывают или не знают тех неизбежных условий, в которых всегда происходит деятельность всякого главнокомандующего. Деятельность полководца не имеет ни малейшего подобия с тою деятельностью, которую мы воображаем себе, сидя свободно в кабинете, разбирая какую нибудь кампанию на карте с известным количеством войска, с той и с другой стороны, и в известной местности, и начиная наши соображения с какого нибудь известного момента. Главнокомандующий никогда не бывает в тех условиях начала какого нибудь события, в которых мы всегда рассматриваем событие. Главнокомандующий всегда находится в средине движущегося ряда событий, и так, что никогда, ни в какую минуту, он не бывает в состоянии обдумать все значение совершающегося события. Событие незаметно, мгновение за мгновением, вырезается в свое значение, и в каждый момент этого последовательного, непрерывного вырезывания события главнокомандующий находится в центре сложнейшей игры, интриг, забот, зависимости, власти, проектов, советов, угроз, обманов, находится постоянно в необходимости отвечать на бесчисленное количество предлагаемых ему, всегда противоречащих один другому, вопросов.
Нам пресерьезно говорят ученые военные, что Кутузов еще гораздо прежде Филей должен был двинуть войска на Калужскую дорогу, что даже кто то предлагал таковой проект. Но перед главнокомандующим, особенно в трудную минуту, бывает не один проект, а всегда десятки одновременно. И каждый из этих проектов, основанных на стратегии и тактике, противоречит один другому. Дело главнокомандующего, казалось бы, состоит только в том, чтобы выбрать один из этих проектов. Но и этого он не может сделать. События и время не ждут. Ему предлагают, положим, 28 го числа перейти на Калужскую дорогу, но в это время прискакивает адъютант от Милорадовича и спрашивает, завязывать ли сейчас дело с французами или отступить. Ему надо сейчас, сию минуту, отдать приказанье. А приказанье отступить сбивает нас с поворота на Калужскую дорогу. И вслед за адъютантом интендант спрашивает, куда везти провиант, а начальник госпиталей – куда везти раненых; а курьер из Петербурга привозит письмо государя, не допускающее возможности оставить Москву, а соперник главнокомандующего, тот, кто подкапывается под него (такие всегда есть, и не один, а несколько), предлагает новый проект, диаметрально противоположный плану выхода на Калужскую дорогу; а силы самого главнокомандующего требуют сна и подкрепления; а обойденный наградой почтенный генерал приходит жаловаться, а жители умоляют о защите; посланный офицер для осмотра местности приезжает и доносит совершенно противоположное тому, что говорил перед ним посланный офицер; а лазутчик, пленный и делавший рекогносцировку генерал – все описывают различно положение неприятельской армии. Люди, привыкшие не понимать или забывать эти необходимые условия деятельности всякого главнокомандующего, представляют нам, например, положение войск в Филях и при этом предполагают, что главнокомандующий мог 1 го сентября совершенно свободно разрешать вопрос об оставлении или защите Москвы, тогда как при положении русской армии в пяти верстах от Москвы вопроса этого не могло быть. Когда же решился этот вопрос? И под Дриссой, и под Смоленском, и ощутительнее всего 24 го под Шевардиным, и 26 го под Бородиным, и в каждый день, и час, и минуту отступления от Бородина до Филей.


Русские войска, отступив от Бородина, стояли у Филей. Ермолов, ездивший для осмотра позиции, подъехал к фельдмаршалу.
– Драться на этой позиции нет возможности, – сказал он. Кутузов удивленно посмотрел на него и заставил его повторить сказанные слова. Когда он проговорил, Кутузов протянул ему руку.
– Дай ка руку, – сказал он, и, повернув ее так, чтобы ощупать его пульс, он сказал: – Ты нездоров, голубчик. Подумай, что ты говоришь.
Кутузов на Поклонной горе, в шести верстах от Дорогомиловской заставы, вышел из экипажа и сел на лавку на краю дороги. Огромная толпа генералов собралась вокруг него. Граф Растопчин, приехав из Москвы, присоединился к ним. Все это блестящее общество, разбившись на несколько кружков, говорило между собой о выгодах и невыгодах позиции, о положении войск, о предполагаемых планах, о состоянии Москвы, вообще о вопросах военных. Все чувствовали, что хотя и не были призваны на то, что хотя это не было так названо, но что это был военный совет. Разговоры все держались в области общих вопросов. Ежели кто и сообщал или узнавал личные новости, то про это говорилось шепотом, и тотчас переходили опять к общим вопросам: ни шуток, ни смеха, ни улыбок даже не было заметно между всеми этими людьми. Все, очевидно, с усилием, старались держаться на высота положения. И все группы, разговаривая между собой, старались держаться в близости главнокомандующего (лавка которого составляла центр в этих кружках) и говорили так, чтобы он мог их слышать. Главнокомандующий слушал и иногда переспрашивал то, что говорили вокруг него, но сам не вступал в разговор и не выражал никакого мнения. Большей частью, послушав разговор какого нибудь кружка, он с видом разочарования, – как будто совсем не о том они говорили, что он желал знать, – отворачивался. Одни говорили о выбранной позиции, критикуя не столько самую позицию, сколько умственные способности тех, которые ее выбрали; другие доказывали, что ошибка была сделана прежде, что надо было принять сраженье еще третьего дня; третьи говорили о битве при Саламанке, про которую рассказывал только что приехавший француз Кросар в испанском мундире. (Француз этот вместе с одним из немецких принцев, служивших в русской армии, разбирал осаду Сарагоссы, предвидя возможность так же защищать Москву.) В четвертом кружке граф Растопчин говорил о том, что он с московской дружиной готов погибнуть под стенами столицы, но что все таки он не может не сожалеть о той неизвестности, в которой он был оставлен, и что, ежели бы он это знал прежде, было бы другое… Пятые, выказывая глубину своих стратегических соображений, говорили о том направлении, которое должны будут принять войска. Шестые говорили совершенную бессмыслицу. Лицо Кутузова становилось все озабоченнее и печальнее. Из всех разговоров этих Кутузов видел одно: защищать Москву не было никакой физической возможности в полном значении этих слов, то есть до такой степени не было возможности, что ежели бы какой нибудь безумный главнокомандующий отдал приказ о даче сражения, то произошла бы путаница и сражения все таки бы не было; не было бы потому, что все высшие начальники не только признавали эту позицию невозможной, но в разговорах своих обсуждали только то, что произойдет после несомненного оставления этой позиции. Как же могли начальники вести свои войска на поле сражения, которое они считали невозможным? Низшие начальники, даже солдаты (которые тоже рассуждают), также признавали позицию невозможной и потому не могли идти драться с уверенностью поражения. Ежели Бенигсен настаивал на защите этой позиции и другие еще обсуждали ее, то вопрос этот уже не имел значения сам по себе, а имел значение только как предлог для спора и интриги. Это понимал Кутузов.