Вэй (царство, Чжаньго)

Данная статья посвящена царству Вэй (魏) периода Сражающихся Царств. В истории Китая существовали также другие государства или княжества Вэй — в частности, княжество Вэй (卫) периода Весны и Осени, царство Вэй (魏) эпохи Троецарствия, царство Жань Вэй эпохи Шестнадцати царств

Вэй (кит. 魏, пиньинь: Wèi) — удельное княжество, а с 334 года до н. э. — царство в древнем Китае, существовавшее в период Сражающихся Царств (Чжаньго), существовавшее c 445 до н. э. по 225 до н. э. Царство Вэй располагалось между царствами Цинь и Ци, в современном Китае территория Вэй находится в провинциях Хэнань, Хэбэй, Шаньси и Шаньдун. Столицей первоначально был город Аньи 安邑 (совр.Юньчэн), а потом Хуэй-ван перенёс столицу в Далян (современный Кайфэн). После переноса столицы царство называли также Лян.

История

Период могущества до середины 300-х годов до н. э.

Царство Вэй как независимое государство образовалось из родового владения клана Вэй в 403 до н.э. в результате распада царства Цзинь на три части - Вэй, Чжао и Хань. Это событие рядом историков считается началом эпохи "Сражающихся царств". Хотя эти три царства еще очень долго назвали "три Цзинь" ( сань Цзинь ), на деле каждое из них всегда вело совершенно независимую политику, исходя исключительно из своих интересов и ничем в этом не отличаясь от прочих "Сражающихся царств".

Царство Вэй раньше других царств развернуло политические и военные реформы, была введена эффективная система взимания податей с обладателей наделов, благодаря чему царство постепенно усилилось. Вэй приобрело могущество при первых правителях — Вэнь-хоу и У-хоу. Третий правитель Хуэй-ван предпринял широкомасштабную ирригацию долины реки Хуанхэ. Тем не менее, историки оценивают период его правления как постепенный упадок. Причиной этому были как крупные внешнеполитические неудачи Вэй, так и то обстоятельство, что политические реформы в царстве Вэй не были доведены до конца. Правитель Хуэй-ван отказался принять проект радикальных легистских реформ, предложенных ему Шан Яном, который после этого выехал в царство Цинь, чтобы осуществить там свои далеко идущие планы. В результате вэйская родовая аристократия сохранила своё господство и вертикальная мобильность в царстве Вэй осталась низкой, что делало государственное управление неэффективным. Многие высокие посты в Вэй занимали выходцы из родовой аристократии, не всегда соответствовавшие по своим способностям занимаемым должностям, тогда как множество талантливых выходцев из низших социальных слоёв этого царства (Шан Ян, Чжан И, Фань Суй, Вэй Ляо, Сунь Бинь и многие другие), не найдя применения своим способностям на родине, блестяще проявили себя на службе в других царствах.

Поражения середины 300-х годов до н. э.

Испытывая демографическое напряжение, царство Вэй проводило экспансию на земли соседних царств, вступая в ожесточённые войны соседними царствами. Поскольку правители Вэй долго пытались восстановить в полном объеме бывшую империю Цзинь, объектами вэйской экспансии были прежде всего царства Чжао и Хань, а также соседнее царство Цинь. В 381 до н. э. царства Чу и Чжао в союзе нанесли поражение Вэй.

Стремление Вэй к доминированию вызвало вмешательство со стороны могущественного царства Ци, которое нанесло ряд поражений Вэй. Одним из наиболее знаменитых сражений стала битва при Гуйлин (354 до н. э.), где вэйская армия была полностью разгромлена циской армией во главе с Сунь Бинем. Через 13 лет, в 341 до н. э., царство Ци нанесло новое поражение Вэй в битве при Малине, где вэйская армия снова была разгромлена.

Пока царство Вэй вело войны на востоке, царство Цинь, западный сосед Вэй, в результате реформ Шан Яна стало усиливаться в беспрецедентных масштабах. Правители Цинь осознавали неизбежность конфликта с Вэй, что было сформулировано Шан Яном в знаменитом высказывании: «Цинь и Вэй друг для друга-смертельная болезнь, либо Вэй поглотит Цинь, либо Цинь поглотит Вэй». Поэтому в Цинь решили наносить удар первыми, как правило, используя годы после поражений Вэй от Ци для нападений на ослабленного соседа. Царство Цинь в 352 до н. э. атаковало Вэй после поражения вэйцев от Ци в битве при Гуйлине и нанесло ему крупное поражение.

Ещё одно поражение Вэй от Цинь последовало в 340 до н. э. сразу же после разгрома вэйского войска от циской армии в битве при Малине годом ранее. В результате царство Вэй потеряло важный район горных пастбищ Хэси, который позднее превратился в плацдарм царства Цинь для вторжений в Вэй. Столица царства Вэй, город Аньи, оказался под угрозой, и вэйцы вынуждены были перенести столицу в Далян. В этих неудачных войнах царство Вэй значительно ослабло, потеряв много войск и ряд территорий и утратило ведущую роль.

После этих событий в Китае стали доминировать царства Ци и Цинь. При этом внешняя политика этих двух могущественнейших государств древнего Китая имела очень важное отличие - если царство Ци было готово удовлетвориться гегемонией над другими царствами, то царство Цинь претендовало на полное их завоевание и для этого с середины IV века до н.э. начало вести почти непрерывные захватнические войны.

В 338 до н. э. под натиском циньской армии Вэй был вынужден уступить Цинь местность Иньцзин (уезд Хуаинь провинции Шзньси). В 331 до н. э. циньцы нанесли крупное поражение вэйским войскам, после которого 80 тысяч вэйских воинов были обезглавлены. На следующий год Вэй ради мира с грозным соседом отдало Цинь земли, расположенные на западном берегу Хуанхэ. Но мира вэйцы так и не получили, царство Цинь продолжало свою агрессию. В 329 до н. э. циньские войска переправились через реку Хуанхэ и захватили Фэнъинь (северная часть уезда Жунхэ провинции Шаньси) и Пиши (западная часть уезда Хэлюй провинции Шаньси). В 328 до н. э. Вэй уступило Цинь 15 уездов в области Шанцзюнь. Поскольку Цинь захватило все земли княжества Вэй на западном берегу Хуанхэ, то оба берега великой реки находились теперь в руках Цинь. После этих захватов для циньского войска открылась дорога для нападений на "центральные княжества" ( Вэй, Хань и Чжао ). В последующие годы циньцы непрерывно захватывали земли княжеств Вэй и Чжао, расположенные на восточном берегу Хуанхэ, а главные силы Цинь, выйдя из горного прохода Ханьгугуань, напали на княжество Хань.

Оборона против Цинь в 200-е годы до н. э.

Непрекращающиеся нападения Цинь привели к созданию оборонительного союза Вэй и Хань, впрочем, оказавшийся неэффективным, так как союзники не доверяли друг другу и плохо координировали свои действия. В 293 до н. э. произошла крупная битва при Ицюэ ( англ. ) (Лунмэньшань в уезде Лоян провинции Хэнань), в которой царство Цинь смогло разгромить по частям силы Хань и Вэй. Согласно летописям Сыма Цяня, тогда были обезглавлены 240 тысяч ханьских и вэйских воинов. В этом сражении взошла кровавая звезда циньского стратега Бай Ци, выдающиеся полководческие способности которого затмевала только его же жестокость. С этого времени вместе с другими царствами Вэй стало объектом почти постоянных циньских нападений и постепенно теряло территории, захватываемые Цинь. В 286 до н. э. прежняя вэйская столица Аньи была захвачена Цинь, её жители были выселены, а их место заполнено циньскими колонистами.

Успехи Вэй в обороне от циньской агрессии во второй половине III века до н.э. связаны почти исключительно с именем выдающегося полководца и государственного деятеля У-цзи. В 258 до н. э. циньская армия после сокрушительного поражения чжаосцев в битве при Чанпине окружила столицу Чжао город Ханьдань. Через год после начала осады чжаоская столица была доведена голодом до людоедства и была готова пасть. Откликнувшись на призыв чжаосцев, вэйский правитель Аньси-ван послал войско на помощь Чжао. Но затем, испугавшись последовавшего циньского демарша, вэйский правитель остановил войска на границе и не стал вмешиваться в войну между Цинь и Чжао. На словах заявляя о желании помочь чжаосцам, на деле Аньси-ван не принял чью-либо сторону, выжидая, как сложится обстановка.

Тогда Синьлинь-цзюнь (он же вэйский принц У-цзи, младший единокровный брат правителя Вэй), вопреки воле правителя сам взял дело помощи Чжао в свои руки. Он выкрал верительную бирку полководца, игравшую роль государственной печати при передаче приказов правителя главнокомандующему, лично прибыл в войска и потребовал передать командование ему. Однако генерал Цзинь Би, признав подлинность бирки, все же заподозрил неладное и отказался передать командование У-цзи. Тогда У-цзи, хотя и очень не желал этого, был вынужден приказать убить Цзинь Би, чтобы захватить командование вэйским войском. Отослав на родину отцов семейств и единственных сыновей, У-цзи двинул отборное 80-тысячное вэйское войско на помощь Ханьданю и вместе с чускими войсками в 257 до н. э. атаковал и заставил циньскую армию снять осаду чжаоской столицы.

После одержанной победы У-цзи приказал командирам вести вэйское войско домой, но сам, обоснованно опасаясь кары за тяжкое государственное преступление - убийство главнокомандующего и самовольные действия во главе вэйского войска, отказался вернуться на родину и в течение десяти лет находился в добровольном изгнании в Чжао. Там он как спаситель чжаоского государства пользовался величайшим почётом, а его слава полководца и харизматичного лидера распространилась по всему Китаю.

Поскольку Цинь продолжало нападать на Вэй, вэйский правитель, нуждаясь в способном полководце, многократно просил У-цзи вернуться и возглавить вэйское войско для отпора не прекращавшейся циньской агрессии. Наконец, в 247 до н. э. У-цзи вернулся на родину и призвал на помощь царству Вэй все другие царства. Он собрал объединённую армию всех шести царств ( Вэй, Чжао, Хань, Ци, Чу и Янь ) и разгромил циньское войско генерала Мэн Ао в районе Хэвай, отогнав циньцев до заставы Ханьгу. Это был последний из тех редких случаев, когда антициньской коалиции сопутствовал значительный успех - соседним царствам обычно не удавалось даже соединёнными силами противостоять мощной циньской армии. Как правило, каждый из союзников заботился прежде всего о собственных, а не об общих интересах, что неизбежно приводило к поражению всей коалиции.

Потерпев поражение на поле боя и понимая, что существование этой антициньской коалиции основано лишь славе и на выдающейся репутации У-цзи, циньцы прибегли к своему излюбленному приему - тайным интригам против талантливого полководца с целью устранить его с поста главнокомандующего. Затратив на подкуп вэйских сановников и провокаторов колоссальную сумму в 10 тысяч цзиней ( около 6 тонн ) золота, циньцы через своих агентов в Вэй стали распространять упорные слухи о стремлении У-цзи к захвату престола. В это время принц У-цзи пользовался громадной популярностью у вэйцев и имел большой личный авторитет у правителей других царств. А поскольку он, будучи сыном предыдущего правителя, действительно мог претендовать на престол, вэйский правитель испугался и поддавшись инсинуациям, отстранил его от командования войсками. После этого циньцы снова начали наносить поражения Вэй и планомерно, шаг за шагом захватывать его земли, "подобно тому как шелковичный червь пожирает тутовые листья".

Гибель царства Вэй

В 230 до н. э. царство Цинь захватило Хань, а в 228 до н. э. наконец сокрушило Чжао, своего сильнейшего противника. После этого неизбежно настала очередь царства Вэй, последнего из "трех Цзинь", у которого к этому времени из всех владений остались лишь небольшие по площади земли вокруг столицы Даляна.

В 225 до н. э. циньский генерал Ван Бэнь во главе громадной 600-тысячной армии осадил вэйскую столицу. Город Далян, находясь в междуречье двух рек и окруженный множеством каналов, имел мощные природные укрепления и был защищен высокой стеной с широким защитным рвом. Поскольку вэйскую столицу взять прямым штурмом было нелегко, Ван Бэнь решил затопить осажденный город водой Хуанхэ. Циньские войска в течение трех месяцев копали канал, чтобы подвести воды реки к Даляну. Когда им удалось затопить город, его стены рухнули и последний вэйский правитель Цзя-ван капитулировал. Царство Вэй было ликвидировано и его территория была присоединена к Цинь.

Экономика

Царство Вэй было одним из самых богатых и культурных государств эпохи "Чжаньго", его территория была самой густонаселённой в Китае и никакое другое из древнекитайских царств не могло сравнится с ним по плотности населения. Царство Вэй было богато залежами металлических руд, в особенности железа, которое, по данным, содержащимся в «Цзо чжуани», впервые стало добываться и обрабатываться именно в царстве Цзинь, в состав которого до его распада входило царство Вэй. Тем не менее Вэй испытывало недостаток прочих природных ресурсов, а земли для пашни и даже для строительства жилищ вэйцам не хватало. Это вынуждало значительную часть населения заниматься торговлей и ремеслами, достигшими в Вэй высокого уровня развития. Но одновременно перенаселённость царства и нужда заставляли многих вэйцев переселяться в Цинь в качестве приглашенных сельскохозяйственных колонистов на свободные земли или поступать на службу циньскому правителю в качестве чиновников. В царстве Вэй в торговых операциях использовались бронзовые монеты в форме лезвия мотыги ( или лопаты ), как и в двух других царствах, возникших на территории бывшего царства Цзинь ( Чжао и Хань ).

Выдающиеся деятели царства Вэй

Среди генералов и политиков царства Вэй приобрели известность:

• полководец У Ци (吴起, ум. в 381 году), не проигравший ни одного сражения, автор знаменитого трактата У-цзы бин фа
• Ли Куй (李悝, 455 -395 до н. э.), первый министр и реформатор;
• Юэ Ян, предок Юэ И, который завоевал царство Чжуншань (406 год до н. э.);
• Пан Цзюань (庞涓, ум. в 342 году), завоевавший много городов, но потерпевший поражение в битве при Малин (342 год) от армии Ци, которую возглавляли Тянь Цзи и Сунь Бинь (ум. в 316 году)
• Знаменитый политик и дипломат Чжан И (ум. в 309 году), родившийся в Вэй и ставший премьер-министром (сяном) царства Цинь, который выполнял миссии в Вэй и дважды исполнял там должность сяна. Чжан И был сторонником союза с царством Цинь, к чему принуждал вэйского правителя.
• Крупный политик Фань Суй, ставший премьер-министром царства Цинь.
• Синьлинь-цзюнь (信陵君 ум. в 243 году, известный также как Вэйский У-цзи 魏無忌) - принц и полководец, победивший циньское войско, осадившее Ханьдань.

Список вэйских князей (хоу) и царей (ван)

Посмертный титул	Личное имя	Годы правления до нашей эры	Комментарии
Вэнь-хоу (文侯)	Si (斯) или Du (都)	445–396
У-хоу (武侯)	Ji (擊)	396–370	Сын предыдущего правителя
Хуэй-ван (惠王)	Ying (罃)	370–319	Сын предыдущего правителя
Сян-ван (襄王)	Si (嗣) или He (赫)	319–296	Сын предыдущего правителя
Чжао-ван (昭王)	Chi (遫)	296–277	Сын предыдущего правителя
Аньси-ван (安釐王)	Yu (圉)	277–243	Сын предыдущего правителя
Цзинмин-ван (景湣王)	Zeng (增) или Wu (午)	243–228	Сын предыдущего правителя
Цзя-ван (王假)	Jia ({假)	228–225	Сын предыдущего правителя

Сыма Цянь в Исторических Записках вставляет ещё одного правителя. Он сообщает, что Хуэй-ван умер в 335, после чего стал править его сын Сян-ван, который умер в 319 году до н. э., после которого правил его сын Ай-ван (哀王), который умер в 296 году до н. э. Однако большинство историков считают, что Ай-ван не существовал и Сыма Цянь допустил ошибку, приняв вторую часть правления Хуэй-вана (когда он принял титул вана) за период правления его сына, и заполнил недостающие годы.

Литература

• Сыма Цянь. Исторические записки. М.: Восточная литература, 1972
• Сыма Цянь. Исторические записки. Перевод Р. В. Вяткина. т. VII. Жизнеописание княжича Вэй, Глава 77 (Вэй гун-цзы ле чжуань).с.196 — 205.
• Сыма Цянь. Исторические записки. Перевод Р. В. Вяткина. т. VII. Жизнеописание Бай Ци и Ван Цзяня, Глава 73 (Бай Ци, Ван Цзянь ле чжуань).с.159 — 167.

Отрывок, характеризующий Вэй (царство, Чжаньго)

Русская армия будто бы в отступлении своем от Смоленска отыскивала себе наилучшую позицию для генерального сражения, и таковая позиция была найдена будто бы у Бородина.
Русские будто бы укрепили вперед эту позицию, влево от дороги (из Москвы в Смоленск), под прямым почти углом к ней, от Бородина к Утице, на том самом месте, где произошло сражение.
Впереди этой позиции будто бы был выставлен для наблюдения за неприятелем укрепленный передовой пост на Шевардинском кургане. 24 го будто бы Наполеон атаковал передовой пост и взял его; 26 го же атаковал всю русскую армию, стоявшую на позиции на Бородинском поле.
Так говорится в историях, и все это совершенно несправедливо, в чем легко убедится всякий, кто захочет вникнуть в сущность дела.
Русские не отыскивали лучшей позиции; а, напротив, в отступлении своем прошли много позиций, которые были лучше Бородинской. Они не остановились ни на одной из этих позиций: и потому, что Кутузов не хотел принять позицию, избранную не им, и потому, что требованье народного сражения еще недостаточно сильно высказалось, и потому, что не подошел еще Милорадович с ополчением, и еще по другим причинам, которые неисчислимы. Факт тот – что прежние позиции были сильнее и что Бородинская позиция (та, на которой дано сражение) не только не сильна, но вовсе не есть почему нибудь позиция более, чем всякое другое место в Российской империи, на которое, гадая, указать бы булавкой на карте.
Русские не только не укрепляли позицию Бородинского поля влево под прямым углом от дороги (то есть места, на котором произошло сражение), но и никогда до 25 го августа 1812 года не думали о том, чтобы сражение могло произойти на этом месте. Этому служит доказательством, во первых, то, что не только 25 го не было на этом месте укреплений, но что, начатые 25 го числа, они не были кончены и 26 го; во вторых, доказательством служит положение Шевардинского редута: Шевардинский редут, впереди той позиции, на которой принято сражение, не имеет никакого смысла. Для чего был сильнее всех других пунктов укреплен этот редут? И для чего, защищая его 24 го числа до поздней ночи, были истощены все усилия и потеряно шесть тысяч человек? Для наблюдения за неприятелем достаточно было казачьего разъезда. В третьих, доказательством того, что позиция, на которой произошло сражение, не была предвидена и что Шевардинский редут не был передовым пунктом этой позиции, служит то, что Барклай де Толли и Багратион до 25 го числа находились в убеждении, что Шевардинский редут есть левый фланг позиции и что сам Кутузов в донесении своем, писанном сгоряча после сражения, называет Шевардинский редут левым флангом позиции. Уже гораздо после, когда писались на просторе донесения о Бородинском сражении, было (вероятно, для оправдания ошибок главнокомандующего, имеющего быть непогрешимым) выдумано то несправедливое и странное показание, будто Шевардинский редут служил передовым постом (тогда как это был только укрепленный пункт левого фланга) и будто Бородинское сражение было принято нами на укрепленной и наперед избранной позиции, тогда как оно произошло на совершенно неожиданном и почти не укрепленном месте.
Дело же, очевидно, было так: позиция была избрана по реке Колоче, пересекающей большую дорогу не под прямым, а под острым углом, так что левый фланг был в Шевардине, правый около селения Нового и центр в Бородине, при слиянии рек Колочи и Во йны. Позиция эта, под прикрытием реки Колочи, для армии, имеющей целью остановить неприятеля, движущегося по Смоленской дороге к Москве, очевидна для всякого, кто посмотрит на Бородинское поле, забыв о том, как произошло сражение.
Наполеон, выехав 24 го к Валуеву, не увидал (как говорится в историях) позицию русских от Утицы к Бородину (он не мог увидать эту позицию, потому что ее не было) и не увидал передового поста русской армии, а наткнулся в преследовании русского арьергарда на левый фланг позиции русских, на Шевардинский редут, и неожиданно для русских перевел войска через Колочу. И русские, не успев вступить в генеральное сражение, отступили своим левым крылом из позиции, которую они намеревались занять, и заняли новую позицию, которая была не предвидена и не укреплена. Перейдя на левую сторону Колочи, влево от дороги, Наполеон передвинул все будущее сражение справа налево (со стороны русских) и перенес его в поле между Утицей, Семеновским и Бородиным (в это поле, не имеющее в себе ничего более выгодного для позиции, чем всякое другое поле в России), и на этом поле произошло все сражение 26 го числа. В грубой форме план предполагаемого сражения и происшедшего сражения будет следующий:

Ежели бы Наполеон не выехал вечером 24 го числа на Колочу и не велел бы тотчас же вечером атаковать редут, а начал бы атаку на другой день утром, то никто бы не усомнился в том, что Шевардинский редут был левый фланг нашей позиции; и сражение произошло бы так, как мы его ожидали. В таком случае мы, вероятно, еще упорнее бы защищали Шевардинский редут, наш левый фланг; атаковали бы Наполеона в центре или справа, и 24 го произошло бы генеральное сражение на той позиции, которая была укреплена и предвидена. Но так как атака на наш левый фланг произошла вечером, вслед за отступлением нашего арьергарда, то есть непосредственно после сражения при Гридневой, и так как русские военачальники не хотели или не успели начать тогда же 24 го вечером генерального сражения, то первое и главное действие Бородинского сражения было проиграно еще 24 го числа и, очевидно, вело к проигрышу и того, которое было дано 26 го числа.
После потери Шевардинского редута к утру 25 го числа мы оказались без позиции на левом фланге и были поставлены в необходимость отогнуть наше левое крыло и поспешно укреплять его где ни попало.
Но мало того, что 26 го августа русские войска стояли только под защитой слабых, неконченных укреплений, – невыгода этого положения увеличилась еще тем, что русские военачальники, не признав вполне совершившегося факта (потери позиции на левом фланге и перенесения всего будущего поля сражения справа налево), оставались в своей растянутой позиции от села Нового до Утицы и вследствие того должны были передвигать свои войска во время сражения справа налево. Таким образом, во все время сражения русские имели против всей французской армии, направленной на наше левое крыло, вдвое слабейшие силы. (Действия Понятовского против Утицы и Уварова на правом фланге французов составляли отдельные от хода сражения действия.)
Итак, Бородинское сражение произошло совсем не так, как (стараясь скрыть ошибки наших военачальников и вследствие того умаляя славу русского войска и народа) описывают его. Бородинское сражение не произошло на избранной и укрепленной позиции с несколько только слабейшими со стороны русских силами, а Бородинское сражение, вследствие потери Шевардинского редута, принято было русскими на открытой, почти не укрепленной местности с вдвое слабейшими силами против французов, то есть в таких условиях, в которых не только немыслимо было драться десять часов и сделать сражение нерешительным, но немыслимо было удержать в продолжение трех часов армию от совершенного разгрома и бегства.


25 го утром Пьер выезжал из Можайска. На спуске с огромной крутой и кривой горы, ведущей из города, мимо стоящего на горе направо собора, в котором шла служба и благовестили, Пьер вылез из экипажа и пошел пешком. За ним спускался на горе какой то конный полк с песельниками впереди. Навстречу ему поднимался поезд телег с раненными во вчерашнем деле. Возчики мужики, крича на лошадей и хлеща их кнутами, перебегали с одной стороны на другую. Телеги, на которых лежали и сидели по три и по четыре солдата раненых, прыгали по набросанным в виде мостовой камням на крутом подъеме. Раненые, обвязанные тряпками, бледные, с поджатыми губами и нахмуренными бровями, держась за грядки, прыгали и толкались в телегах. Все почти с наивным детским любопытством смотрели на белую шляпу и зеленый фрак Пьера.
Кучер Пьера сердито кричал на обоз раненых, чтобы они держали к одной. Кавалерийский полк с песнями, спускаясь с горы, надвинулся на дрожки Пьера и стеснил дорогу. Пьер остановился, прижавшись к краю скопанной в горе дороги. Из за откоса горы солнце не доставало в углубление дороги, тут было холодно, сыро; над головой Пьера было яркое августовское утро, и весело разносился трезвон. Одна подвода с ранеными остановилась у края дороги подле самого Пьера. Возчик в лаптях, запыхавшись, подбежал к своей телеге, подсунул камень под задние нешиненые колеса и стал оправлять шлею на своей ставшей лошаденке.
Один раненый старый солдат с подвязанной рукой, шедший за телегой, взялся за нее здоровой рукой и оглянулся на Пьера.
– Что ж, землячок, тут положат нас, что ль? Али до Москвы? – сказал он.
Пьер так задумался, что не расслышал вопроса. Он смотрел то на кавалерийский, повстречавшийся теперь с поездом раненых полк, то на ту телегу, у которой он стоял и на которой сидели двое раненых и лежал один, и ему казалось, что тут, в них, заключается разрешение занимавшего его вопроса. Один из сидевших на телеге солдат был, вероятно, ранен в щеку. Вся голова его была обвязана тряпками, и одна щека раздулась с детскую голову. Рот и нос у него были на сторону. Этот солдат глядел на собор и крестился. Другой, молодой мальчик, рекрут, белокурый и белый, как бы совершенно без крови в тонком лице, с остановившейся доброй улыбкой смотрел на Пьера; третий лежал ничком, и лица его не было видно. Кавалеристы песельники проходили над самой телегой.
– Ах запропала… да ежова голова…
– Да на чужой стороне живучи… – выделывали они плясовую солдатскую песню. Как бы вторя им, но в другом роде веселья, перебивались в вышине металлические звуки трезвона. И, еще в другом роде веселья, обливали вершину противоположного откоса жаркие лучи солнца. Но под откосом, у телеги с ранеными, подле запыхавшейся лошаденки, у которой стоял Пьер, было сыро, пасмурно и грустно.
Солдат с распухшей щекой сердито глядел на песельников кавалеристов.
– Ох, щегольки! – проговорил он укоризненно.
– Нынче не то что солдат, а и мужичков видал! Мужичков и тех гонят, – сказал с грустной улыбкой солдат, стоявший за телегой и обращаясь к Пьеру. – Нынче не разбирают… Всем народом навалиться хотят, одью слово – Москва. Один конец сделать хотят. – Несмотря на неясность слов солдата, Пьер понял все то, что он хотел сказать, и одобрительно кивнул головой.
Дорога расчистилась, и Пьер сошел под гору и поехал дальше.
Пьер ехал, оглядываясь по обе стороны дороги, отыскивая знакомые лица и везде встречая только незнакомые военные лица разных родов войск, одинаково с удивлением смотревшие на его белую шляпу и зеленый фрак.
Проехав версты четыре, он встретил первого знакомого и радостно обратился к нему. Знакомый этот был один из начальствующих докторов в армии. Он в бричке ехал навстречу Пьеру, сидя рядом с молодым доктором, и, узнав Пьера, остановил своего казака, сидевшего на козлах вместо кучера.
– Граф! Ваше сиятельство, вы как тут? – спросил доктор.
– Да вот хотелось посмотреть…
– Да, да, будет что посмотреть…
Пьер слез и, остановившись, разговорился с доктором, объясняя ему свое намерение участвовать в сражении.
Доктор посоветовал Безухову прямо обратиться к светлейшему.
– Что же вам бог знает где находиться во время сражения, в безызвестности, – сказал он, переглянувшись с своим молодым товарищем, – а светлейший все таки знает вас и примет милостиво. Так, батюшка, и сделайте, – сказал доктор.
Доктор казался усталым и спешащим.
– Так вы думаете… А я еще хотел спросить вас, где же самая позиция? – сказал Пьер.
– Позиция? – сказал доктор. – Уж это не по моей части. Проедете Татаринову, там что то много копают. Там на курган войдете: оттуда видно, – сказал доктор.
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…
Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.


Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.