Вэньянь

Вэнья́нь (кит. упр. 文言, пиньинь: wényán), или «классический китайский язык» — письменный язык, использовавшийся в Китае до начала XX века. Из-за того, что иероглифическая письменность передаёт, главным образом, значение, а не звучание слова, вэньянь сохранил синтаксические и морфологические нормы древнекитайского языка, в результате чего к XX веку он очень сильно стал отличаться от байхуа — системы записи разговорного китайского языка. Вэньянь потерял официальный статус после начала студенческого Движения 4 мая 1919 года, одним из требований участников которого была отмена вэньяня и переход на байхуа. В то же время в современном китайском языке сохраняется много элементов вэньяня.

Особенности языка

Вэньянь отличается лаконичностью — текст на нём содержит примерно вдвое меньше иероглифов, чем тот же текст на современном китайском. Этому способствует то, что в вэньяне:

• преобладают односложные слова (записываемые одним иероглифом), в то время как в современном китайском преобладают двусложные (записываемые двумя иероглифами);
• многие слова-иероглифы в разных ситуациях могут быть разными частями речи;
• используется опора на контекст, позволяющая, в частности, избежать лишних прономинализаций (употребления местоимений), частое неупотребление подлежащих вообще;
• отсутствуют знаки препинания;
• отсутствует аффиксация.

Использование в других странах

Ранее Вэньянь широко использовался как язык литературы и науки не только в Китае, но и во всей Восточной Азии — в Корее, Японии, Вьетнаме. Модификации этого языка — камбун в Японии, ханмун в Корее и ханван во Вьетнаме — постепенно развились в системы собственно национального иероглифического письма — кандзи в Японии, ханча в Корее, тьы ном во Вьетнаме.

Отрывок, характеризующий Вэньянь

– Хорошо же! – не робея и не отъезжая, кричал маленький офицер, – разбойничать, так я вам…
– К чог'ту марш скорым шагом, пока цел. – И Денисов повернул лошадь к офицеру.
– Хорошо, хорошо, – проговорил офицер с угрозой, и, повернув лошадь, поехал прочь рысью, трясясь на седле.
– Собака на забог'е, живая собака на забог'е, – сказал Денисов ему вслед – высшую насмешку кавалериста над верховым пехотным, и, подъехав к Ростову, расхохотался.
– Отбил у пехоты, отбил силой транспорт! – сказал он. – Что ж, не с голоду же издыхать людям?
Повозки, которые подъехали к гусарам были назначены в пехотный полк, но, известившись через Лаврушку, что этот транспорт идет один, Денисов с гусарами силой отбил его. Солдатам раздали сухарей в волю, поделились даже с другими эскадронами.
На другой день, полковой командир позвал к себе Денисова и сказал ему, закрыв раскрытыми пальцами глаза: «Я на это смотрю вот так, я ничего не знаю и дела не начну; но советую съездить в штаб и там, в провиантском ведомстве уладить это дело, и, если возможно, расписаться, что получили столько то провианту; в противном случае, требованье записано на пехотный полк: дело поднимется и может кончиться дурно».
Денисов прямо от полкового командира поехал в штаб, с искренним желанием исполнить его совет. Вечером он возвратился в свою землянку в таком положении, в котором Ростов еще никогда не видал своего друга. Денисов не мог говорить и задыхался. Когда Ростов спрашивал его, что с ним, он только хриплым и слабым голосом произносил непонятные ругательства и угрозы…
Испуганный положением Денисова, Ростов предлагал ему раздеться, выпить воды и послал за лекарем.
– Меня за г'азбой судить – ох! Дай еще воды – пускай судят, а буду, всегда буду подлецов бить, и госудаг'ю скажу. Льду дайте, – приговаривал он.
Пришедший полковой лекарь сказал, что необходимо пустить кровь. Глубокая тарелка черной крови вышла из мохнатой руки Денисова, и тогда только он был в состоянии рассказать все, что с ним было.