Шереметева, Екатерина Павловна

Екатерина Павловна Шереметева
Имя при рождении:	Екатерина Павловна Вяземская
Отец:	Павел Петрович Вяземский
Мать:	Мария Аркадьевна Столыпина
Супруг:	Сергей Дмитриевич Шереметев
Награды и премии:

Графиня Екатерина Павловна Шереметева (урождённая княжна Вяземская; 20 сентября 1849—24 января 1929) — фрейлина, статс-дама (1912). Основательница и член Общества любителей древней письменности. Основательница естественно-исторического музея в усадьбе Михайловское. Кавалерственная дама ордена Святой Екатерины.

Биография

Княжна Екатерина Павловна родилась в 1849 году и была старшей дочерью князя Павла Петровича Вяземского и его супруги Марии Аркадьевны, урождённой Столыпиной. Её отец был сыном князя П. А. Вяземского — близкого друга А. С. Пушкина. В детстве Павел неоднократно встречался с поэтом в доме родителей. Получив блестящее образование, Вяземский поступил на службу в Министерство иностранных дел, где работал в составе русских дипломатических миссий. Мария Аркадьевна была старшей дочерью декабриста и литератора Аркадия Алексеевича Столыпина, родного брата Е. А. Арсеньевой, бабушки Лермонтова. С детства она также была окружена интересными людьми, которые дружили с её отцом и дедом: Н. М. Карамзин, В. К. Кюхельбекер, А. С. Грибоедов, К. Ф. Рылеев.

Детство маленькой Кати прошло при императорском дворе. В 1857 году Вяземские вернулись в Петербург, и Мария Аркадьевна была пожалована фрейлиной к императрице Марии Александровне, а её младшие дочери — Екатерина и Александра — дружили и обучались вместе с великой княжной Марией. Много времени семья проводила в имении Остафьево. В одном из писем Катя сообщала «милому Папа»: «У нас есть свои садики, то есть две грядки с цветами, а вокруг дорожки… Посылаю вам цветочек из моего сада, он Иван-да-Марья».

Пётр Андреевич Вяземский посвятил одно из стихотворений любимой внучке.

Вевейская рябина

В те дни, возлюбленная внучка,
Когда хандра на ум найдёт
И память обо мне, как тучка,
По небу твоему мелькнёт —

Быть может, думою печальной
Прогулку нашу вспомнишь ты,
И Леман яхонтно-зерцальный,
И разноцветных гор хребты,

Красивой осени картину,
Лазурь небес и облака,
Мою заветную рябину,
А с ней и деда-старика.

Пётр Вяземский, 1864

Повзрослев, Екатерина Павловна помогала своему отцу в создании Общества любителей древней письменности, где заведовала отделом «учебников и отдельных листов».Так же она увлекалась рисованием.

В церкви села Останкино 30 июня 1868 года княжна Екатерина Павловна Вяземская обвенчалась с графом Сергеем Дмитриевичем Шереметевым, сыном графа Дмитрия Николаевича Шереметева и графини Анны Сергеевны, урождённой Шереметевой.

Общественная деятельность

В своем подмосковном имении Михайловском Подольского уезда Екатерина Павловна создала естественно-исторический музей. С. Д. Шереметев писал: «…с 1895 года основался естественно-исторический музей трудами хозяйки дома». Ф. В. Бухгольц отмечал:

Естественно-исторические коллекции, хранящиеся в с. Михайловском Подольского уезда Московской губернии, собраны графиней Екатериной Павловной Шереметевой с целью составить небольшой местный музей. Они будут дополнены со временем и могут, таким образом, принести некоторую пользу при изучении нашей отечественной флоры и фауны. Именно то обстоятельство, что здесь будут собраны преимущественно представители местной флоры и местной фауны, придает этим частным коллекциям некоторый научный интерес. Поэтому можно считать весьма удачною мысль графини Екатерины Павловны устроить такого рода музей, и было бы только желательно, чтобы в России было больше любителей природы, готовых таким же образом принести свою долю пользы познанию природы своего отечества.

Рядом с музеем располагался Михайловский ботанический сад, состоявший из двух частей. В первой части располагались грядки, где летом собирался живой материал. Вторая часть состояла из клумб с высаженными растениями по семействам. В музее была организована библиотека, наполненная книгами по естественной истории на русском и английском языках. В 1921 году часть библиотеки сельско-хозяйственной направленности составила основу библиотеки Московского областного музея.

Екатерина Павловна состояла в переписке со многими учёными того времени: профессором зоологии Императорского Московского университета Н. Ю. Зографом, с членом-корреспондентом Императорской академии наук, членом Парижского географического общества О. А. Федченко и другими, а также с преподавателями крупнейших университетов (Московского, Санкт-Петербургского, Харьковского и др.), членами общественных организаций и государственных учреждений (Санкт-Петербургский зоологический музей, Киевские женские курсы, Тульская энтомологическая станция, Минская земельная управа, Общество любителей естествознания при Московском сельскохозяйственном институте, Одесская библиотека и т. п.), изданиями, с сотрудниками Санкт-Петербургского императорского ботанического сада, а также с учеными Императорского Никитского ботанического сада в Крыму.

Продолжив дело своей матери, Екатерина Павловна активно занималась благотворительной деятельностью. На её средства была открыта библиотека в Странноприимном доме в Москве. Она организовывала работу Российского общества Красного Креста во время русско-японской войны 1904—1905 гг; являлась действительным членом Православного миссионерского общества и членом Общества акклиматизации животных, почётным председателем Общества развития кустарных промыслов в Подольском уезде Московской губернии; попечительницей: богадельни в селе Кускове, яслей, церковно-приходских школ в селах Плескове и Михайловском Московской губернии. На деньги графини Шереметевой были организованы ряд экспедиций и изданы несколько книг.

В 1898 году Екатерина Павловна с мужем выкупила у брата Петра Павловича Вяземского (1754—1931) усадьбу Остафьево и устроили там музей А. С. Пушкина. В 1911 и 1913 годах в усадебном парке они установили памятники Н. М. Карамзину и трём поэтам: П. А. Вяземскому, А. С. Пушкину и В. А. Жуковскому.

Последние годы

Автор мемуаров Татьяна Александровна Аксакова-Сиверс, встречавшаяся с графиней Шереметевой в 1904 году, так описывала её:

Гр. Екатерине Павловне в ту пору было за пятьдесят лет, и она одевалась уже «по-старушечьи». Я всегда видела её в костюме английского покроя, цвет которого менялся в зависимости от случая. Безупречно красивые черты её лица, высокая, плотная, несколько сутуловатая фигура и спокойные без всякой аффектации манеры производили впечатление благородства и простоты. Из разговоров у Сухаревой можно было понять, что роль Екатерины Павловны в семье была пассивной и что воля её в большинстве случаев подавлялась бурным и деспотическим нравом её мужа.

Послереволюционные годы стали самыми тяжелыми в жизни графини Шереметевой: были арестованы и вскоре расстреляны оба её зятя, подвергались арестам родственники и друзья семьи. В декабре 1918 года скончался её муж, и Екатерина Павловна была вынуждена жить в семье сына Павла Сергеевича, который был назначен заведующим музеем-усадьбой «Остафьево», бывшим имением Вяземских.

Екатерина Павловна Шереметева умерла 24 января 1929 года и была похоронена у стен церкви Святой Троицы в Остафьево.

Дети

В браке родились:

• Дмитрий (1869—1943) — женат на графине Ирине Илларионовне Воронцовой-Дашковой (1872—1959),
• Павел (1871—1943) — женат с 1921 года на княжне Прасковье Васильевне Оболенской,
• Борис (1872—1946? (по др.источникам — 1952) — женат на баронессе Марии-Луизе-Маргарите фон Гебль (1880—1941),
• Анна (1873—1943) — жена с 1894 года Александра Петровича Сабурова (1870—1919; расстрелян большевиками),
• Пётр (1876—1914) — женат с 1900 года на Елене Борисовне Мейендорф (1881—1966),
• Сергей (1878—1942)
• Мария (1880—1945) — жена с 1900 года графа Александра Васильевича Гудовича (1869—1919; расстрелян большевиками),
• Екатерина (1880—1880),
• Василий (1882—1883).

• Pavel Sergeevich Sheremetev by I.Makarov (1880s, Ostankino).jpg

  Портрет графа Павла Сергеевича Шереметева в детстве, 1880-е

• B.S. Sheremetev in childhood by I. Makarov (1880s).jpg

  Иван Макаров. Портрет графа Б.С. Шереметева в детстве, 1880-е

• A.S. Sheremeteva in childhood by I.Makarov (1880s).jpg

  Портрет графини А.С. Шереметевой в детстве, 1880-е

• Petr Sergeevich Sheremetev by I.Makarov (1880s, Ostankino).jpg

  Портрет графа Петра Сергеевича Шереметева в детстве, 1880-е

• S.S. Sheremetev in childhood by I.Makarov (1880s).jpg

  С.С. Шереметев

• M.S. Sheremeteva (Gudovich) in childhood by I.Makarov.jpg

  Портрет графини М.С. Шереметевой в детстве (в замужестве Гудович)

Награды

• Орден Святой Екатерины 2 степени
• Знак Красного Креста (за организацию помощи раненым во время русско-японской войны).

Литература

• Шереметевы в судьбе России: Воспоминания. Дневники. Письма.//Авт.-сост. А. И. Алексеева, М. Д. Ковалёва. Издательский дом «Звонница». — 2001. — С.417.
• Краско А. Три века городской усадьбы Шереметевых

Ссылки

• [smolensklib.ru/sites/default/files/old%20str/rf/book/opisan/sherem.htm О Е. П. Шереметевой]
• [ru.rodovid.org/wk/Запись:226493 Шереметева, Екатерина Павловна] на «Родоводе». Дерево предков и потомков

Отрывок, характеризующий Шереметева, Екатерина Павловна

Багратион остановился и, не отвечая, в тумане старался разглядеть лицо Ростова.
– А что ж, посмотрите, – сказал он, помолчав немного.
– Слушаю с.
Ростов дал шпоры лошади, окликнул унтер офицера Федченку и еще двух гусар, приказал им ехать за собою и рысью поехал под гору по направлению к продолжавшимся крикам. Ростову и жутко и весело было ехать одному с тремя гусарами туда, в эту таинственную и опасную туманную даль, где никто не был прежде его. Багратион закричал ему с горы, чтобы он не ездил дальше ручья, но Ростов сделал вид, как будто не слыхал его слов, и, не останавливаясь, ехал дальше и дальше, беспрестанно обманываясь, принимая кусты за деревья и рытвины за людей и беспрестанно объясняя свои обманы. Спустившись рысью под гору, он уже не видал ни наших, ни неприятельских огней, но громче, яснее слышал крики французов. В лощине он увидал перед собой что то вроде реки, но когда он доехал до нее, он узнал проезженную дорогу. Выехав на дорогу, он придержал лошадь в нерешительности: ехать по ней, или пересечь ее и ехать по черному полю в гору. Ехать по светлевшей в тумане дороге было безопаснее, потому что скорее можно было рассмотреть людей. «Пошел за мной», проговорил он, пересек дорогу и стал подниматься галопом на гору, к тому месту, где с вечера стоял французский пикет.
– Ваше благородие, вот он! – проговорил сзади один из гусар.
И не успел еще Ростов разглядеть что то, вдруг зачерневшееся в тумане, как блеснул огонек, щелкнул выстрел, и пуля, как будто жалуясь на что то, зажужжала высоко в тумане и вылетела из слуха. Другое ружье не выстрелило, но блеснул огонек на полке. Ростов повернул лошадь и галопом поехал назад. Еще раздались в разных промежутках четыре выстрела, и на разные тоны запели пули где то в тумане. Ростов придержал лошадь, повеселевшую так же, как он, от выстрелов, и поехал шагом. «Ну ка еще, ну ка еще!» говорил в его душе какой то веселый голос. Но выстрелов больше не было.
Только подъезжая к Багратиону, Ростов опять пустил свою лошадь в галоп и, держа руку у козырька, подъехал к нему.
Долгоруков всё настаивал на своем мнении, что французы отступили и только для того, чтобы обмануть нас, разложили огни.
– Что же это доказывает? – говорил он в то время, как Ростов подъехал к ним. – Они могли отступить и оставить пикеты.
– Видно, еще не все ушли, князь, – сказал Багратион. – До завтрашнего утра, завтра всё узнаем.
– На горе пикет, ваше сиятельство, всё там же, где был с вечера, – доложил Ростов, нагибаясь вперед, держа руку у козырька и не в силах удержать улыбку веселья, вызванного в нем его поездкой и, главное, звуками пуль.
– Хорошо, хорошо, – сказал Багратион, – благодарю вас, г. офицер.
– Ваше сиятельство, – сказал Ростов, – позвольте вас просить.
– Что такое?
– Завтра эскадрон наш назначен в резервы; позвольте вас просить прикомандировать меня к 1 му эскадрону.
– Как фамилия?
– Граф Ростов.
– А, хорошо. Оставайся при мне ординарцем.
– Ильи Андреича сын? – сказал Долгоруков.
Но Ростов не отвечал ему.
– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.