Вяземский, Александр Николаевич
- Не следует путать с костромским уездным предводителем дворянства Александром Николаевичем Вяземским (1775—1836)
| Александр Николаевич Вяземский | |
 | |
| Дата рождения | |
|---|---|
| Дата смерти | |
| Принадлежность | |
Князь Александр Николаевич Вяземский 2-й (1804 — 1865) — декабрист из рода Вяземских.
Содержание
Биография
Младший сын полковника князя Николая Семёновича Вяземского (1768—1833) от брака с Александрой Петровной Римской-Корсаковой (1766—1823). В службу вступил 6 июня 1820 года юнкером в Учебный Карабинерный полк. С 31 декабря 1820 года — прапорщик. 1 февраля 1823 года вместе со старшим братом Андреем, переведён корнетом в Кавалергардский полк.
Был членом петербургской ячейки Южного общества, участвовал в деятельности Северного общества и в восстании на Сенатской площади 14 декабря 1825 году. С 16 декабря содержался на гауптвахте. 11 июня 1826 года по высочайшему повелению был выпущен из под ареста, так как[1]знал только то, что цель оного была введение конституции; в члены никого не принял, в совещаниях Общества не был, в происшествии 14 декабря никакого участия не брал
Император Николай I перевёл Вяземского, с сохранением звания, в Санкт-Петербургский драгунский полк[2] и приказал ежемесячно доносить о его поведении. Принимал участие в русско-турецкой войне 1828—1829 гг.. Отличился при штурме Адрианополя и был произведён в поручики; в 1830 году переведён в Ингерманландский гусарский полк; в 1832 году по семейным обстоятельствам был уволен от службы.
За участие в декабристском движении отец лишил Вяземского наследства, но старший брат после смерти их родителя в 1833 году, отдал ему половину рязанских имений и все костромские. По воспоминаниям его тетки Е. П. Яньковой[3]:князь Александр был красив лицом, имел глаза голубые, прекрасные, но со взглядом до того пронзительным, что он становился иногда неприятен. Был умен, но очень вспыльчив, насмешлив и дерзок на ответы. Живя в Москве, он часто менял наемные дома, иногда и не без причины. Он был большой игрок, выигрывал и проигрывал десятки тысяч, и к нему по вечерам часто собирались игроки играть в банк.
Последние годы проводил много времени в своих костромских имениях в Приезжевке и Ременново. Скончался в 1865 году.
Семья
Первая жена (12.02.1832) — Александра Александровна Римская-Корсакова (1803—1860), дочь известной на всю Москву[4] Марии Ивановны и Александра Яковлевича Римских-Корсаковых; свояченица композитора А. А. Алябьева. Юная Алина была очень хороша собой, высока, стройна, недурна лицом и с прекрасными, очень выразительными и привлекательными глазами. В неё был влюблен граф Н. А. Самойлов, ею был увлечен Пушкин, её имя есть в донжуанском списке поэта[5]. Князю Вяземскому она давно нравилась, и он увивался около неё, но его отец и слышать не хотел о женитьбе. Но упрямство сына победило, и он позволил свататься. Брак их не был счастливым. Александра Александровна вела совершенно бездеятельную жизнь, хозяйкой была плохой, ни о чём понятия не имела. Её подорванное здоровье частым кровопусканием отразилось на её психическом состояние. Она имела злой нрав и очень круто обходилась со своей прислугой, допекая её и окружающих своей чрезмерной брезгливостью. Все это привело к разрыву с мужем. Умерла почти умопомешанной в марте 1860 года и была похоронена в селе Нерле Пензенской губернии. В браке было три сына умершие в детстве: Николай (1833— ?), Лев и Алексей.
Вторая жена — Софья Дмитриевна Карцева (183. —1895), дочь поручика Дмитрия Степановича Карцева и внучка С. П. Татищева. Брак был недолгим. Умерла 13 июля 1895 году в Крыму и была похоронена на Аутском кладбище в Ялте[6].
Напишите отзыв о статье "Вяземский, Александр Николаевич"
Примечания
- ↑ Восстания декабристов. Материалы по истории восстания декабристов.— Т. 8. Алфавит декабристов. — Л., 1925. — С.60.
- ↑ Деятели революционного движения в России: от предшественников декабристов до падения царизма: биобиблиографический словарь. — М.: Изд-во Всесоюзного об-ва политических каторжан и ссыльно-поселенцев, 1927-1933. — Т. 1. — С. 40.
- ↑ Рассказы бабушки и воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные её внуком Д. Благово. — Л.: Наука, 1989.
- ↑ Гершензон М. О. Грибоедовская Москва. П. Я. Чаадаев. Очерки прошлого. — М.: Моск. рабочий, 1989. — С. 30-33.
- ↑ По свидетельству П. А. Вяземского, ей посвящены стихи 52-й строфы главы VII «Евгения Онегина»
- ↑ В. И. Чернопятов. Некрополь Крымского полуострова. — М.: тип. Л. В Пожидаевой, 1910. — С. 87.
Литература
- Декабристы. Биографический справочник / Под ред. академика М. В. Нечкиной. — М., «Наука», 1988. — С. 48.
Отрывок, характеризующий Вяземский, Александр Николаевич
Офицеры зашевелились в тени костра, и один, высокий офицер с длинной шеей, обойдя огонь, подошел к Долохову.– C'est vous, Clement? – сказал он. – D'ou, diable… [Это вы, Клеман? Откуда, черт…] – но он не докончил, узнав свою ошибку, и, слегка нахмурившись, как с незнакомым, поздоровался с Долоховым, спрашивая его, чем он может служить. Долохов рассказал, что он с товарищем догонял свой полк, и спросил, обращаясь ко всем вообще, не знали ли офицеры чего нибудь о шестом полку. Никто ничего не знал; и Пете показалось, что офицеры враждебно и подозрительно стали осматривать его и Долохова. Несколько секунд все молчали.
– Si vous comptez sur la soupe du soir, vous venez trop tard, [Если вы рассчитываете на ужин, то вы опоздали.] – сказал с сдержанным смехом голос из за костра.
Долохов отвечал, что они сыты и что им надо в ночь же ехать дальше.
Он отдал лошадей солдату, мешавшему в котелке, и на корточках присел у костра рядом с офицером с длинной шеей. Офицер этот, не спуская глаз, смотрел на Долохова и переспросил его еще раз: какого он был полка? Долохов не отвечал, как будто не слыхал вопроса, и, закуривая коротенькую французскую трубку, которую он достал из кармана, спрашивал офицеров о том, в какой степени безопасна дорога от казаков впереди их.
– Les brigands sont partout, [Эти разбойники везде.] – отвечал офицер из за костра.
Долохов сказал, что казаки страшны только для таких отсталых, как он с товарищем, но что на большие отряды казаки, вероятно, не смеют нападать, прибавил он вопросительно. Никто ничего не ответил.
«Ну, теперь он уедет», – всякую минуту думал Петя, стоя перед костром и слушая его разговор.
Но Долохов начал опять прекратившийся разговор и прямо стал расспрашивать, сколько у них людей в батальоне, сколько батальонов, сколько пленных. Спрашивая про пленных русских, которые были при их отряде, Долохов сказал:
– La vilaine affaire de trainer ces cadavres apres soi. Vaudrait mieux fusiller cette canaille, [Скверное дело таскать за собой эти трупы. Лучше бы расстрелять эту сволочь.] – и громко засмеялся таким странным смехом, что Пете показалось, французы сейчас узнают обман, и он невольно отступил на шаг от костра. Никто не ответил на слова и смех Долохова, и французский офицер, которого не видно было (он лежал, укутавшись шинелью), приподнялся и прошептал что то товарищу. Долохов встал и кликнул солдата с лошадьми.
«Подадут или нет лошадей?» – думал Петя, невольно приближаясь к Долохову.
Лошадей подали.
– Bonjour, messieurs, [Здесь: прощайте, господа.] – сказал Долохов.
Петя хотел сказать bonsoir [добрый вечер] и не мог договорить слова. Офицеры что то шепотом говорили между собою. Долохов долго садился на лошадь, которая не стояла; потом шагом поехал из ворот. Петя ехал подле него, желая и не смея оглянуться, чтоб увидать, бегут или не бегут за ними французы.
Выехав на дорогу, Долохов поехал не назад в поле, а вдоль по деревне. В одном месте он остановился, прислушиваясь.
– Слышишь? – сказал он.
Петя узнал звуки русских голосов, увидал у костров темные фигуры русских пленных. Спустившись вниз к мосту, Петя с Долоховым проехали часового, который, ни слова не сказав, мрачно ходил по мосту, и выехали в лощину, где дожидались казаки.
– Ну, теперь прощай. Скажи Денисову, что на заре, по первому выстрелу, – сказал Долохов и хотел ехать, но Петя схватился за него рукою.
– Нет! – вскрикнул он, – вы такой герой. Ах, как хорошо! Как отлично! Как я вас люблю.
– Хорошо, хорошо, – сказал Долохов, но Петя не отпускал его, и в темноте Долохов рассмотрел, что Петя нагибался к нему. Он хотел поцеловаться. Долохов поцеловал его, засмеялся и, повернув лошадь, скрылся в темноте.
Х
Вернувшись к караулке, Петя застал Денисова в сенях. Денисов в волнении, беспокойстве и досаде на себя, что отпустил Петю, ожидал его.
– Слава богу! – крикнул он. – Ну, слава богу! – повторял он, слушая восторженный рассказ Пети. – И чег'т тебя возьми, из за тебя не спал! – проговорил Денисов. – Ну, слава богу, тепег'ь ложись спать. Еще вздг'емнем до утг'а.
– Да… Нет, – сказал Петя. – Мне еще не хочется спать. Да я и себя знаю, ежели засну, так уж кончено. И потом я привык не спать перед сражением.
Петя посидел несколько времени в избе, радостно вспоминая подробности своей поездки и живо представляя себе то, что будет завтра. Потом, заметив, что Денисов заснул, он встал и пошел на двор.
На дворе еще было совсем темно. Дождик прошел, но капли еще падали с деревьев. Вблизи от караулки виднелись черные фигуры казачьих шалашей и связанных вместе лошадей. За избушкой чернелись две фуры, у которых стояли лошади, и в овраге краснелся догоравший огонь. Казаки и гусары не все спали: кое где слышались, вместе с звуком падающих капель и близкого звука жевания лошадей, негромкие, как бы шепчущиеся голоса.
Петя вышел из сеней, огляделся в темноте и подошел к фурам. Под фурами храпел кто то, и вокруг них стояли, жуя овес, оседланные лошади. В темноте Петя узнал свою лошадь, которую он называл Карабахом, хотя она была малороссийская лошадь, и подошел к ней.
