Вяземский, Андрей Иванович

Андрей Иванович Вяземский
Художник Жан Луи Вуаль, 1774 год
Имя при рождении:	16 октября 1754
Род деятельности:	генерал-поручик, сенатор
Дата смерти:	20 апреля 1807(1807-04-20)
Награды и премии:

Князь Андрей Иванович Вяземский (16 октября 1754 — 20 апреля 1807) — русский чиновник и литератор из рода Вяземских, строитель городской усадьбы на Волхонке и подмосковной усадьбы Остафьево. Отец и дед Петра Андреевича и Павла Петровича Вяземских.

Биография

Родился в семье князя Ивана Андреевича Вяземского и княжны Марии Сергеевны Долгоруковой (1719—1786), внучки вице-канцлера Петра Шафирова. Двоюродным братом его был Андрей Петрович Оболенский (1769—1802) — тайный советник, попечитель Московского учебного округа.

Получил образование во французском духе, знал латынь, владел немецким, английским и французским языками. В 1758 году был записан в армию в чине сержанта, с октября 1760 года — адъютант при собственном отце. Премьер-майор (1769), полковник (1773). С 1775 по 1778 год был командиром Вологодского полка. Благодаря связям отца был произведён 1 января 1779 года в чин бригадира и 5 мая того же года в чин генерал-майора.

С 1782 по 1786 год совершил продолжительное путешествие по Европе. Вяземский побывал в Швеции, Пруссии, Саксонии, Франции, Италии, Англии и других странах, где прославился своими любовными похождениями и роскошным образом жизни, в Лондоне он давал балы, человек на 200 приглашённых.

После возвращения в Россию князь Вяземский, произведённый в 1787 году в генерал-поручики, был в 1789 году назначен членом Военной Конторы. Переведённый в тайные советники, он в марте 1796 году был назначен исполнять должность нижегородского и пензенского генерал-губернатора и 24 ноября 1796 года получил звание генерал-лейтенанта. Однако уже в первый год царствования Павла I, не позднее февраля 1797 года, оставил этот пост и был пожалован в сенаторы. Свою служебную карьеру князь Вяземский закончил действительным тайным советником (28 октября 1798).

Лица, имевшие с Вяземским служебные отношения, были часто им недовольны. Князь И. М. Долгорукий, водивший с ним ранее дружбу, встретив его в Пензе, нашёл у него «очень надменный» приём. Как генерал-губернатора, князь Долгорукий считал князя Вяземского «фанфароном», «самым пустым человеком», «делавшего всё некстати», и объяснял это тем, что Вяземский, будучи «испорчен английскими предрассудками», раздавал служебные указания «в разуме аглинских обычаев, забывая, что он начальник не в Девоншире, не в Дублине, а в Пензе».

Блестяще образованный, остроумный и горячий, князь Вяземский считался душою избранного московского общества. Его дом посещали его друзья Н. М. Карамзин, Ю. А. Нелединский-Мелецкий и князь А. М. Белосельский, иностранные путешественники находили у него гостеприимство и «прелести европейской разговорчивости». Он ежегодно выписывал из Франции большие партии книг, прежде всего философские и исторические. Его библиотека была одной из самых обширных в Москве. Российский философ В. В. Васильев выдвигал гипотезу о том, что А. И. Вяземский был автором философского трактата «Наблюдения о человеческом духе», изданного под псевдонимом «Андрей Передумин Колыванов», но впоследствии отказался от неё.

Князь Вяземский умер 20 апреля 1807 года и был погребён в московском Новодевичьем монастыре. Могила сохранилась.

Семья

От связи с графиней Елизаветой Карловной Сиверс (1746—1818) имел внебрачную дочь. Вяземский не мог заключить с ней брак потому, что графиня была замужем. Елизавета Карловна была дочерью обер-гофмаршала Карла фон Сиверса и крестницей императрицы Елизаветы Петровны. В первом браке была замужем за двоюродным братом дипломатом Я. Е. Сиверсом, после развода с ним в 1778 году вышла замуж за князя Н. А. Путятина.

• Екатерина Андреевна (1780—1851), получила фамилию Колыванова от старого русского названия Ревеля, где она родилась. Воспитывалась в семье родной тетки Вяземского — княгини Екатерины Андреевны Оболенской, а потом, по возвращении отца из армии, жила в его доме. В 1804 году стала второй женой Николая Михайловича Карамзина. Их брак наделал в Москве много шума, ведь невеста обладала изрядным приданым, а жених жил лишь литературным заработком.

В 1786 году Вяземский женился на жизнерадостной ирландке Евгении Ивановне О’Рейли (в первом браке Квин, 1762—1802), с которой познакомился во время своего заграничного путешествия. Вяземский увез её от мужа в Россию и с большим трудом добился для неё развода. Этот брак рассорил его с родственниками. Отец не смог простить сыну женитьбу на иностранке. Мать же пыталась безуспешно помирить сына и отца, прибегая к посредничеству князя А. А. Вяземского. В пылу разлада Вяземский продал наследственное имение Удино и взамен купил Остафьево. В браке имел дочь и сына.

• Екатерина Андреевна (1789—1810), с апреля 1809 года была замужем за А. Г. Щербатовым (1776—1848), умерла неожиданно, будучи беременной, имея от роду всего 20 лет. Князь Щербатов писал об этой трагедии: «Накануне нового года, она занемогла зубной болью. Казалась безделица — как вдруг открылась жестокая нервная горячка, — все употребленные средства были тщетны. 3 января её уже не было. Никакие слова не могут выразить моего отчаяния».Похоронили её рядом с отцом на Новодевичьем кладбище.
• Пётр Андреевич (1792—1878), известный русский поэт и писатель.

• Evgenia Vyazemskay.jpg

  Евгения Ивановна,
  жена
• Ekaterina Karamzina Benner .jpg

  Екатерина Колыванова,
  дочь
• Ekaterina Shcherbatov Molinari.jpg

  Екатерина Андреевна,
  дочь
• Pyotr Vyazemsky by Sokolov.jpg

  Пётр Андреевич,
  сын

Источники

• Архив князя Вяземского. Князь Андрей Иванович Вяземский. — СПБ., 1881.

Ссылки

• [www.marihistory.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=700:2011-05-28-10-49-15&catid=38:politics&Itemid=158 Вяземский, Андрей Иванович]
• [www.lechaim.ru/ARHIV/105/dudakov.htm Шафиров и его потомки]

Отрывок, характеризующий Вяземский, Андрей Иванович

Болконский воспользовался этим временем, чтобы зайти к Долгорукову узнать о подробностях дела. Князь Андрей чувствовал, что Кутузов чем то расстроен и недоволен, и что им недовольны в главной квартире, и что все лица императорской главной квартиры имеют с ним тон людей, знающих что то такое, чего другие не знают; и поэтому ему хотелось поговорить с Долгоруковым.
– Ну, здравствуйте, mon cher, – сказал Долгоруков, сидевший с Билибиным за чаем. – Праздник на завтра. Что ваш старик? не в духе?
– Не скажу, чтобы был не в духе, но ему, кажется, хотелось бы, чтоб его выслушали.
– Да его слушали на военном совете и будут слушать, когда он будет говорить дело; но медлить и ждать чего то теперь, когда Бонапарт боится более всего генерального сражения, – невозможно.
– Да вы его видели? – сказал князь Андрей. – Ну, что Бонапарт? Какое впечатление он произвел на вас?
– Да, видел и убедился, что он боится генерального сражения более всего на свете, – повторил Долгоруков, видимо, дорожа этим общим выводом, сделанным им из его свидания с Наполеоном. – Ежели бы он не боялся сражения, для чего бы ему было требовать этого свидания, вести переговоры и, главное, отступать, тогда как отступление так противно всей его методе ведения войны? Поверьте мне: он боится, боится генерального сражения, его час настал. Это я вам говорю.
– Но расскажите, как он, что? – еще спросил князь Андрей.
– Он человек в сером сюртуке, очень желавший, чтобы я ему говорил «ваше величество», но, к огорчению своему, не получивший от меня никакого титула. Вот это какой человек, и больше ничего, – отвечал Долгоруков, оглядываясь с улыбкой на Билибина.
– Несмотря на мое полное уважение к старому Кутузову, – продолжал он, – хороши мы были бы все, ожидая чего то и тем давая ему случай уйти или обмануть нас, тогда как теперь он верно в наших руках. Нет, не надобно забывать Суворова и его правила: не ставить себя в положение атакованного, а атаковать самому. Поверьте, на войне энергия молодых людей часто вернее указывает путь, чем вся опытность старых кунктаторов.
– Но в какой же позиции мы атакуем его? Я был на аванпостах нынче, и нельзя решить, где он именно стоит с главными силами, – сказал князь Андрей.
Ему хотелось высказать Долгорукову свой, составленный им, план атаки.
– Ах, это совершенно всё равно, – быстро заговорил Долгоруков, вставая и раскрывая карту на столе. – Все случаи предвидены: ежели он стоит у Брюнна…
И князь Долгоруков быстро и неясно рассказал план флангового движения Вейротера.
Князь Андрей стал возражать и доказывать свой план, который мог быть одинаково хорош с планом Вейротера, но имел тот недостаток, что план Вейротера уже был одобрен. Как только князь Андрей стал доказывать невыгоды того и выгоды своего, князь Долгоруков перестал его слушать и рассеянно смотрел не на карту, а на лицо князя Андрея.
– Впрочем, у Кутузова будет нынче военный совет: вы там можете всё это высказать, – сказал Долгоруков.
– Я это и сделаю, – сказал князь Андрей, отходя от карты.
– И о чем вы заботитесь, господа? – сказал Билибин, до сих пор с веселой улыбкой слушавший их разговор и теперь, видимо, собираясь пошутить. – Будет ли завтра победа или поражение, слава русского оружия застрахована. Кроме вашего Кутузова, нет ни одного русского начальника колонн. Начальники: Неrr general Wimpfen, le comte de Langeron, le prince de Lichtenstein, le prince de Hohenloe et enfin Prsch… prsch… et ainsi de suite, comme tous les noms polonais. [Вимпфен, граф Ланжерон, князь Лихтенштейн, Гогенлое и еще Пришпршипрш, как все польские имена.]
– Taisez vous, mauvaise langue, [Удержите ваше злоязычие.] – сказал Долгоруков. – Неправда, теперь уже два русских: Милорадович и Дохтуров, и был бы 3 й, граф Аракчеев, но у него нервы слабы.
– Однако Михаил Иларионович, я думаю, вышел, – сказал князь Андрей. – Желаю счастия и успеха, господа, – прибавил он и вышел, пожав руки Долгорукову и Бибилину.
Возвращаясь домой, князь Андрей не мог удержаться, чтобы не спросить молчаливо сидевшего подле него Кутузова, о том, что он думает о завтрашнем сражении?
Кутузов строго посмотрел на своего адъютанта и, помолчав, ответил:
– Я думаю, что сражение будет проиграно, и я так сказал графу Толстому и просил его передать это государю. Что же, ты думаешь, он мне ответил? Eh, mon cher general, je me mele de riz et des et cotelettes, melez vous des affaires de la guerre. [И, любезный генерал! Я занят рисом и котлетами, а вы занимайтесь военными делами.] Да… Вот что мне отвечали!


В 10 м часу вечера Вейротер с своими планами переехал на квартиру Кутузова, где и был назначен военный совет. Все начальники колонн были потребованы к главнокомандующему, и, за исключением князя Багратиона, который отказался приехать, все явились к назначенному часу.
Вейротер, бывший полным распорядителем предполагаемого сражения, представлял своею оживленностью и торопливостью резкую противоположность с недовольным и сонным Кутузовым, неохотно игравшим роль председателя и руководителя военного совета. Вейротер, очевидно, чувствовал себя во главе.движения, которое стало уже неудержимо. Он был, как запряженная лошадь, разбежавшаяся с возом под гору. Он ли вез, или его гнало, он не знал; но он несся во всю возможную быстроту, не имея времени уже обсуждать того, к чему поведет это движение. Вейротер в этот вечер был два раза для личного осмотра в цепи неприятеля и два раза у государей, русского и австрийского, для доклада и объяснений, и в своей канцелярии, где он диктовал немецкую диспозицию. Он, измученный, приехал теперь к Кутузову.
Он, видимо, так был занят, что забывал даже быть почтительным с главнокомандующим: он перебивал его, говорил быстро, неясно, не глядя в лицо собеседника, не отвечая на деланные ему вопросы, был испачкан грязью и имел вид жалкий, измученный, растерянный и вместе с тем самонадеянный и гордый.
Кутузов занимал небольшой дворянский замок около Остралиц. В большой гостиной, сделавшейся кабинетом главнокомандующего, собрались: сам Кутузов, Вейротер и члены военного совета. Они пили чай. Ожидали только князя Багратиона, чтобы приступить к военному совету. В 8 м часу приехал ординарец Багратиона с известием, что князь быть не может. Князь Андрей пришел доложить о том главнокомандующему и, пользуясь прежде данным ему Кутузовым позволением присутствовать при совете, остался в комнате.
– Так как князь Багратион не будет, то мы можем начинать, – сказал Вейротер, поспешно вставая с своего места и приближаясь к столу, на котором была разложена огромная карта окрестностей Брюнна.
Кутузов в расстегнутом мундире, из которого, как бы освободившись, выплыла на воротник его жирная шея, сидел в вольтеровском кресле, положив симметрично пухлые старческие руки на подлокотники, и почти спал. На звук голоса Вейротера он с усилием открыл единственный глаз.
– Да, да, пожалуйста, а то поздно, – проговорил он и, кивнув головой, опустил ее и опять закрыл глаза.
Ежели первое время члены совета думали, что Кутузов притворялся спящим, то звуки, которые он издавал носом во время последующего чтения, доказывали, что в эту минуту для главнокомандующего дело шло о гораздо важнейшем, чем о желании выказать свое презрение к диспозиции или к чему бы то ни было: дело шло для него о неудержимом удовлетворении человеческой потребности – .сна. Он действительно спал. Вейротер с движением человека, слишком занятого для того, чтобы терять хоть одну минуту времени, взглянул на Кутузова и, убедившись, что он спит, взял бумагу и громким однообразным тоном начал читать диспозицию будущего сражения под заглавием, которое он тоже прочел: