Вяземский, Андрей Николаевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Андрей Николаевич Вяземский

Поручик А. Н. Вяземский
на акварели П. Ф. Соколова
Дата рождения

1802(1802)

Дата смерти

4 мая 1856(1856-05-04)

Принадлежность

Российская империя Российская империя

Род войск

кавалерия

Звание

генерал-майор

Сражения/войны

Польская кампания 1831 года

Награды и премии

Орден Святого Владимира 4-й ст. (1831), Virtuti Militari 4-й ст. (1831), Орден Святой Анны 1-й ст. (1835), Орден Святого Станислава 1-й ст. (1841), Орден Святого Георгия 4-й ст. (1844)

Князь Андрей Николаевич Вяземский (1802—1856) — генерал-майор, подольский губернатор. Старший брат декабриста А. Н. Вяземского.





Биография

Происходил из старинного русского княжеского рода: его отец — полковник Николай Семёнович Вяземский (1768—1833), мать — Александра Петровна, урожденная Римская-Корсакова (1766—1823). В военную службу вступил 31 декабря 1820 года прапорщиком в Учебный Карабинерный полк. 1 февраля 1823 года переведён корнетом в Кавалергардский полк и 14 июля 1826 года произведён в поручики. 6 декабря 1829 года получил чин штабс-ротмистра.

В 1831 году князь Вяземский участвовал в подавлении восстания в Польше и за отличие при штурме Варшавских укреплений 25 и 26 августа был награждён орденом св. Владимира 4-й степени с бантом. Также за эту кампанию он был награждён польским знаком отличия за военное достоинство (Virtuti Militari) 4-й степени. 1 января 1834 года произведён в ротмистры.

7 марта 1837 года назначен состоять по особым поручениям при Московском военном губернаторе генерале от кавалерии князе Голицыне. 21 апреля 1839 года произведён в полковники с зачислением по армейской кавалерии и оставлении в прежней должности. 6 декабря 1848 года произведён в генерал-майоры и вскоре назначен военным губернатором Каменец-Подольска и Подольским гражданским губернатором. Скончался 4 мая 1856 года в своем имение в селе Студенец Веневского уезда.

Вопреки воле отца, оставившего младшего сына без наследства, князь Андрей поделил все имущество с братом пополам, отдав ему половину рязанских имений. По отзывам современников, был честный и хороший человек, был высок ростом, прекрасно сложен, строен, лицом очень красив. Был хорошо принят на придворных балах и был из числа тех кавалеров, к которым благоволила императрица Александра Фёдоровна, и весьма часто он удостаивался чести с ней танцевать. Но «ему никогда не было ни в чем удачи, а его излишняя боязливость и мнительность были великой помехой в его карьере».

Личная жизнь

В молодости князь Вяземский был очень влюбчив и охотник кружить головы молодым женщинам. Он состоял в любовных связях со многими великосветскими красавицами и был завидным женихом. Говорили, что княгиня Н. П. Голицына, желала, чтобы он женился на ее внучке Ольге Строгановой, вышедшей потом за графа П. К. Ферзена, но этот брак не состоялся. И. В. Васильчиков, будучи очень расположен к Вяземскому, сватал ему свою дочь Екатерину (с 1831 года замужем за Иваном Лужиным), которая ему нравилась, но дело разошлось из-за скупости князя Николая Семеновича.

Жена (с 1834 года) — Наталья Александровна Моршанская (180. — 1876), «воспитанница» А. А. Нарышкина. В первом браке была замужем за коллежским асессором Михаилом Васильевичем Гурьевым и имела сына Василия. Он был богат, но большой игрок. Он отступился от жены за 40 000 руб. ассигнациями и дал ей развод. По словам Е. П. Яньковой, княгиня Наталья была очень видная и статная женщина, прекрасная собой. И по годам, и по наружности со вторым мужем они были прекрасной парой. Но при всей своей доброте и с хорошим своим характером она не умела сделать князя Вяземского счастливым, ибо была мотовка, охотница рядиться и отделывать наемные квартиры, чем ввела мужа в долги и расстроила его состояние. Вяземские то и дело что меняли квартиры и везде всё отделывали: то они жили на Остоженке, потом на Пречистенке и редко случалось, чтобы жили где более года[1]. В начале 1840-х годов княгиня Вяземская бросила мужа и «удрала с кем-то в Петербург»[2]. Умерла в 1876 году за границей и была там похоронена. Дети:

  • Александра Андреевна (1835—1841)
  • Лидия Андреевна (1840— ?), воспитывалась, по словам современницы, без всякого надзора со стороны матери[2]. В юности считалась красавицей и состояла в связях с несколькими донжуанами, включая М. П. Дарагана. Наконец мать выписала её к себе в Петербург и там подыскала ей приличного мужа — Николая Павловича Иордана (1832—1902)[3], офицера Австрийского полка, который был причислен к гвардии. Отец дал ей в приданое Студенец, куда переехало молодое семейство[4].

Награды

Среди прочих наград князь Вяземский имел ордена:

Напишите отзыв о статье "Вяземский, Андрей Николаевич"

Примечания

  1. Рассказы бабушки и воспоминаний пяти поколений, записанные и собранные её внуком Д. Благово. — Л.: Наука, 1989. —С. 331—335.
  2. 1 2 [www.veneva.ru/studenec1.html Веневский уезд - Усадьба Студенец]
  3. Николай Павлович Иордан: с 1891 года — отставной поручик; занимал ряд должностей в уездном земстве:
    • 1876—1890 — неприменный член уездного по крестьянским делам присутствия;
    • 1876—1892 — гласный Веневского уездного земского собрания;
    • 1890 — член от земства в уездном по воинской повинности присутствии;
    • 1890—1892 — земский начальник 2-го участка Веневского уезда — см. [www.veneva.ru/studenec1.html Барская усадьба села Студенец.]
  4. Н. П. Ржевская. Личные воспоминания и все слышанное. Мемуары. — Тула: 2010. — С. 83.

Источники

  • Волков С. В. Генералитет Российской империи. Энциклопедический словарь генералов и адмиралов от Петра I до Николая II. Том I. А—К. М., 2009. — С. 306. — ISBN 978-5-9524-4166-8
  • История кавалергардов и Кавалергардского Её Величества полка с 1724 по 1 июля 1851 года. — СПб., 1851. — С. LXXI—LXXII, CXXIV
  • Список генералам по старшинству. Исправлено по 7 января. — СПб., 1856. — С. 393.
  • [dlib.rsl.ru/viewer/01003966999#?page=393 Сборник биографии кавалергардов]

Отрывок, характеризующий Вяземский, Андрей Николаевич

Взойдя на гору, икона остановилась; державшие на полотенцах икону люди переменились, дьячки зажгли вновь кадила, и начался молебен. Жаркие лучи солнца били отвесно сверху; слабый, свежий ветерок играл волосами открытых голов и лентами, которыми была убрана икона; пение негромко раздавалось под открытым небом. Огромная толпа с открытыми головами офицеров, солдат, ополченцев окружала икону. Позади священника и дьячка, на очищенном месте, стояли чиновные люди. Один плешивый генерал с Георгием на шее стоял прямо за спиной священника и, не крестясь (очевидно, пемец), терпеливо дожидался конца молебна, который он считал нужным выслушать, вероятно, для возбуждения патриотизма русского народа. Другой генерал стоял в воинственной позе и потряхивал рукой перед грудью, оглядываясь вокруг себя. Между этим чиновным кружком Пьер, стоявший в толпе мужиков, узнал некоторых знакомых; но он не смотрел на них: все внимание его было поглощено серьезным выражением лиц в этой толпе солдат и оиолченцев, однообразно жадно смотревших на икону. Как только уставшие дьячки (певшие двадцатый молебен) начинали лениво и привычно петь: «Спаси от бед рабы твоя, богородице», и священник и дьякон подхватывали: «Яко вси по бозе к тебе прибегаем, яко нерушимой стене и предстательству», – на всех лицах вспыхивало опять то же выражение сознания торжественности наступающей минуты, которое он видел под горой в Можайске и урывками на многих и многих лицах, встреченных им в это утро; и чаще опускались головы, встряхивались волоса и слышались вздохи и удары крестов по грудям.
Толпа, окружавшая икону, вдруг раскрылась и надавила Пьера. Кто то, вероятно, очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе.
Это был Кутузов, объезжавший позицию. Он, возвращаясь к Татариновой, подошел к молебну. Пьер тотчас же узнал Кутузова по его особенной, отличавшейся от всех фигуре.
В длинном сюртуке на огромном толщиной теле, с сутуловатой спиной, с открытой белой головой и с вытекшим, белым глазом на оплывшем лице, Кутузов вошел своей ныряющей, раскачивающейся походкой в круг и остановился позади священника. Он перекрестился привычным жестом, достал рукой до земли и, тяжело вздохнув, опустил свою седую голову. За Кутузовым был Бенигсен и свита. Несмотря на присутствие главнокомандующего, обратившего на себя внимание всех высших чинов, ополченцы и солдаты, не глядя на него, продолжали молиться.
Когда кончился молебен, Кутузов подошел к иконе, тяжело опустился на колена, кланяясь в землю, и долго пытался и не мог встать от тяжести и слабости. Седая голова его подергивалась от усилий. Наконец он встал и с детски наивным вытягиванием губ приложился к иконе и опять поклонился, дотронувшись рукой до земли. Генералитет последовал его примеру; потом офицеры, и за ними, давя друг друга, топчась, пыхтя и толкаясь, с взволнованными лицами, полезли солдаты и ополченцы.


Покачиваясь от давки, охватившей его, Пьер оглядывался вокруг себя.
– Граф, Петр Кирилыч! Вы как здесь? – сказал чей то голос. Пьер оглянулся.
Борис Друбецкой, обчищая рукой коленки, которые он запачкал (вероятно, тоже прикладываясь к иконе), улыбаясь подходил к Пьеру. Борис был одет элегантно, с оттенком походной воинственности. На нем был длинный сюртук и плеть через плечо, так же, как у Кутузова.
Кутузов между тем подошел к деревне и сел в тени ближайшего дома на лавку, которую бегом принес один казак, а другой поспешно покрыл ковриком. Огромная блестящая свита окружила главнокомандующего.
Икона тронулась дальше, сопутствуемая толпой. Пьер шагах в тридцати от Кутузова остановился, разговаривая с Борисом.
Пьер объяснил свое намерение участвовать в сражении и осмотреть позицию.
– Вот как сделайте, – сказал Борис. – Je vous ferai les honneurs du camp. [Я вас буду угощать лагерем.] Лучше всего вы увидите все оттуда, где будет граф Бенигсен. Я ведь при нем состою. Я ему доложу. А если хотите объехать позицию, то поедемте с нами: мы сейчас едем на левый фланг. А потом вернемся, и милости прошу у меня ночевать, и партию составим. Вы ведь знакомы с Дмитрием Сергеичем? Он вот тут стоит, – он указал третий дом в Горках.
– Но мне бы хотелось видеть правый фланг; говорят, он очень силен, – сказал Пьер. – Я бы хотел проехать от Москвы реки и всю позицию.
– Ну, это после можете, а главный – левый фланг…
– Да, да. А где полк князя Болконского, не можете вы указать мне? – спросил Пьер.
– Андрея Николаевича? мы мимо проедем, я вас проведу к нему.
– Что ж левый фланг? – спросил Пьер.
– По правде вам сказать, entre nous, [между нами,] левый фланг наш бог знает в каком положении, – сказал Борис, доверчиво понижая голос, – граф Бенигсен совсем не то предполагал. Он предполагал укрепить вон тот курган, совсем не так… но, – Борис пожал плечами. – Светлейший не захотел, или ему наговорили. Ведь… – И Борис не договорил, потому что в это время к Пьеру подошел Кайсаров, адъютант Кутузова. – А! Паисий Сергеич, – сказал Борис, с свободной улыбкой обращаясь к Кайсарову, – А я вот стараюсь объяснить графу позицию. Удивительно, как мог светлейший так верно угадать замыслы французов!
– Вы про левый фланг? – сказал Кайсаров.
– Да, да, именно. Левый фланг наш теперь очень, очень силен.
Несмотря на то, что Кутузов выгонял всех лишних из штаба, Борис после перемен, произведенных Кутузовым, сумел удержаться при главной квартире. Борис пристроился к графу Бенигсену. Граф Бенигсен, как и все люди, при которых находился Борис, считал молодого князя Друбецкого неоцененным человеком.
В начальствовании армией были две резкие, определенные партии: партия Кутузова и партия Бенигсена, начальника штаба. Борис находился при этой последней партии, и никто так, как он, не умел, воздавая раболепное уважение Кутузову, давать чувствовать, что старик плох и что все дело ведется Бенигсеном. Теперь наступила решительная минута сражения, которая должна была или уничтожить Кутузова и передать власть Бенигсену, или, ежели бы даже Кутузов выиграл сражение, дать почувствовать, что все сделано Бенигсеном. Во всяком случае, за завтрашний день должны были быть розданы большие награды и выдвинуты вперед новые люди. И вследствие этого Борис находился в раздраженном оживлении весь этот день.
За Кайсаровым к Пьеру еще подошли другие из его знакомых, и он не успевал отвечать на расспросы о Москве, которыми они засыпали его, и не успевал выслушивать рассказов, которые ему делали. На всех лицах выражались оживление и тревога. Но Пьеру казалось, что причина возбуждения, выражавшегося на некоторых из этих лиц, лежала больше в вопросах личного успеха, и у него не выходило из головы то другое выражение возбуждения, которое он видел на других лицах и которое говорило о вопросах не личных, а общих, вопросах жизни и смерти. Кутузов заметил фигуру Пьера и группу, собравшуюся около него.
– Позовите его ко мне, – сказал Кутузов. Адъютант передал желание светлейшего, и Пьер направился к скамейке. Но еще прежде него к Кутузову подошел рядовой ополченец. Это был Долохов.