Вяземский, Леонид Дмитриевич

Леонид Дмитриевич Вяземский
Дата рождения	19 августа 1848(1848-08-19)
Место рождения	усадьба Лотарево, Усманский уезд, Тамбовская губерния
Дата смерти	24 ноября 1909(1909-11-24) (61 год)
Место смерти	Лозанна, Швейцария
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Род войск	кавалерия, казачьи войска
Годы службы	1867—1909
Звание	генерал от кавалерии
Командовал	Астраханское казачье войско
Сражения/войны	Русско-турецкая война 1877—1878
Награды и премии

Князь Леонид Дми́триевич Вя́земский (1848—1909) — русский военный и государственный деятель из рода Вяземских, астраханский губернатор (1888-90), генерал от кавалерии (1906). Устроитель образцового для своего времени хозяйства в усадьбе Лотарево.

Биография

Родился 19 августа 1848 года в родительском имении Лотарево Усманского уезда Тамбовской губернии; родители: отставной штабс-ротмистр лейб-гвардии Конного полка Дмитрий Егорович (1813—1850) и Анна Николаевна (урождённая Вельяминова). Дед его, князь Егор Александрович, в 1795 г. оставил военную службу в чине полковника и удалился в имение Якиманское Суздальского уезда, где уездное дворянство избрало его своим предводителем. Владел 800-ми душ в сёлах Чистуха, Коверино (где им выстроена сохранившаяся церковь) и иных.

Князь Леонид воспитывался в Императорском Александровском лицее, по окончании которого в 1866 году был 2 января следующего года определён на службу унтер-офицером в лейб-гвардии Гусарский полк, 14 марта был произведён в юнкеры и 17 июля в корнеты. 17 апреля 1870 года получил чин поручика, 16 апреля 1873 года — штабс-ротмистра. 19 февраля 1875 года пожалован во флигель-адъютанты и в 1876 году сопровождал государя в Варшаву и в Крым, а в 1877 году — в Кишинёв.

Во время русско-турецкой войны 1877—1878 годов Вяземский, в чине полковника (произведён 27 марта 1877 года), был назначен состоять при главнокомандующем великом князе Николае Николаевиче Старшем, а затем командиром 2-й бригады Болгарского ополчения, с которой участвовал в обороне Шипкинского перевала, где был ранен. С отрядом генерала Скобелева Вяземский участвовал в боях под Шейновым и у деревни Чатак, где был снова тяжело ранен.

За оборону Шипки Вяземский получил золотую саблю с надписью «За храбрость» (17 сентября 1877 года) и орден св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом (14 ноября 1878 года), за Шейново — св. Станислава 2-й степени с мечами (18 января 1879 года), а за Чатак — орден св. Анны 2-й степени с мечами (18 января 1879 года).

После турецкой войны Вяземский служил по выборам предводителем дворянства Усманского уезда Тамбовской губернии; 30 августа 1887 г. был произведён в генерал-майоры и уволен в запас армейской кавалерии. 31 июля 1888 года назначен Астраханским губернатором и наказным атаманом Астраханского казачьего войска с зачислением по армейской кавалерии. 19 апреля 1890 года назначен начальником Главного управления Уделов; 14 мая 1896 года произведён в генерал-лейтенанты, с 1899 года являлся членом Государственного совета, а 6 декабря 1906 года произведён в генералы от кавалерии.

Среди прочих наград имел ордена св. Анны 3-й степени (30 августа 1873 года), св. Владимира 3-й степени (1 апреля 1890 года), св. Станислава 1-й степени (28 марта 1893 года), св. Анны 1-й степени (2 апреля 1895 года), св. Владимира 2-й степени (18 апреля 1899 года), Белого Орла (1 января 1905 года), а также ряд австрийских, сербских и болгарских орденов и медалей.

Умер 24 ноября 1909 года в Лозанне (Швейцария). Князя Л. Д. Вяземского похоронили 7 декабря 1909 года в фамильном склепе коробовского храма Димитрия Солунского. После закрытия церкви в 1938 году, склеп был разграблен. В 2001 году состоялось торжественное перезахоронение останков.

Семья

Женат на графине Марии Владимировне Левашовой (1859—1938), фрейлине (с 1881), дочери графа Владимира Васильевича и графини Ольги Паниной, хозяев приморского имения Гаспра. Невеста унаследовала большое состояние своего деда Василия Левашова, включавшее, среди прочего, расположенную рядом со столицей усадьбу Осиновая Роща. Этот брак позволил князю Вяземскому войти в избранный круг высшей аристократии. Умерла в эмиграции и похоронена на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа. Дети:

• Борис: родился 26 сентября 1883 г., предводитель Усманского дворянства, член совета МВД России, женат на графине Елизавете Дмитриевне Шереметевой, убит 24 августа 1917 года на станции Грязи бунтовавшими солдатами.
• Дмитрий: родился 12 ноября 1884 года, начальник 17-го передового санитарного отряда, женат на графине Александре Павловне Шуваловой, умер от ран 2 марта 1917 года.
• Лидия (28 мая 1886 года — 1 ноября 1948 года), мемуаристка, жена князя Иллариона Сергеевича Васильчикова.
• Владимир Левашов-Вяземский: родился 8 апреля 1889 года, ротмистр лейб-гвардии Гусарского полка, женат на графине Софии Ивановне Воронцовой-Дашковой, в эмиграции был журналистом, писателем, умер во Франции 19 мая 1960 года; его внучка — актриса Анна Вяземски.

Источники

• Военная энциклопедия / Под ред. В. Ф. Новицкого и др. — СПб.: т-во И. В. Сытина, 1911—1915.
• Список генералам по старшинству. Составлен по 1 июля 1906 года. СПб., 1906
• Шилов Д. Н., Кузьмин Ю. А. Члены Государственного совета Российской империи. 1801—1906: Биобиблиографический справочник. СПб., 2007.
• Данилов В. И.«Царское обругание» всё-таки было почётнее… // Липецкий областной еженедельник «Молодёжный вестник», 04.02.1995.
• Данилов В. И. По законам человеколюбия // Подъём. — 2000. — № 9. — С. 212—226.
• Данилов В. И. Имение «Лотарево» и его владельцы // Русские провинциальные усадьбы. — Воронеж, 2001. — С. 283-293.
• Данилов В. И. Образцовые хозяева усадьбы «Лотарево» // Земля Липецкая. — СПб: Наследие народов Российской Федерации, 2003. — С. 243—246.
• Данилов В. И., Дячкин О. Д., Ковригин В. В. [vyazemskiy.ucoz.ru Князья Вяземские на Липецкой земле]

Отрывок, характеризующий Вяземский, Леонид Дмитриевич

К этим слезам, которых я чувствую течение.]
Жюли играла Борису нa арфе самые печальные ноктюрны. Борис читал ей вслух Бедную Лизу и не раз прерывал чтение от волнения, захватывающего его дыханье. Встречаясь в большом обществе, Жюли и Борис смотрели друг на друга как на единственных людей в мире равнодушных, понимавших один другого.
Анна Михайловна, часто ездившая к Карагиным, составляя партию матери, между тем наводила верные справки о том, что отдавалось за Жюли (отдавались оба пензенские именья и нижегородские леса). Анна Михайловна, с преданностью воле провидения и умилением, смотрела на утонченную печаль, которая связывала ее сына с богатой Жюли.
– Toujours charmante et melancolique, cette chere Julieie, [Она все так же прелестна и меланхолична, эта милая Жюли.] – говорила она дочери. – Борис говорит, что он отдыхает душой в вашем доме. Он так много понес разочарований и так чувствителен, – говорила она матери.
– Ах, мой друг, как я привязалась к Жюли последнее время, – говорила она сыну, – не могу тебе описать! Да и кто может не любить ее? Это такое неземное существо! Ах, Борис, Борис! – Она замолкала на минуту. – И как мне жалко ее maman, – продолжала она, – нынче она показывала мне отчеты и письма из Пензы (у них огромное имение) и она бедная всё сама одна: ее так обманывают!
Борис чуть заметно улыбался, слушая мать. Он кротко смеялся над ее простодушной хитростью, но выслушивал и иногда выспрашивал ее внимательно о пензенских и нижегородских имениях.
Жюли уже давно ожидала предложенья от своего меланхолического обожателя и готова была принять его; но какое то тайное чувство отвращения к ней, к ее страстному желанию выйти замуж, к ее ненатуральности, и чувство ужаса перед отречением от возможности настоящей любви еще останавливало Бориса. Срок его отпуска уже кончался. Целые дни и каждый божий день он проводил у Карагиных, и каждый день, рассуждая сам с собою, Борис говорил себе, что он завтра сделает предложение. Но в присутствии Жюли, глядя на ее красное лицо и подбородок, почти всегда осыпанный пудрой, на ее влажные глаза и на выражение лица, изъявлявшего всегдашнюю готовность из меланхолии тотчас же перейти к неестественному восторгу супружеского счастия, Борис не мог произнести решительного слова: несмотря на то, что он уже давно в воображении своем считал себя обладателем пензенских и нижегородских имений и распределял употребление с них доходов. Жюли видела нерешительность Бориса и иногда ей приходила мысль, что она противна ему; но тотчас же женское самообольщение представляло ей утешение, и она говорила себе, что он застенчив только от любви. Меланхолия ее однако начинала переходить в раздражительность, и не задолго перед отъездом Бориса, она предприняла решительный план. В то самое время как кончался срок отпуска Бориса, в Москве и, само собой разумеется, в гостиной Карагиных, появился Анатоль Курагин, и Жюли, неожиданно оставив меланхолию, стала очень весела и внимательна к Курагину.
– Mon cher, – сказала Анна Михайловна сыну, – je sais de bonne source que le Prince Basile envoie son fils a Moscou pour lui faire epouser Julieie. [Мой милый, я знаю из верных источников, что князь Василий присылает своего сына в Москву, для того чтобы женить его на Жюли.] Я так люблю Жюли, что мне жалко бы было ее. Как ты думаешь, мой друг? – сказала Анна Михайловна.
Мысль остаться в дураках и даром потерять весь этот месяц тяжелой меланхолической службы при Жюли и видеть все расписанные уже и употребленные как следует в его воображении доходы с пензенских имений в руках другого – в особенности в руках глупого Анатоля, оскорбляла Бориса. Он поехал к Карагиным с твердым намерением сделать предложение. Жюли встретила его с веселым и беззаботным видом, небрежно рассказывала о том, как ей весело было на вчерашнем бале, и спрашивала, когда он едет. Несмотря на то, что Борис приехал с намерением говорить о своей любви и потому намеревался быть нежным, он раздражительно начал говорить о женском непостоянстве: о том, как женщины легко могут переходить от грусти к радости и что у них расположение духа зависит только от того, кто за ними ухаживает. Жюли оскорбилась и сказала, что это правда, что для женщины нужно разнообразие, что всё одно и то же надоест каждому.
– Для этого я бы советовал вам… – начал было Борис, желая сказать ей колкость; но в ту же минуту ему пришла оскорбительная мысль, что он может уехать из Москвы, не достигнув своей цели и даром потеряв свои труды (чего с ним никогда ни в чем не бывало). Он остановился в середине речи, опустил глаза, чтоб не видать ее неприятно раздраженного и нерешительного лица и сказал: – Я совсем не с тем, чтобы ссориться с вами приехал сюда. Напротив… – Он взглянул на нее, чтобы увериться, можно ли продолжать. Всё раздражение ее вдруг исчезло, и беспокойные, просящие глаза были с жадным ожиданием устремлены на него. «Я всегда могу устроиться так, чтобы редко видеть ее», подумал Борис. «А дело начато и должно быть сделано!» Он вспыхнул румянцем, поднял на нее глаза и сказал ей: – «Вы знаете мои чувства к вам!» Говорить больше не нужно было: лицо Жюли сияло торжеством и самодовольством; но она заставила Бориса сказать ей всё, что говорится в таких случаях, сказать, что он любит ее, и никогда ни одну женщину не любил более ее. Она знала, что за пензенские имения и нижегородские леса она могла требовать этого и она получила то, что требовала.
Жених с невестой, не поминая более о деревьях, обсыпающих их мраком и меланхолией, делали планы о будущем устройстве блестящего дома в Петербурге, делали визиты и приготавливали всё для блестящей свадьбы.


Граф Илья Андреич в конце января с Наташей и Соней приехал в Москву. Графиня всё была нездорова, и не могла ехать, – а нельзя было ждать ее выздоровления: князя Андрея ждали в Москву каждый день; кроме того нужно было закупать приданое, нужно было продавать подмосковную и нужно было воспользоваться присутствием старого князя в Москве, чтобы представить ему его будущую невестку. Дом Ростовых в Москве был не топлен; кроме того они приехали на короткое время, графини не было с ними, а потому Илья Андреич решился остановиться в Москве у Марьи Дмитриевны Ахросимовой, давно предлагавшей графу свое гостеприимство.
Поздно вечером четыре возка Ростовых въехали во двор Марьи Дмитриевны в старой Конюшенной. Марья Дмитриевна жила одна. Дочь свою она уже выдала замуж. Сыновья ее все были на службе.
Она держалась всё так же прямо, говорила также прямо, громко и решительно всем свое мнение, и всем своим существом как будто упрекала других людей за всякие слабости, страсти и увлечения, которых возможности она не признавала. С раннего утра в куцавейке, она занималась домашним хозяйством, потом ездила: по праздникам к обедни и от обедни в остроги и тюрьмы, где у нее бывали дела, о которых она никому не говорила, а по будням, одевшись, дома принимала просителей разных сословий, которые каждый день приходили к ней, и потом обедала; за обедом сытным и вкусным всегда бывало человека три четыре гостей, после обеда делала партию в бостон; на ночь заставляла себе читать газеты и новые книги, а сама вязала. Редко она делала исключения для выездов, и ежели выезжала, то ездила только к самым важным лицам в городе.