Вязигин, Андрей Сергеевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Андрей Сергеевич Вязигин
Дата рождения:

15 октября 1867(1867-10-15)

Место рождения:

Харьковская губерния ныне Волчанский район Харьковская область

Дата смерти:

24 сентября 1919(1919-09-24) (51 год)

Место смерти:

Орёл

Гражданство:

Российская империя Российская империя

Вероисповедание:

православие

Партия:

Союз русского народа

Род деятельности:

историк, член Государственной думы III созыва от Харьковской губернии





Андре́й Серге́евич Вязи́гин (15 октября 1867, хутор Фёдоровка, Волчанского уезда, Харьковской губернии — ночь на 24 сентября 1919, Орёл) — русский историк, профессор Харьковского университета, член III Государственной думы от Харьковской губернии.

Биография

Дворянин, родился в родовом имении. Жена — Татьяна Ивановна; в семье А. С. и Т. И. Вязигиных было двое детей.

Образование

Окончил 3-ю харьковскую гимназию. Поступил на историко-филологический факультет Харьковского университета, который окончил в 1891 году с дипломом первой степени и золотой медалью за сочинение на тему: «Борьба Генриха IV с Григорием VII до избрания Рудольфа Швабского (По источникам)». Был оставлен при университете для подготовки к профессорскому званию. Магистр истории (1898; тема диссертации: «Очерки из истории Папства в XI в.»).

Историк

С 1894 г. — приват-доцент, читал лекции по истории средних веков, с 1901, по поручению факультета, читал также курс римской истории. С 1901 — экстраординарный профессор по кафедре всеобщей истории, с мая 1913 — и. д. ординарного профессора Харьковского университета. С 1914 года читал лекции и вёл практические занятия по истории средних веков на Высших женских курсах при Товариществе трудящихся женщин в Харькове.

Ещё будучи студентом, подготовил в павленковской серии «Жизнь замечательных людей» книгу «Григорий VII, его жизнь и общественная деятельность», которая вышла в свет в 1891. Специалист по истории средневекового папства и католической церкви. Часть современников считала, что научные труды Вязигина носили компилятивный характер. В то же время, его магистерская диссертация получила положительные отзывы ряда специалистов. Так, Е. Н. Трубецкой отметил такие качества автора как «богатая эрудиция, тонкое историческое чутьё и завидное умение пользоваться тем обширным материалом источников, которыми он располагает».

В 1906—1908 гг. обработал, дополнил и издал второй том (в 2-х частях) «Лекций по всемирной истории» своего покойного коллеги по университету М. Н. Петрова. Опубликовал ряд научных статей по истории попыток осуществить на практике идеи Блаженного Августина (идеи Царства Божия на земле), которые должны были стать основой докторской диссертации. Однако из-за занятий политической деятельностью так и не успел получить докторскую степень.

В 1916—1917 издал три выпуска и первую часть четвёртого выпуска хрестоматии (пособия к лекциям и практическим занятиям) по истории средних веков.

По мнению А. С. Вязигина,

чтобы быть благотворным, знание должно быть сознательным и точным. Отсюда вытекает насущная необходимость обращения к первоисточникам, к человеческим документам… Они переносят нас в давно исчезнувшую среду, они позволяют постичь её особенности, выработать собственное о ней суждение, они развивают такое драгоценное и необходимое качество, как самостоятельность. Обогатив себя знанием, приучившись вдумчиво и самостоятельно относиться к прошлому, человек спасает свою духовную свободу от тяжёлых оков партийности.

Политическая деятельность

С 1902 года Вязигин был редактором-издателем журнала «Мирный труд», наиболее значимого провинциального «толстого» журнала правого толка, в котором публиковались статьи монархической и православной направленности, часть материалов носили антисемитский характер. На страницах своего журнала Вязигин ратовал за сочетание сильной самодержавной власти с административной децентрализацией, с развитием местного самоуправления… В 1914 издание журнала было прекращено из-за финансовых трудностей. В 19111915 Вязигин издавал газету «Харьковские губернские ведомости», которую редактировала его жена.

В ноябре 1903-го стал организатором и первым председателем Харьковского Отдела «Русского Собрания» (ХОРС) — первого местного отдела старейшей монархической организации.

Выступив на Первом Всероссийском съезде русских людей в Петербурге 8-12 февраля 1906, заверил делегатов, что на Слободской Украине нет сепаратизма, в его пользу здесь раздаются лишь отдельные голоса: «Древняя Половецкая степь не думает и не желает отделения!». На Втором Всероссийском съезде русских людей в Москве 6-12 апреля 1906 был избран товарищем председателя Съезда. На Третьем Всероссийском съезде русских людей в Киеве 1-7 октября 1906 был избран членом двух комиссий — по выработке проекта постановления по вопросу об избирательном законе и по вопросу об объединении монархистов. Также был участником Пятого Всероссийского съезда русских людей в Петербурге 16-20 мая 1912.

В декабре 1905 был инициатором создания Харьковского отдела Союза русского народа. В 1909—1912 гг. — член Главной палаты Русского народного союза имени Михаила Архангела.

В 1907—1912 гг. — член III Государственной думы от Харьковской губернии, успешно организовал избирательную кампанию правых в губернии. Входил в состав двух комиссий: редакционной и по Наказу. В 1908—1912 был председателем фракции правых в Думе. В качестве депутата активно выступал за сохранение самодержавия в России и в защиту интересов Православной церкви. Был сторонником создания прочного парламентского большинства из правых и октябристов, исключая левую часть «Союза 17 октября». Однако эти планы остались нереализованными, так как лишь явное меньшинство октябристов согласились на сближение с правыми.

С пессимизмом относился к перспективам развития России. В 1908 году писал своей жене:

Всё разваливается, всё трещит. Самые черные дни у нас ещё впереди, и мы быстрыми шагами несемся к пропасти. Для меня ясно, что у нас нет ни государственности, ни хозяйства, ни армии, ни флота, ни суда, ни просвещения, ни даже безопасности, но самое главное, у нас нет народа, а есть только население, обыватели. Нет веры, а без веры человек — труп.

Не участвовал в выборах в IV Государственную думу, после 1912 года отошёл от активной политической деятельности, сосредоточился на преподавании и занятиях фундаментальной исторической наукой. Однако в разгар Первой мировой войны — 5 января 1915 г. — Вязигин выдвинул в письме к Н. Е. Маркову (Маркову 2-му) опасную идею репрессий против этнических немцев[1]:
Народ тяготеет к земле, а не к ограничению власти Государя. Удовлетворение этой тяги Царем должно быть первым и очередным делом, ибо искалеченные, потерявшие трудоспособность люди должны быть обеспечены не 2 руб. 50 коп. годовой пенсии, а по старинке — раздачей неотчуждённой земли, отобранной у немецких колонистов, вознаграждение коих по мирному договору должно быть возложено на немцев[2]. Иначе вся ненависть будет направлена на помещиков.

В январе 1917-го Вязигин получил предложение от председателя Государственного совета И. Г. Щегловитова войти в состав Совета с целью укрепления группы правых, но отказался, сославшись на то, что желает продолжить преподавательскую деятельность.

Гибель

В начале апреля 1919-го был отстранён от преподавания в университете, а в мае арестован харьковской ЧК и заключён в тюрьму. Однако доказать его участие в «контрреволюционной деятельности» не удалось, и он был оставлен в тюрьме в качестве заложника (вместе с рядом других представителей местной интеллигенции). В августе 1919 г. заложники были увезены в Сумы, затем в Орёл, где находились в центральной тюрьме, а потом в концентрационном лагере. По свидетельству оставшихся в живых заложников, А. С. Вязигин «держал себя с достоинством, с непоколебимым мужеством, как герой». В ночь на 24 сентября 1919 А. С. Вязигин был зарублен вместе с рядом других заложников.

Труды

Исторические работы:

Политические сочинения:

  • В тумане смутных дней. Сборник статей, докладов и речей. Харьков, 1908.
  • «Гололобовский инцидент». (Страничка из истории политических партий в России). Харьков, 1909.
  • Думские выступления А. С. Вязигина. Харьков, 1913.
  • Манифест созидательного национализма / [сост. и коммент. А. Каплина и А. Степанова]. — М., 2008. — 496, [1] с. — ISBN 978-5-902725-11-4.

Напишите отзыв о статье "Вязигин, Андрей Сергеевич"

Литература

  • Государственная дума Российской империи, 1906—1917 : Энциклопедия. Москва : Российская политическая энциклопедия, 2008. С. 116. ISBN 978-5-8243-1031-3.
  • [dlib.rsl.ru/viewer/01004165846 3-й созыв Государственной Думы: портреты, биографии, автографы. — Санкт-Петербург : издание Н. Н. Ольшанскаго, 1910.]
  • Каплин А. Д. Славянофилы, их сподвижники и последователи – Москва, 2011.
  • Чорний Д. М. Харків початку XX століття: історія міста, долі людей - Харків, 1995.

Ссылки

  • [www.rusinst.ru/articletext.asp?rzd=1&id=5675 Биография]
  • [ysadba.rider.com.ua/tree/gen/21.htm Биография]
  • [rusk.ru/st.php?idar=103874 «Только вера дает силу жить…» Профессор Андрей Сергеевич Вязигин (1867—1919)]
  • [rusk.ru/st.php?idar=14416 Правые организации г. Харькова (1902—1917 гг.). Краткий очерк истории]

Примечания

  1. При том, что Н. Е. Марков был немцем по матери.
  2. То есть на Германский Рейх.


Отрывок, характеризующий Вязигин, Андрей Сергеевич

– Так помни же: это не шутка.
– Какая шутка!
– Да, да, – как бы сама с собою говоря, сказала губернаторша. – А вот что еще, mon cher, entre autres. Vous etes trop assidu aupres de l'autre, la blonde. [мой друг. Ты слишком ухаживаешь за той, за белокурой.] Муж уж жалок, право…
– Ах нет, мы с ним друзья, – в простоте душевной сказал Николай: ему и в голову не приходило, чтобы такое веселое для него препровождение времени могло бы быть для кого нибудь не весело.
«Что я за глупость сказал, однако, губернаторше! – вдруг за ужином вспомнилось Николаю. – Она точно сватать начнет, а Соня?..» И, прощаясь с губернаторшей, когда она, улыбаясь, еще раз сказала ему: «Ну, так помни же», – он отвел ее в сторону:
– Но вот что, по правде вам сказать, ma tante…
– Что, что, мой друг; пойдем вот тут сядем.
Николай вдруг почувствовал желание и необходимость рассказать все свои задушевные мысли (такие, которые и не рассказал бы матери, сестре, другу) этой почти чужой женщине. Николаю потом, когда он вспоминал об этом порыве ничем не вызванной, необъяснимой откровенности, которая имела, однако, для него очень важные последствия, казалось (как это и кажется всегда людям), что так, глупый стих нашел; а между тем этот порыв откровенности, вместе с другими мелкими событиями, имел для него и для всей семьи огромные последствия.
– Вот что, ma tante. Maman меня давно женить хочет на богатой, но мне мысль одна эта противна, жениться из за денег.
– О да, понимаю, – сказала губернаторша.
– Но княжна Болконская, это другое дело; во первых, я вам правду скажу, она мне очень нравится, она по сердцу мне, и потом, после того как я ее встретил в таком положении, так странно, мне часто в голову приходило что это судьба. Особенно подумайте: maman давно об этом думала, но прежде мне ее не случалось встречать, как то все так случалось: не встречались. И во время, когда Наташа была невестой ее брата, ведь тогда мне бы нельзя было думать жениться на ней. Надо же, чтобы я ее встретил именно тогда, когда Наташина свадьба расстроилась, ну и потом всё… Да, вот что. Я никому не говорил этого и не скажу. А вам только.
Губернаторша пожала его благодарно за локоть.
– Вы знаете Софи, кузину? Я люблю ее, я обещал жениться и женюсь на ней… Поэтому вы видите, что про это не может быть и речи, – нескладно и краснея говорил Николай.
– Mon cher, mon cher, как же ты судишь? Да ведь у Софи ничего нет, а ты сам говорил, что дела твоего папа очень плохи. А твоя maman? Это убьет ее, раз. Потом Софи, ежели она девушка с сердцем, какая жизнь для нее будет? Мать в отчаянии, дела расстроены… Нет, mon cher, ты и Софи должны понять это.
Николай молчал. Ему приятно было слышать эти выводы.
– Все таки, ma tante, этого не может быть, – со вздохом сказал он, помолчав немного. – Да пойдет ли еще за меня княжна? и опять, она теперь в трауре. Разве можно об этом думать?
– Да разве ты думаешь, что я тебя сейчас и женю. Il y a maniere et maniere, [На все есть манера.] – сказала губернаторша.
– Какая вы сваха, ma tante… – сказал Nicolas, целуя ее пухлую ручку.


Приехав в Москву после своей встречи с Ростовым, княжна Марья нашла там своего племянника с гувернером и письмо от князя Андрея, который предписывал им их маршрут в Воронеж, к тетушке Мальвинцевой. Заботы о переезде, беспокойство о брате, устройство жизни в новом доме, новые лица, воспитание племянника – все это заглушило в душе княжны Марьи то чувство как будто искушения, которое мучило ее во время болезни и после кончины ее отца и в особенности после встречи с Ростовым. Она была печальна. Впечатление потери отца, соединявшееся в ее душе с погибелью России, теперь, после месяца, прошедшего с тех пор в условиях покойной жизни, все сильнее и сильнее чувствовалось ей. Она была тревожна: мысль об опасностях, которым подвергался ее брат – единственный близкий человек, оставшийся у нее, мучила ее беспрестанно. Она была озабочена воспитанием племянника, для которого она чувствовала себя постоянно неспособной; но в глубине души ее было согласие с самой собою, вытекавшее из сознания того, что она задавила в себе поднявшиеся было, связанные с появлением Ростова, личные мечтания и надежды.
Когда на другой день после своего вечера губернаторша приехала к Мальвинцевой и, переговорив с теткой о своих планах (сделав оговорку о том, что, хотя при теперешних обстоятельствах нельзя и думать о формальном сватовстве, все таки можно свести молодых людей, дать им узнать друг друга), и когда, получив одобрение тетки, губернаторша при княжне Марье заговорила о Ростове, хваля его и рассказывая, как он покраснел при упоминании о княжне, – княжна Марья испытала не радостное, но болезненное чувство: внутреннее согласие ее не существовало более, и опять поднялись желания, сомнения, упреки и надежды.
В те два дня, которые прошли со времени этого известия и до посещения Ростова, княжна Марья не переставая думала о том, как ей должно держать себя в отношении Ростова. То она решала, что она не выйдет в гостиную, когда он приедет к тетке, что ей, в ее глубоком трауре, неприлично принимать гостей; то она думала, что это будет грубо после того, что он сделал для нее; то ей приходило в голову, что ее тетка и губернаторша имеют какие то виды на нее и Ростова (их взгляды и слова иногда, казалось, подтверждали это предположение); то она говорила себе, что только она с своей порочностью могла думать это про них: не могли они не помнить, что в ее положении, когда еще она не сняла плерезы, такое сватовство было бы оскорбительно и ей, и памяти ее отца. Предполагая, что она выйдет к нему, княжна Марья придумывала те слова, которые он скажет ей и которые она скажет ему; и то слова эти казались ей незаслуженно холодными, то имеющими слишком большое значение. Больше же всего она при свидании с ним боялась за смущение, которое, она чувствовала, должно было овладеть ею и выдать ее, как скоро она его увидит.
Но когда, в воскресенье после обедни, лакей доложил в гостиной, что приехал граф Ростов, княжна не выказала смущения; только легкий румянец выступил ей на щеки, и глаза осветились новым, лучистым светом.
– Вы его видели, тетушка? – сказала княжна Марья спокойным голосом, сама не зная, как это она могла быть так наружно спокойна и естественна.
Когда Ростов вошел в комнату, княжна опустила на мгновенье голову, как бы предоставляя время гостю поздороваться с теткой, и потом, в самое то время, как Николай обратился к ней, она подняла голову и блестящими глазами встретила его взгляд. Полным достоинства и грации движением она с радостной улыбкой приподнялась, протянула ему свою тонкую, нежную руку и заговорила голосом, в котором в первый раз звучали новые, женские грудные звуки. M lle Bourienne, бывшая в гостиной, с недоумевающим удивлением смотрела на княжну Марью. Самая искусная кокетка, она сама не могла бы лучше маневрировать при встрече с человеком, которому надо было понравиться.
«Или ей черное так к лицу, или действительно она так похорошела, и я не заметила. И главное – этот такт и грация!» – думала m lle Bourienne.
Ежели бы княжна Марья в состоянии была думать в эту минуту, она еще более, чем m lle Bourienne, удивилась бы перемене, происшедшей в ней. С той минуты как она увидала это милое, любимое лицо, какая то новая сила жизни овладела ею и заставляла ее, помимо ее воли, говорить и действовать. Лицо ее, с того времени как вошел Ростов, вдруг преобразилось. Как вдруг с неожиданной поражающей красотой выступает на стенках расписного и резного фонаря та сложная искусная художественная работа, казавшаяся прежде грубою, темною и бессмысленною, когда зажигается свет внутри: так вдруг преобразилось лицо княжны Марьи. В первый раз вся та чистая духовная внутренняя работа, которою она жила до сих пор, выступила наружу. Вся ее внутренняя, недовольная собой работа, ее страдания, стремление к добру, покорность, любовь, самопожертвование – все это светилось теперь в этих лучистых глазах, в тонкой улыбке, в каждой черте ее нежного лица.
Ростов увидал все это так же ясно, как будто он знал всю ее жизнь. Он чувствовал, что существо, бывшее перед ним, было совсем другое, лучшее, чем все те, которые он встречал до сих пор, и лучшее, главное, чем он сам.
Разговор был самый простой и незначительный. Они говорили о войне, невольно, как и все, преувеличивая свою печаль об этом событии, говорили о последней встрече, причем Николай старался отклонять разговор на другой предмет, говорили о доброй губернаторше, о родных Николая и княжны Марьи.
Княжна Марья не говорила о брате, отвлекая разговор на другой предмет, как только тетка ее заговаривала об Андрее. Видно было, что о несчастиях России она могла говорить притворно, но брат ее был предмет, слишком близкий ее сердцу, и она не хотела и не могла слегка говорить о нем. Николай заметил это, как он вообще с несвойственной ему проницательной наблюдательностью замечал все оттенки характера княжны Марьи, которые все только подтверждали его убеждение, что она была совсем особенное и необыкновенное существо. Николай, точно так же, как и княжна Марья, краснел и смущался, когда ему говорили про княжну и даже когда он думал о ней, но в ее присутствии чувствовал себя совершенно свободным и говорил совсем не то, что он приготавливал, а то, что мгновенно и всегда кстати приходило ему в голову.
Во время короткого визита Николая, как и всегда, где есть дети, в минуту молчания Николай прибег к маленькому сыну князя Андрея, лаская его и спрашивая, хочет ли он быть гусаром? Он взял на руки мальчика, весело стал вертеть его и оглянулся на княжну Марью. Умиленный, счастливый и робкий взгляд следил за любимым ею мальчиком на руках любимого человека. Николай заметил и этот взгляд и, как бы поняв его значение, покраснел от удовольствия и добродушно весело стал целовать мальчика.
Княжна Марья не выезжала по случаю траура, а Николай не считал приличным бывать у них; но губернаторша все таки продолжала свое дело сватовства и, передав Николаю то лестное, что сказала про него княжна Марья, и обратно, настаивала на том, чтобы Ростов объяснился с княжной Марьей. Для этого объяснения она устроила свиданье между молодыми людьми у архиерея перед обедней.
Хотя Ростов и сказал губернаторше, что он не будет иметь никакого объяснения с княжной Марьей, но он обещался приехать.
Как в Тильзите Ростов не позволил себе усомниться в том, хорошо ли то, что признано всеми хорошим, точно так же и теперь, после короткой, но искренней борьбы между попыткой устроить свою жизнь по своему разуму и смиренным подчинением обстоятельствам, он выбрал последнее и предоставил себя той власти, которая его (он чувствовал) непреодолимо влекла куда то. Он знал, что, обещав Соне, высказать свои чувства княжне Марье было бы то, что он называл подлость. И он знал, что подлости никогда не сделает. Но он знал тоже (и не то, что знал, а в глубине души чувствовал), что, отдаваясь теперь во власть обстоятельств и людей, руководивших им, он не только не делает ничего дурного, но делает что то очень, очень важное, такое важное, чего он еще никогда не делал в жизни.