Вяткин, Георгий Андреевич

Георгий Андреевич Вяткин
Место рождения:	Омск, Омский уезд, Акмолинская область, Российская империя
Род деятельности:	прозаик, поэт
Направление:	критический реализм
Язык произведений:	русский

Гео́ргий Андре́евич Вя́ткин (13 (25) апреля 1885, Омск — 8 января 1938, Новосибирск) — русский и советский прозаик, поэт, драматург, публицист, активный участник литературных процессов в Сибири, один из основоположников современной сибирской литературы. Сибирский областник.

Биография

Георгий Вяткин родился 13 (25) апреля 1885 года в Омске, в семье старшего урядника — музыканта Омской казачьей станицы. Отец — Андрей Иванович, потомственный казак, мать — Александра Фоминична — швея. Семья была многодетной. В 1893 году семья Вяткиных переезжает в Томск, прозванный к тому времени «Сибирскими Афинами», для образования детей, прежде всего Николая и Георгия. В Томске в семье Вяткиных родились ещё три девочки, а вот жизнь старшего брата Николая оборвалась в августе 1910 года.

В 1899 году Георгий Вяткин окончил учительскую семинарию в Томске. Своё первое стихотворение «Не грусти, утомленный страданьем» опубликовал 9 января 1900 г. в газете «Сибирская жизнь», когда ему было всего 14 лет. В 15-16-летнем возрасте проработал один год сельским учителем в Томской губернии. В 1902 году поступил в Казанский учительский институт, но при переходе во второй класс был исключён за политическую неблагонадёжность и за составление эпиграмм на учебное начальство.

Георгий вернулся в Томск и с 1905 года работал в газете «Сибирская жизнь» корректором, репортёром, фельетонистом, рецензентом, секретарём редакции. Сотрудничал в ряде томских газет и в журналах «Сибирский наблюдатель», «Сибирский вестник», «Молодая Сибирь»; в газетах родного Омска и других городов Сибири. По своим умонастроениям Георгий Вяткин был близок к надпартийному политическому движению сибирских областников, хоть и не разделял крайних сепаратистских идей. В Томске он регулярно участвовал в работе кружков, под руководством Сибирского патриарха — Григория Николаевича Потанина. Собирались лучшие и талантливые люди со всей Сибири в том числе — Г. Д. Гребенщиков, В. И. Анучин, В. Я. Шишков, известный художник Г. И. Гуркин и многие другие. В 1905 году Вяткин был привлечён к суду по статье 129 Уложения о наказаниях («призыв к ниспровержению существующего строя»).

С 1906 года Вяткин печатался в большинстве литературных журналов России, таких как «Вестник Европы», «Ежемесячный журнал», «Русское Богатство», «Летопись», «Нива», «Русская Мысль», «Лебедь» и других. Часто ездил в Москву и Петроград. Активно участвовал в работе литературного общества «Среда» Н. Д. Телешова, позднее — в работе «Молодой среды». Постоянно занимался самообразованием.

Вяткин был близко знаком с И. А. Буниным, А. И. Куприным, А. А. Блоком, А. Н. Толстым, Б. К. Зайцевым, А. М. Горьким, В. Ф. Комиссаржевской и с другими крупными деятелями Серебряного века России, а также с Роменом Ролланом. Со многими из них дружил, состоял с в переписке. Переписка с И. А. Буниным и А. М. Горьким продолжалась многие годы.

В 1907, 1909 и 1912 годах Вяткин выпустил в Томске свои первые стихотворные сборники — «Стихотворения», «Грёзы Севера» и «Под северным солнцем». 9 января 1910 года томские литераторы отмечали 10-летний юбилей творческой жизни Георгия Вяткина. 1907—1914 годах Вяткин много путешествовал: Москва, Санкт-Петербург, Финляндия, Крым. Несколько раз он посетил Алтай, написал немало путевых очерков о его природе, жителях, их обычаях и нравах. В селе Анос его принимает алтайский художник Г. И. Чорос-Гуркин, знакомый с Вяткиным по Томскому областническому кружку. В письме сибирскому писателю и краеведу В. И. Анучину (1875—1941) в июне 1912 года М. Горький писал: «…Вот Вяткин у вас поэт! Читаю его стихи, и так хорошо на душе. Очень родные стихи…». Особенно понравился Горькому вяткинский «Сонет»:

«Мне кажется, что я когда-то жил,

Что по земле брожу я не впервые:

Здесь каждый камень дорог мне и мил,

И все края давно - давно родные.

Вином любви я душу опьянил,

И в ней не меркнут образы былые

И вечен в ней родник грядущих сил.

- Да будет так! Да здравствуют живые!

Пройдут часы, недели и года,

Устану я, уйду во мрак, истлею,

Но с миром не расстанусь никогда.

Могильной тьме моя душа чужда,

Влюбленный в жизнь, я вновь воспламенею,

Мне кажется, я буду жить всегда»

С начала 1914 года Вяткин около года проработал в газете «Утро» (Харьков). По заданию газеты, в качестве корреспондента, он выезжал на фронт Первой Мировой войны, откуда присылал репортажи о военных событиях. В Польше, в конце 1914 года, Вяткин, основываясь на показаниях очевидцев, описал военные преступления германских и австро-венгерских оккупантов против мирного польского населения (вошли в серию репортажей «По кровавым полям»). Тогда же он начал работу над патриотическим стихотворным циклом «Война».

В честь рыцарей правды, в честь павших борцов,

Героев и скромных, и смелых! -

Цветы на знамена!

— восклицал Вяткин. В октябре 1915 года Вяткин был призван в действующую армию, служил в составе санитарных отрядов Всероссийского Союза городов. В 1915 г. назначен помощником уполномоченного 9-го врачебного отряда Юго-Западного фронта. В дальнейшем был заведующим санитарным транспортом, информатором комитета Северного фронта (1916 г.), помощником уполномоченного по информационной части, делопроизводителем Управления Комиссара Северного фронта (лето-осень 1917 г.). Проходил службу вместе с писателем Сашей Чёрным (А. М. Гли́кберг). В конце 1917 года демобилизован по указу как учитель. Он возвращается в Томск, затем — в родной Омск. Все военные годы Вяткин продолжал литературную деятельность, писал новые стихи о войне («Женщины с печальными глазами» и др.), статьи, в том числе несколько — под названием «С кровавых полей». В 1917 году выпустил сразу три книги — сборники стихов «Опечаленная радость» (Петроград), «Алтай» (Омск) и прозаическую «Золотые листья» (Петроград). Современники высоко оценили творчество Вяткина, он получал хорошие отзывы и рецензии на свои книги. Пьесы Вяткина ставились в театрах города Томска.

Не приняв Октябрьскую революцию, с её глумлением над рыцарями правды и павшими борцами, Вяткин примкнул к эсерам. После начала мятежа Чехо-Словацкого корпуса и массового антибольшевистского движения, летом 1918 года Вяткин вернулся в родной Омск. С июня 1918 года исполнял обязанности помощника управляющего Информационного бюро Временного Сибирского правительства, а после свержения Уфимской директории заведовал обзором печати при Правительстве Адмирала А. В. Колчака. Активно работал в издаваемых в Омске в период правления А. В. Колчака газетах «Заря» и «Русская Армия», журналах «Единая Россия», «Отечество», «Возрождение». Сопровождал Верховного Правителя России в его поездке на Тобольский фронт осенью 1919 года. В 1919 году в Екатеринбурге выходит в свет одна из лучших книг Вяткина — «Раненая Россия». Вяткин активно работает в обществах «Архивы войны», «Архивы войны и революции», в Западно-Сибирское отделе Русского географического общества, читает публичные лекции по литературе.

Осенью 1919 года, после военных поражений Колчака и падения Омска, Вяткин принял участие в Сибирском Ледяном Походе.

А в эти дни всего нужнее:

Не звать, не спорить, не кричать,

Но, от усталости бледнея,

Меча и чести не ронять.

 — писал Вяткин. В ходе отступления он, вместе с правительственными учреждениями, добрался в ноябрь 1919 года до Иркутска, вскоре оккупированного частями 5-й Красной армии. Какое-то время исполнял обязанности заведующего Информационным подотделом Иркутского губпродкома и сотрудничал с местными газетами. 22 мая 1920 г. Вяткин был арестован по доносу и этапирован в Омск, где 5 августа 1920 г. приговорён Омским военно-революционным трибуналом к трём годам лишения избирательных прав и «общественному презрению».

С 1921 года Вяткин работал заведующим отделом Хроники газеты «Рабочий путь» (Омск), входил в состав президиума «Омской артели поэтов и писателей», принимал участие в создании омских журналов «Искусство» и «Сибирь». В 1924 году Георгий Вяткин благословил литературные начинания оренбургского казака С. Н. Маркова и опубликовал подборку его стихов в газете «Рабочий путь».

С 1925 года работал в редакции журнала «Сибирские огни» (Ново-Николаевск). Вяткин — один из инициаторов созыва съезда сибирских литераторов (март 1926), действительный член Западно-Сибирского отдела Русского географического общества и Общества изучения Сибири и её производительных сил (1927). Не исключено, что Вяткин мог быть связан с литературной группой «Памир» и «Сибирской бригадой» (либо через посредство своего ученика С. Н. Маркова, либо через кого-то ещё). Но соответствующие обвинения ему не предъявлялись.

Вяткин вошёл в редколлегию Сибирской советской энциклопедии. В 1933 году, после ареста других её создателей (П. К. Казаринова, Г. И. Черемных, В. Г. Болдырева и др.) и фактического распада первой редакции ССЭ и её президиума, Вяткин вошёл в рабочую редколлегию нового состава, являясь секретарём редакции. Все статьи за 1933—1937 годы, имеющиеся в архиве редакции ССЭ, несут его визу «Г. В.». В эти же годы Георгий Андреевич написал ряд статей для 4-го и 5-го томов.

Журналист Я. С. Донской, делегат I съезда писателей СССР, вспоминал: «Я знал Вяткина в 20-е годы по Сибири. Видел его на заседаниях литературной студии в Новосибирске. Он был небольшого роста, худощав, очень подвижен, речь его была искромётна и блестяща. Во всем угадывался поэт. Авторитетом он среди литераторов пользовался колоссальным. Можно сказать, что ни одно мероприятие в литературной жизни Сибири не проходило без его участия. Это была яркая и незабываемая фигура…».

На посту секретаря Вяткин проработал вплоть до самого закрытия энциклопедии, разгром которой в 1937 г. поставил точку и в судьбе самого Вяткина. Он был исключён из членов Западно-Сибирского краевого отделения Союза советских писателей, и не смог найти новой работы. 16 декабря 1937 года Вяткин был арестован органами НКВД Новосибирской области. Во время допросов подвергался пыткам. За участие в контрреволюционной организации «Трудовая крестьянская партия» и иную (не расшифрованную) контрреволюционную деятельность приговорён к расстрелу. 8 января 1938 года приговор был приведён в исполнение. Его семья долгое время вынуждена была скрываться от властей и сумела избежать репрессий.

Реабилитирован Георгий Вяткин 12 июня 1956 года.

Семья

1. Первая жена — Капитолина Васильевна Вяткина (Юрганова), (1892−1973), состоял в браке с 1915 по 1922 гг.; Омск, ученая-этнограф, сотрудник Музея антропологии и этнографии (Кунсткамера), г. Санкт-Петербург

2. Вторая жена — Мария Николаевна Вяткина (Афонская), (1899—1987), состоял в браке с 1923 года до гибели в 1938 г.; Омск, Новосибирск, преподаватель немецкого языка

• сын (приёмный) — Владимир Георгиевич, (1920—1956), инженер-гидротехник

• дочь — Татьяна Георгиевна, (1925—2010), актриса, преподаватель русского языка и литературы

• • внук — Зубарев Андрей Евгеньевич, род. 1950, инженер

• • • правнук — Зубарев Владислав Андреевич, род. 1974, инженер

• • • • праправнук — Иван, род. 2002

Творчество

В газете «Сибирская жизнь» в 14 лет опубликовал своё первое стихотворение «Не грусти, утомлённый страданием».

Прижизненные издания:

1. «Стихотворения», Томск, 1907
2. «Грёзы Севера», Томск, 1909
3. «Под северным солнцем», Томск, 1912
4. «Алтай», Омск, 1917,
5. «Опечаленная радость», Петроград, 1917
6. «Золотые листья», 1917
7. «Раненая Россия», Екатеринбург, 1919
8. «Как дети Буку искали», Омск, 1921
9. «Чаша любви», Ново-Николаевск, 1923
10. «Алтайские сказки», Новосибирск, 1926
11. «Сказ о Ермаковом походе» (поэма), Новосибирск, журнал «Сибирские огни», 1927
12. «Приключения китайского болванчика», Москва, 1929
13. «Вчера», Новосибирск, 1933
14. «Ребятам о Сибири», Новосибирск, 1933
15. «Открытыми глазами» (роман), Новосибирск, журнал «Сибирские огни», 1936

Издания после реабилитации:

1. «Стихи», Новосибирск, 1959
2. «Поэты годов», Новосибирск, 1965
3. «Суровый край России», Новосибирск, 1969
4. «Поэты Севера», Новосибирск, 1971
5. «Открытыми глазами», Омск, 1985
6. «Сказ о Ермаковом походе», Барнаул, 1985
7. «Сказки писателей Сибири», Омск, 1986
8. «Хохот жёлтого дьявола. Возвращение», Иркутск, 1986
9. «Сонет серебряного века», Москва, 1990
10. «О, колыбель моя, Сибирь», Томск, 1991
11. «Книга настроений», Томск, 1991
12. «Раненая Россия», Омск, 1992
13. «Русские сонеты», Минск

и другие сборники и издания. В 2007 г. в Омске издано собрание сочинений Георгия Вяткина в 5 томах. В 2012 г. в Омске вышёл в свет дополнительный том к собранию сочинений Г. Вяткина.

Афоризмы Вяткина

1. Нас былая Россия зовет,

2. Будь душою, как ребёнок,

Как мечтатель и поэт…

3. И даже, кровью истекая,

Гимн жизни радостно поёт

4. И первый тост наш за Сибирь!

За её красу и ширь.

5. Да будет ваша жизнь отрадна и легка…

6. Не плачь же, сердце моё! Воскресни!

7. Но тебя ли позабуду, тихий Север — вечный друг,

8. Но с нами Мысль. Но с нами Красота.

9. Но надо жить, но надо жить и мыслить.

10. Но пережитое — священно,

И отошедшее — светло.

11. О, Север мой, люблю тебя — до боли,

Верую в радость и счастье для всех.

12. Который раз свой путь благословляя…

13. Я верю, будет жизнь, как первый день свежа.

14. Кто дерзновенен был — тот вспыхнул не напрасно.

16. Я весь — порыв. Я весь — исканье.

Далёк мой Бог. Суров мой путь.

17. Мы не пророки, мы — предтечи

Пред тем, чьё имя — человек.

18. И негасимою лампадой перед Отчизной пламенеть.

19. Влюблённый в жизнь, я вновь воспламенею…

20. Вином любви я душу опьянил,

21. Текут века, покорны и безгневны.

Течёт вся жизнь — к печальной вечной мгле…

Но эта ночь, но этот голос древний…

Минувшее бессмертно на земле"

22. Твои глаза — как звёзды ириса,

В которых нежится роса,

В которых тайно отразились

Своей улыбкой небеса".

23. Наше Мужество нас не покинет.

24. Что мир без творчества, и что без мира ты?

25.Все мы странники в мире Божьем,

26. Носите родину в сердце

27. Из милого далёка…

Избранная библиография

• Сорокин А. Хохот жёлтого дьявола: Повесть, рассказы. Вяткин Г. Возвращение: Рассказы / Сост., примеч., послесл. Е. И. Беленького, В. М. Физикова. — Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1986. — 464 с., ил. — тираж 50 000 экз. — («Литературные памятники Сибири»).

Награды

• Лауреат премии им. Н. В. Гоголя на Всероссийском литературном конкурсе (Москва, 1910) — за рассказ «Праздник».

Память

• В 2002 году в Омске на бульваре Мартынова был установлен мемориальный камень Георгию Вяткину.
• Имя Георгия Вяткина носит муниципальная библиотека Омска.
• в 2004 г. имя Георгия Вяткина присвоено одной из улиц в городе Омске
• ежегодно в Омске в апреле проходят творческие конкурсы среди молодежи «Вяткинские чтения»

Источники

• ИРЛИ (Пушкинский Дом) — Институт Русской литературы, Санкт-Петербург

• МАЭ РАН — Музей антропологии и этнографии (Кунсткамера), Санкт-Петербург

• РГАЛИ — Российский Государственный архив литературы, Москва

• ГИАОО — Государственный Исторический архив Омской области, Омск

• ГАТО — Государственный архив Томской области, Томск

• Государственный Литературный музей им. Достоевского, Омск

• Государственная научная библиотека им. Пушкина, Омск

Литература

• Беленький Е. Всему живому брат и друг… // Сорокин А. Хохот жёлтого дьявола. Вяткин Г. Возвращение. — Иркутск: Вост.-Сиб. кн. изд-во, 1986. — тираж 50 000 экз. — («Литературные памятники Сибири»). — С. 443—456
• Шишкин В. И. Поэт и власть: Г. А. Вяткин в годы гражданской войны // Вестник Новосибирского государственного университета. Серия: история, филология. Новосибирск, 2004. Т.2. Вып.2. С.62-75.
• Першина Л. [www.omsknews.ru/index.php3?th=32&dt=20080404&id=37988 Ценности вечные и непререкаемые] // Омская Газета. Январь 2008
• Даревская Е. М., статья «Начало пути в науку»
• Зародова Ю.П., статья «Литературный процесс серебряного века в зеркале провинциальной критики»
• Казачков А. статья «Поэт и полицейский»
• Кондатов Г. статья «Земле-земное»
• Посадсков Л.П. статья «80 лет Сибирской энциклопедии», Ракова А.П., книга "Омск — столица «Белой России», Шоломова С.Б., статья «Харьковская страница биографии поэта»
• Революционный суд. «Заслуги» Вяткина // «Советская Сибирь». № 177 (248). 10 августа 1920. Омск
• Вяткин Г. Кусочек омской общественности // «Советская Сибирь». № 68 (1607). 25 марта 1925. Ново-Николаевск
• Вяткин Г. Омский мединститут после пожара // «Советская Сибирь». № 170 (1412). 27 июля 1924. Ново-Николаевск
• Вяткин Г. Первомай в Омске // «Советская Сибирь». № 99 (1638). 1 мая 1925. Ново-Николаевск
• Юбилей Г. А. Вяткина // «Советская Сибирь». № 16 (1555). 20 января 1925. Ново-Николаевск

Ссылки

• [slovari.yandex.ru/~книги/Лит.%20энциклопедия/Вяткин/ Статья в Литературной энциклопедии](недоступная ссылка с 14-06-2016 (2872 дня))
• [www.lib.omsk.ru/csmb.php?page=list2 Георгий Андреевич Вяткин]
• [altai-photo.ru/stuff/georgij_vjatkin_sibirskij_poeht/25-1-0-39 Вяткин Георгий] на Алтай фото
• [www.akunb.altlib.ru/files/LiteraryMap/Personnels/viatkin.html Вяткин Георгий Андреевич] на Литературной карте Алтайского края

Отрывок, характеризующий Вяткин, Георгий Андреевич

В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.
– Это было бы хорошо, – сказала она. – Я ничего не хотела и не хочу.
Она сбросила свою собачку с колен и оправила складки платья.
– Вот благодарность, вот признательность людям, которые всем пожертвовали для него, – сказала она. – Прекрасно! Очень хорошо! Мне ничего не нужно, князь.
– Да, но ты не одна, у тебя сестры, – ответил князь Василий.
Но княжна не слушала его.
– Да, я это давно знала, но забыла, что, кроме низости, обмана, зависти, интриг, кроме неблагодарности, самой черной неблагодарности, я ничего не могла ожидать в этом доме…
– Знаешь ли ты или не знаешь, где это завещание? – спрашивал князь Василий еще с большим, чем прежде, подергиванием щек.
– Да, я была глупа, я еще верила в людей и любила их и жертвовала собой. А успевают только те, которые подлы и гадки. Я знаю, чьи это интриги.
Княжна хотела встать, но князь удержал ее за руку. Княжна имела вид человека, вдруг разочаровавшегося во всем человеческом роде; она злобно смотрела на своего собеседника.
– Еще есть время, мой друг. Ты помни, Катишь, что всё это сделалось нечаянно, в минуту гнева, болезни, и потом забыто. Наша обязанность, моя милая, исправить его ошибку, облегчить его последние минуты тем, чтобы не допустить его сделать этой несправедливости, не дать ему умереть в мыслях, что он сделал несчастными тех людей…
– Тех людей, которые всем пожертвовали для него, – подхватила княжна, порываясь опять встать, но князь не пустил ее, – чего он никогда не умел ценить. Нет, mon cousin, – прибавила она со вздохом, – я буду помнить, что на этом свете нельзя ждать награды, что на этом свете нет ни чести, ни справедливости. На этом свете надо быть хитрою и злою.
– Ну, voyons, [послушай,] успокойся; я знаю твое прекрасное сердце.
– Нет, у меня злое сердце.
– Я знаю твое сердце, – повторил князь, – ценю твою дружбу и желал бы, чтобы ты была обо мне того же мнения. Успокойся и parlons raison, [поговорим толком,] пока есть время – может, сутки, может, час; расскажи мне всё, что ты знаешь о завещании, и, главное, где оно: ты должна знать. Мы теперь же возьмем его и покажем графу. Он, верно, забыл уже про него и захочет его уничтожить. Ты понимаешь, что мое одно желание – свято исполнить его волю; я затем только и приехал сюда. Я здесь только затем, чтобы помогать ему и вам.
– Теперь я всё поняла. Я знаю, чьи это интриги. Я знаю, – говорила княжна.
– Hе в том дело, моя душа.
– Это ваша protegee, [любимица,] ваша милая княгиня Друбецкая, Анна Михайловна, которую я не желала бы иметь горничной, эту мерзкую, гадкую женщину.
– Ne perdons point de temps. [Не будем терять время.]
– Ax, не говорите! Прошлую зиму она втерлась сюда и такие гадости, такие скверности наговорила графу на всех нас, особенно Sophie, – я повторить не могу, – что граф сделался болен и две недели не хотел нас видеть. В это время, я знаю, что он написал эту гадкую, мерзкую бумагу; но я думала, что эта бумага ничего не значит.
– Nous у voila, [В этом то и дело.] отчего же ты прежде ничего не сказала мне?
– В мозаиковом портфеле, который он держит под подушкой. Теперь я знаю, – сказала княжна, не отвечая. – Да, ежели есть за мной грех, большой грех, то это ненависть к этой мерзавке, – почти прокричала княжна, совершенно изменившись. – И зачем она втирается сюда? Но я ей выскажу всё, всё. Придет время!


В то время как такие разговоры происходили в приемной и в княжниной комнатах, карета с Пьером (за которым было послано) и с Анной Михайловной (которая нашла нужным ехать с ним) въезжала во двор графа Безухого. Когда колеса кареты мягко зазвучали по соломе, настланной под окнами, Анна Михайловна, обратившись к своему спутнику с утешительными словами, убедилась в том, что он спит в углу кареты, и разбудила его. Очнувшись, Пьер за Анною Михайловной вышел из кареты и тут только подумал о том свидании с умирающим отцом, которое его ожидало. Он заметил, что они подъехали не к парадному, а к заднему подъезду. В то время как он сходил с подножки, два человека в мещанской одежде торопливо отбежали от подъезда в тень стены. Приостановившись, Пьер разглядел в тени дома с обеих сторон еще несколько таких же людей. Но ни Анна Михайловна, ни лакей, ни кучер, которые не могли не видеть этих людей, не обратили на них внимания. Стало быть, это так нужно, решил сам с собой Пьер и прошел за Анною Михайловной. Анна Михайловна поспешными шагами шла вверх по слабо освещенной узкой каменной лестнице, подзывая отстававшего за ней Пьера, который, хотя и не понимал, для чего ему надо было вообще итти к графу, и еще меньше, зачем ему надо было итти по задней лестнице, но, судя по уверенности и поспешности Анны Михайловны, решил про себя, что это было необходимо нужно. На половине лестницы чуть не сбили их с ног какие то люди с ведрами, которые, стуча сапогами, сбегали им навстречу. Люди эти прижались к стене, чтобы пропустить Пьера с Анной Михайловной, и не показали ни малейшего удивления при виде их.
– Здесь на половину княжен? – спросила Анна Михайловна одного из них…
– Здесь, – отвечал лакей смелым, громким голосом, как будто теперь всё уже было можно, – дверь налево, матушка.
– Может быть, граф не звал меня, – сказал Пьер в то время, как он вышел на площадку, – я пошел бы к себе.
Анна Михайловна остановилась, чтобы поровняться с Пьером.
– Ah, mon ami! – сказала она с тем же жестом, как утром с сыном, дотрогиваясь до его руки: – croyez, que je souffre autant, que vous, mais soyez homme. [Поверьте, я страдаю не меньше вас, но будьте мужчиной.]
– Право, я пойду? – спросил Пьер, ласково чрез очки глядя на Анну Михайловну.
– Ah, mon ami, oubliez les torts qu'on a pu avoir envers vous, pensez que c'est votre pere… peut etre a l'agonie. – Она вздохнула. – Je vous ai tout de suite aime comme mon fils. Fiez vous a moi, Pierre. Je n'oublirai pas vos interets. [Забудьте, друг мой, в чем были против вас неправы. Вспомните, что это ваш отец… Может быть, в агонии. Я тотчас полюбила вас, как сына. Доверьтесь мне, Пьер. Я не забуду ваших интересов.]
Пьер ничего не понимал; опять ему еще сильнее показалось, что всё это так должно быть, и он покорно последовал за Анною Михайловной, уже отворявшею дверь.
Дверь выходила в переднюю заднего хода. В углу сидел старик слуга княжен и вязал чулок. Пьер никогда не был на этой половине, даже не предполагал существования таких покоев. Анна Михайловна спросила у обгонявшей их, с графином на подносе, девушки (назвав ее милой и голубушкой) о здоровье княжен и повлекла Пьера дальше по каменному коридору. Из коридора первая дверь налево вела в жилые комнаты княжен. Горничная, с графином, второпях (как и всё делалось второпях в эту минуту в этом доме) не затворила двери, и Пьер с Анною Михайловной, проходя мимо, невольно заглянули в ту комнату, где, разговаривая, сидели близко друг от друга старшая княжна с князем Васильем. Увидав проходящих, князь Василий сделал нетерпеливое движение и откинулся назад; княжна вскочила и отчаянным жестом изо всей силы хлопнула дверью, затворяя ее.