Вячеслав Владимирович
| Вячеслав Владимирович | ||
| ||
|---|---|---|
| 1113 — 1127 | ||
| Предшественник: | Святослав Владимирович | |
| Преемник: | Ростислав Мстиславич | |
| ||
| 1127 — 1132 | ||
| Преемник: | Изяслав Мстиславич | |
| 1134 — 1142 | ||
| Предшественник: | Изяслав Мстиславич | |
| Преемник: | Святослав Всеволодович | |
| 1143 — 1146 | ||
| Предшественник: | Святослав Всеволодович | |
| Преемник: | Ярополк Изяславич | |
| ||
| 1132 — 1134 | ||
| Предшественник: | Юрий Владимирович Долгорукий | |
| Преемник: | Андрей Владимирович Добрый | |
| 1142 — 1143 | ||
| Предшественник: | Андрей Владимирович Добрый | |
| Преемник: | Изяслав Мстиславич | |
| ||
| 22 февраля 1139 — 4 марта 1139 | ||
| Предшественник: | Ярополк Владимирович | |
| Преемник: | Всеволод Ольгович | |
| Рождение: | 1083 | |
| Смерть: | 1154 | |
| Род: | Мономашичи | |
| Отец: | Владимир Всеволодович Мономах | |
| Мать: | Гита Уэссекская | |
| Дети: | Михаил | |
Вячесла́в Влади́мирович (ок. 1083 — декабрь 1154) — шестой сын Владимира Мономаха и Гиты Уэссекской. Князь Смоленский (1113—1127), князь Туровский (1127—1132, 1134—1142 и 1143—1146), князь Переяславля-Южного (1132—1134, 1142—1143), великий князь Киевский (c 22 февраля по 4 марта 1139, в июле 1150 и с апреля 1151 по 1154).
Содержание
Ранняя биография
В 1097 году участвовал со старшим братом Мстиславом в сражении на Колокше.
Вячеслав Владимирович был посажен отцом в Смоленске с переходом самого Владимира на киевское княжение, а Святослава Владимировича в Переяславль (1113)[2]. В 1127 году Вячеслав уже упоминается как туровский князь, а сын его старшего брата Мстислава Ростислав как смоленский. Туровская волость перешла под контроль Мономаховичей примерно в то же время, что и волынская, из которой был изгнан Ярослав Святополчич в 1118 году, хотя существуют версии о княжении его братьев Брячислава и Изяслава в Турове в 1110—1123 годах.
В 1132 году Ярополк после неудачи передать Переяславль Мстиславичам передал его Вячеславу, а Туров вместе с Минском, единственным оставшимся под контролем Мономаховичей из Полоцкого княжества — Изяславу Мстиславичу. Но в Переяславле Вячеслава, по всей вероятности, тяготило соседство с половцами, и в 1134 г. Вячеслав самовольно вернулся в Туров, выгнав оттуда племянника, который с этого момента начал борьбу с дядьями, в том числе с помощью Ольговичей.
Княжение в Киевской земле
Со смертью старшего брата Ярополка (18 февраля 1139 г.) к Вячеславу перешло старшинство в роде Мономаховичей. В феврале 1139 г. Вячеслав в первый раз унаследовал киевский престол, но уже в марте был свергнут черниговским князем Всеволодом Ольговичем.
В 1142 г., после смерти Андрея Владимировича, Всеволод отдал Вячеславу Переяславское княжество (одновременно отправив своего сына Святослава в Туров), что вызвало взрыв возмущения Давыдовичей и младших Ольговичей. Они дважды подступали к Переяславлю, но были отбиты с помощью Изяслава Мстиславича и киевлян. В январе 1143 г. столы были окончательно распределены: Вячеслав вернулся в Туров, Изяслав Мстиславич перешёл в Переяславль, а на Волыни сел Святослав Всеволодович.
В 1146 г., после смерти Всеволода, Вячеслав опять попытался активно вмешаться в политику, в частности возвел на престол во Владимире-Волынском своего племянника Владимира Андреевича. Однако новый князь Изяслав Мстиславич тут же забрал себе и Волынь и Туров, отдав Вячеславу незначительный городок Пересопницу на Волыни. В 1149 г. Юрий Долгорукий разбил Изяслава и выгнал его из Киева; теперь Изяслав решил возвести на престол Вячеслава и править от его имени, но когда он пригласил Вячеслава на престол (угрожая в противном случае пожечь Туровскую волость), Вячеслав предпочел объединиться с младшим братом Юрием, совместно они одержали победу над племянником. Юрий даже хотел уступить Киев Вячеславу, но бояре отговорили его. «Брату твоему не удержать Киева, — говорили они, — не достанется он ни тебе, ни ему». Тогда Юрий сам стал великим князем, а Вячеслава посадил в маленьком, но стратегически важном Вышгороде под самым Киевом.
Когда в 1150 г. Изяслав, выступив с Волыни, изгнал Юрия, Вячеслав въехал в Киев, но после переговоров с племянником вновь покинул город. В преддверии нового похода Юрия на Киев Изяслав присягнул Вячеславу как отцу, то есть старшему соправителю, и Вячеслав даже отпустил свою дружину с Изяславом, воевать против Юрия и Владимирка галицкого. В следующем году Изяслав одержал окончательную победу и призвал Вячеслава на трон (апрель 1151 г.). Они вместе правили в согласии до смерти Изяслава (13 ноября 1154 г.) После этого престол попытался занять Изяслав Давыдович черниговский, но Вячеслав не впустил его и призвал в Киев другого своего племянника — Ростислава Мстиславича Смоленского, который тоже признал его старшим соправителем. Однако уже в декабре 1154 г. скончался и сам Вячеслав. Ростислав после его смерти не удержал Киев: на Киев двинулся Юрий Долгорукий, Ростислав уехал защищать от него Смоленск. Киев временно (до прихода Юрия) занял Изяслав Давыдович.
Потомство
Имя жены Вячеслава Владимировича неизвестно. Ипатьевская летопись сообщает о смерти его сына Михаила в 1129 году. Также известен один внук Вячеслава — Роман, получивший в 1165 году от Ростислава Мстиславича города Василев и Красн в Смоленской земле.
Предки
Напишите отзыв о статье "Вячеслав Владимирович"
Примечания
- ↑ Уильям Тук. История России от основания монархии Рюриком до царствования Екатерины II. — 1800.
- ↑ Рудаков В. Е. Смоленская земля // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
Ссылки
- [www.krotov.info/acts/12/pvl/ipat0.htm Ипатьевская летопись]
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
Для улучшения этой статьи желательно?:
|
Отрывок, характеризующий Вячеслав Владимирович
В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.
Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
