Вёльмиссе

Вёльмиссе (нем. Wöllmisse) — плоскогорье, лежащее восточнее г. Йены и Лобеды и простирающееся на 12 км в сторону Бюргеля. На западе оно разделено на три горы (Hausberg, Kernbergе, Johannisberg), на востоке заканчивается небольшим аэродромом (Jena-Schöngleina), построенным в 1941 г. Максимальная высота над уровнем моря 405 метров. Вокруг плоскогорья лежит 15 деревень.

История

В 1856 г. в Вёльмиссе при расширении каменоломни были найдены значительные артефакты гальштатской культуры (примерно 800—450 гг. до н. э.): 9 хорошо сохранившихся бронзовых и 7 железных украшений, а также различные орудия труда, которые все были спрятаны в тайнике.

С середины 8 по начало 10 века н. э. на горе Йоханнисберг находилась славянская крепость, от которой сейчас сохранились только остатки вала. Она была покинута, очевидно, в связи с постройкой на горе Хаусберг немецкой королевской крепости в начале 10 века. До 1200 г. там были построены ещё три крепости(см. Фукстурм).

В середине 12 в. на горе возле Лобеды была построена крепость Лобдебург.

Вёльмиссе впервые упоминается в 1349 г. О происхождении этого названия идут споры. В 1319 впервые упоминаются Чёртовы дыры (Teufelslöcher) — пещера у подножья горы Кернберга в Йене. В средневековье плоскогорье было раскорчёвано и использовалось под сельское хозяйство. На нём раньше было много сейчас пропавших уже деревень (Wüstung), из которых до наших дней сохранилось только два небольших фольварка (Vorwerk) в несколько домов: Бурграбис/Люфтшиф (Burgrabis/Luftschiff) и Фрайч (Fraitsch).

Фрайч впервые упоминается в 1381 г. После войны в него заселились две большие семьи, в каждой по 10 детей, которые стали его использовать как ферму. К ней относились 24 га поля и 6 га леса.

Бурграбис был фольварком помещичьего имения из Рабиса, лежащего в 1,5 км южнее него и впервые упоминается в 1720 г. На одном из его зданий была написана дата «1632». В 18 веке здесь выращивали пшеницу, рожь и овёс. С конца 19 века упоминается постоялый двор (Gasthaus) «Люфтшиф», ставший любимым и часто посещаемым местом отдыха и праздников. С 1886 по 1901 здесь же находилась 26-и метровая триангуляционная вышка, которая была снесена при большом стечении зрителей. Пришедшая ей на смену деревянная вышка простояла с 1950 по 1976 г. В 1928 г. здесь на праздники выступала джазовая группа, и можно было полетать на воздушном шаре. Хозяин постоялого двора с 1945 по 1961 г. Фриц Хемпель пёк хлеб для заведения сам. В 1974 г. весь фольварк был снесён советскими солдатами. Сейчас Бурграбис состоит из двух жилых деревенских домов.

Западнее от аэродрома и севернее Меневица (Mennewitz) в средневековье находилась упомянутая первый раз в 1471 г. деревня, церковь которой использовалась ещё столетия после того как деревня была покинута. Так, она была реставрирована в 1688 г., последнее венчание в ней состоялось в 1738 г. После того как в Меневице была построена собственная церковь, эта церковь на горе пришла в упадок.

В 1832 г. в долине Пенникенталь по заданию помещика фон Цигéзара из Дракендорфа вокруг источника Фюрстенбруннен (Fürstenbrunnen) было сооружено знаменитое сейчас в Йене лесное место отдыха. По легенде, источник получил своё название (Княжеский источник) оттого, что здесь в сентябре 1552 г. во время охоты остановился на отдых курфюрст Иоганн Фридрих Великодушный. Сейчас вода, идущая из источника, используется для снабжения Вёльница и части старой Лобеды.

С начала 20 века Вёльмиссе снова было засажено деревьями под леснические нужды. Лес на нём состоит преимущественно из буков. На западных склонах в начале 20 века были посажены чёрные сосны, привезённые сюда из Средиземноморья, которые начали быстро распространяться и вредить местным орхидеям — одной из гордостей Йены.

1 км севернее деревни Дракендорф, на поле около Старой липы (Sommerlinde), которая была посажена примерно в 1830 г., долгое время находился фольварк Дракедорф, упомянутый первый раз в 1430 г. Известно, что его ещё посещал Гёте вместе с Сильвией фон Цигéзар, которая жила внизу в деревне. Последним на нём жил в 1950-х Курт Фогт (Kurt Voigt, 1918—2012), в дальнейшем мэр Дракендорфа и долгое время хронист деревни, работавший в её краеведческом музее. Фольварк находился непосредственно рядом со Старой липой, сейчас это место заросло лесом, но остатки стен всё ещё видны. В 1952 здесь на поле была устроена взлётная полоса для планеров, но после того как в 20 июня 1954 г. один планер не смог отцепиться от троса и его 19-летний пилот Зигфрид Бургхард разбился, взлётную полосу закрыли, а фольварк в 1959 г. снесли.

См. также

• Лобеда
• Лобдебург
• Фукстурм
• Дракендоф

Литература

• Dušek, Sigrid: Bedeutung Jenas und Umgebung für die slawische Archäologie, in: 750 Jahre Jena, hg. v. B. Wilhelmi, Jena 1985, стр. 547—558.
• Kallies, Ruth F.: Wer kennt die Plätze, weiß die Namen? Alte Jenaer Örtlichkeiten von Alterstein bis Wöllmisse, 2000.
• Voigt, Heinz: Der letzte Zeuge des Drackendorfer Vorwerks. Ostthüringer Zeitung (OTZ) vom 15. Oktober 2011.
• Ignasiak, Detlef: An der Saale und im Holzland. Ein kulturhistorischer Führer, 1997, S. 169.

Ссылки

• [www.luftfahrt-jena.de/luftfahrt/html/1945-1990.html фотографии фольварка Дракендорф]
• [www.drackendorf.de/ страница краеведческого союза Дракендорф (нем.)]
• На Викискладе есть медиафайлы по теме Вёльмиссе

Отрывок, характеризующий Вёльмиссе

Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.