Вёрсты (журнал)

Версты
Специализация:	литература, искусство, наука, общество
Периодичность:	ежегодно
Язык:	русский
Адрес редакции:	Париж
Страна:
История издания:	1926—1928
Дата основания:	1926
Объём:	280—350 страниц

К:Печатные издания, возникшие в 1926 году

«Вёрсты» — журнал литературы, искусства, науки и общественной мысли русского зарубежья, издававшийся в 1926—1928 годах на русском языке. Название получено от сборника стихов Марины Цветаевой «Вёрсты» (1921). Склады издания располагались в Берлине и Париже. Агентом по распространению в США и Канаде был С. А. Евреинов.

Журнал издавался во Франции в Париже на русском языке. Всего появилось три номера:

• 1926, № 1 — вышел и поступил в продажу в начале июля
• 1927, № 2 — вышел и поступил в продажу в начале января
• 1928, № 3 — вышел и поступил в продажу в начале января

Состав редакции

В редакцию журнала входили:

• Д. П. Святополк-Мирский
• П. П. Сувчинский
• С. Я. Эфрон

при ближайшем участии:

• Алексея Ремизова
• Марины Цветаевой
• Льва Шестова

«Вёрсты» обрели репутацию близкого к евразийству журнала, поскольку все три его редактора в то время разделяли взгляды этого течения общественной мысли. Евразийцами были некоторые авторы, дававшие материалы: Л. П. Карсавин, В. Э. Сеземан, Н. С. Трубецкой. П. М. Бицилли и Г. П. Федотов примыкали к кругу евразийцев. При этом многие публикации журнала не имели никакого отношения к евразийству.

Авторы и публикации

В журнале публиковались стихи, статьи по философии, искусствоведению и культуре, литературоведческие очерки и рецензии, затрагивались полемические общественно-политические темы.

В приложении к № 1 от 1926 года с примечаниями Алексея Ремизова вышло «Житие протопопа Аввакума, им самим написанное». В приложении к № 2 за 1927 год была перепечатана работа В. В. Розанова «Апокалипсис нашего времени. Выпуски 1—9» с издания 1918 года.

«Вёрсты» публиковали стихи Марины Цветаевой («Поэма горы», драма «Тезей», поэмы «С моря» и «Новогоднее» памяти Рильке), Сергея Есенина, Бориса Пастернака («Потёмкин»), рассказы Исаака Бабеля («История моей голубятни») и Артёма Весёлого («Восстание», «Вольница»); отрывки из романов Юрия Тынянова «Кюхля» и Андрея Белого «Москва под ударом», произведения Алексея Ремизова.

В журнале выходили литературоведческие статьи и очерки Д. П. Святополка-Мирского, Н. С. Трубецкого и С. Я. Эфрона, статьи А. С. Лурье «Музыка Стравинского» и «Две оперы Стравинского», рецензии П. М. Бицилли, очерки об иностранной литературе зарубежных авторов.

В «Вёрстах» печатались статьи по философии Льва Шестова «Неистовые речи. (По поводу экстазов Плотина)», 1926, № 1; Николая Бердяева «Русская религиозная мысль и революция», 1927, № 3; Г. П. Федотова.

В № 3 за 1928 год в ответ на статью Л. П. Карсавина «Россия и евреи» было опубликовано открытое письмо А. З. Штейнберга и его же статья «Достоевский и еврейство».

Критика

Первый номер нового эмигрантского журнала И. С. Бунин подверг пренебрежительной критике: «Очень неинтересен и очень надоел и Пастернак, о котором уже сто раз успел сказать Святополк-Мирский: „Вся прошлая русская литература — гроб повапленный, и вся надежда русской литературы теперь в Пастернаке и Цветаевой!“ Бабель тоже ценность и новинка не Бог весть какие. Вот разве Сельвинский и Артем Веселый? Но и у них — непроходимая зеленая скука!»

В обзоре о журналах 1928 года М. Л. Слоним о ныне малоизвестной широкой публике статье А. З. Штейнберга отозвался следующим образом: «Очень интересная статья А. Штейнберга „Достоевский и еврейство“ раскрывает особые черты антисемитизма великого писателя, которое автор определяет, как „оборотную сторону и истинное обоснование собственного его иудаизма“».

См. также

• Литература русского зарубежья
• Литература изгнания

Литература

Выпуски журнала

• [www.emigrantika.ru/images/pdf/versti.pdf Версты. 1926, № 1]
• [www.emigrantika.ru/images/pdf/versti1927.pdf Версты. 1927, № 2]
• [www.emigrantika.ru/images/pdf/versti1928.pdf Версты. 1928, № 3]

Источники

• [www.emigrantica.ru/item/versty-parizh-19261928 Версты (Париж, 1926—1928)]. Дом русского зарубежья им. А. Солженицына. Проверено 23 февраля 2016.
• Агеносов В. В. «… Русское шире России»: (Журнал «Версты») // Социальные и гуманитарные науки. Зарубежная литература. Сер. 7, Литературоведение : реферативный журнал. — М.: ИНИОН РАН, 1996. — Вып. № 4. — С. 134—143. — ISSN [www.sigla.ru/table.jsp?f=8&t=3&v0=0202-2095&f=1003&t=1&v1=&f=4&t=2&v2=&f=21&t=3&v3=&f=1016&t=3&v4=&f=1016&t=3&v5=&bf=4&b=&d=0&ys=&ye=&lng=&ft=&mt=&dt=&vol=&pt=&iss=&ps=&pe=&tr=&tro=&cc=UNION&i=1&v=tagged&s=0&ss=0&st=0&i18n=ru&rlf=&psz=20&bs=20&ce=hJfuypee8JzzufeGmImYYIpZKRJeeOeeWGJIZRrRRrdmtdeee88NJJJJpeeefTJ3peKJJ3UWWPtzzzzzzzzzzzzzzzzzbzzvzzpy5zzjzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzztzzzzzzzbzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzzvzzzzzzyeyTjkDnyHzTuueKZePz9decyzzLzzzL*.c8.NzrGJJvufeeeeeJheeyzjeeeeJh*peeeeKJJJJJJJJJJmjHvOJJJJJJJJJfeeeieeeeSJJJJJSJJJ3TeIJJJJ3..E.UEAcyhxD.eeeeeuzzzLJJJJ5.e8JJJheeeeeeeeeeeeyeeK3JJJJJJJJ*s7defeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeeSJJJJJJJJZIJJzzz1..6LJJJJJJtJJZ4....EK*&debug=false 0202-2095].
• Агеносов В. В. «Версты» // Литературная энциклопедия русского зарубежья: 1918–1940 : в 4 т. / Под ред. А. Н. Николюкина. — М. : РОССПЭН, 2000. — Т. 2. Периодика и литературные центры. — С. 52—56. — 640 с. — ISBN 5-8243-0097-6.</span>
• Ермичев А. А. Версты // [journals.rhga.ru/articles/Ermichev.pdf Философское содержание журналов русского зарубежья (1918—1939 гг.)]. — Научное издание. — СПб.: Вестник, 2012. — С. 173—176. — 352 с. — ISBN 978-5-4232-0003-9.
• Казнина О. А. «Версты»: литературный журнал евразийцев // Литература русского зарубежья. 1920—1940 / Сост. и отв. ред. О. Н. Михайлов. — М. : ИМЛИ РАН, 2013. — Вып. 5. — С. 129—146. — 544 с. — ISBN 978-5-9208-0422-8.</span>
• Мартынов Г. Г. Материалы к росписи содержания сериальных изданий русского зарубежья (после 1917 г.). Версты // Петербургская библиотечная школа : журнал. — СПб.: Библиотека Российской академии наук. БАН, 2003. — Вып. № 3. — С. 34—48.
• Саакянц А. А. Журнал «Версты» // Новый журнал : журнал. — Нью-Йорк., 1991. — Вып. № 183. — С. 211—217.

Отрывок, характеризующий Вёрсты (журнал)

– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.
Ни один из предполагаемых Николаем оборотов не удался; имение с молотка было продано за полцены, а половина долгов оставалась все таки не уплаченною. Николай взял предложенные ему зятем Безуховым тридцать тысяч для уплаты той части долгов, которые он признавал за денежные, настоящие долги. А чтобы за оставшиеся долги не быть посаженным в яму, чем ему угрожали кредиторы, он снова поступил на службу.
Ехать в армию, где он был на первой вакансии полкового командира, нельзя было потому, что мать теперь держалась за сына, как за последнюю приманку жизни; и потому, несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке.
Наташа и Пьер жили в это время в Петербурге, не имея ясного понятия о положении Николая. Николай, заняв у зятя деньги, старался скрыть от него свое бедственное положение. Положение Николая было особенно дурно потому, что своими тысячью двумястами рублями жалованья он не только должен был содержать себя, Соню и мать, но он должен был содержать мать так, чтобы она не замечала, что они бедны. Графиня не могла понять возможности жизни без привычных ей с детства условий роскоши и беспрестанно, не понимая того, как это трудно было для сына, требовала то экипажа, которого у них не было, чтобы послать за знакомой, то дорогого кушанья для себя и вина для сына, то денег, чтобы сделать подарок сюрприз Наташе, Соне и тому же Николаю.
Соня вела домашнее хозяйство, ухаживала за теткой, читала ей вслух, переносила ее капризы и затаенное нерасположение и помогала Николаю скрывать от старой графини то положение нужды, в котором они находились. Николай чувствовал себя в неоплатном долгу благодарности перед Соней за все, что она делала для его матери, восхищался ее терпением и преданностью, но старался отдаляться от нее.
Он в душе своей как будто упрекал ее за то, что она была слишком совершенна, и за то, что не в чем было упрекать ее. В ней было все, за что ценят людей; но было мало того, что бы заставило его любить ее. И он чувствовал, что чем больше он ценит, тем меньше любит ее. Он поймал ее на слове, в ее письме, которым она давала ему свободу, и теперь держал себя с нею так, как будто все то, что было между ними, уже давным давно забыто и ни в каком случае не может повториться.