В-10 (автогрейдер)
В-10 — автогрейдер, серийно производившийся в 1956—1962 годах Пайдеским заводом дорожных машин (с 1962 года филиал Таллинского экскаваторного завода). Последняя модель автогрейдеров серии «В», производившихся в Пайде в 1947—1962 годах. Первый советский автогрейдер с гидравлическим приводом рабочего органа. Уступил место модели Д-512[1][2][3][4].
Содержание
История
Производство автогрейдеров на пайдеском заводе началось вскоре после войны. В середине 1940-х годов под руководством Арнольда Вольберга (эст. Arnold Volberg) на базе грузового автомобиля ГАЗ-АА был сконструирован первый советский автогрейдер В-1. Буква «В» в названии автогрейдера указывала на имя его конструктора. В последующие несколько лет на предприятии продолжалось создание новых вариантов, последовательно были выпущены модели В-2 — В-6 и, наконец, более тяжёлый В-8. Все эти автогрейдеры были двухосными и оснащались бензиновым двигателем. В 1950 году предприятие было переименовано в Пайдеский завод дорожных машин[5]. В начале 1950-х годов завод приступил к выпуску трёхосного автогрейдера Э-6-3 (альтернативный индекс В-6-3) на базе агрегатов грузовика ГАЗ-51. В 1956 году началось производство В-10 — последнего автогрейдера серии «В». Машина оснащалась дизельным мотором Д-54 от трактора ДТ-54[1][2][4][6].
Через два года в СССР был утверждён ГОСТ на грейдеры. Ни модель В-10, ни более ранние модели автогрейдеров, выпускавшиеся в Пайде, не соответствовали новым нормативам. В результате на заводе было создано конструкторское бюро, разработавшее новую версию автогрейдера. Модель получила индекс Д-512, её выпуск начался в 1962 году; тогда же было прекращено производство В-10. В 1962 году пайдеский завод был передан в подчинение Таллинскому экскаваторному заводу (с 1975 года производственное объединение «Таллэкс»). К моменту переподчинения было изготовлено 1415 автогрейдеров В-10, ещё 625 было произведено, когда завод стал филиалом таллинского предприятия. Таким образом, до прекращения производства было выпущено 2040 экземпляров В-10[1][4][6].
 Внешние изображения
| |
|---|---|
| Автогрейдер В-10 | |
|
[www.techstory.ru/foto2/3/v10_est_muzey2.jpg Автогрейдер В-10 в Эстонском дорожном музее, вид сзади. Фото Сильвера Куйка.][2] |
|
|
[www.techstory.ru/foto2/3/v10_est_muzey1.jpg Автогрейдер В-10 в Эстонском дорожном музее, вид сбоку. Эстония. Фото Сильвера Куйка.][2] |
|
|
[www.techstory.ru/foto2/3/v10_est.jpg Автогрейдер В-10, 2004 год. Фото Сильвера Куйка, 2004 год.][2] |
Технические особенности
Автогрейдер В-10 представляет собой трёхосную самоходную машину и предназначен для строительства дорог в средних и лёгких грунтах и осуществления их текущего и среднего ремонта. Грейдер оснащён двигателем Д-54 мощностью 54 л. с. (40 кВт), в нём использованы агрегаты трактора Д-54. Впервые в СССР на автогрейдере применено гидравлическое управление рабочим органом[4][7].
Основные характеристики
В таблице приведены основные технические характеристики грейдера В-10[7][8].
| Модель | В-10 |
|---|---|
| Длина отвала, мм | 3660 |
| Высота отвала, мм | 500 |
| Угол резания, град | 57—105 |
| Наибольшее заглубление, мм | 150—250 |
| Марка двигателя | Д-54 |
| Мощность, л. с. (кВТ) | 54 (40) |
| Рабочая скорость, км/ч | макс. 34 |
| Количество колёс | 6 |
| Управление рабочими органами | Гидравлическое |
| Длина, м | 7,600 |
| Ширина, м | 2,340 |
| Высота, м | 2,940 |
| Масса, кг | 10 200 |
Память
- Экземпляр грейдера В-10 находится в экспозиции Эстонского дорожного музея[9].
См. также
Напишите отзыв о статье "В-10 (автогрейдер)"
Примечания
- ↑ 1 2 3 L. Juksaar. [tallinn.ester.ee/record=b2757650~S1*est Lugu Talleksist ja Talleksi erastamisest]. — Tallinn: „Koopia Kolm“, 2012. — Т. 1. — 415 с. — ISBN 9789949303533.
- ↑ 1 2 3 4 5 [www.techstory.ru/du/graider_v10.htm Автогрейдеры серии В]. TechStory.ru. Проверено 3 октября 2013.
- ↑ [www.talleks.pri.ee/?action=text&cat=3&ID=229 Teehöövlid: Eesti autogreideritest] (эст.). talleks.pri.ee. Проверено 22 ноября 2013.
- ↑ 1 2 3 4 [www.talleks.pri.ee/?action=text&cat=3&ID=230 Teehöövlid: V-10] (эст.). talleks.pri.ee. Проверено 22 ноября 2013.
- ↑ Статья «Пайде» // [bse2.ru/book_view.jsp?idn=030296&page=548&format=html Большая советская энциклопедия]. — 2 издание. — Москва: Советская энциклопедия, 1955. — Т. 31. — С. 548.
- ↑ 1 2 [www.kolhoos.pri.ee/?action=text&cat=182&ID=187 Tehasest] (эст.). Põllumajandustehnika fotogalerii. Kolhoos. Проверено 1 октября 2013.
- ↑ 1 2 М. И. Бычков, Н. Ф. Войнич, Н. А. Карташов, С. А. Новосельский, Е. И. Тищенко. [zwezda.lgg.ru/253/116.pdf Справочник строителя]. — Свердловск: Свердловское книжное издательство, 1963. — Т. 2. — С. 11. — 336 с.
- ↑ Ю. Ф. Куц, В. И. Пащенко. [zwezda.lgg.ru/253/92.pdf Дорожно-строительные работы. Нормы и расценки]. — Киев: «Будiвельник», 1977.
- ↑ [muuseum.mnt.ee/naitused/ Näitused] (эст.). Eesti Maanteemuuseum. Проверено 22 ноября 2013.
| ||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий В-10 (автогрейдер)
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.
