Бочковский, Владимир Александрович

Владимир Александрович Бочковский
Дата рождения	28 июня 1923(1923-06-28)
Место рождения	Тирасполь, МССР, СССР
Дата смерти	7 мая 1999(1999-05-07) (75 лет)
Место смерти	Тирасполь, ПМР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	танковые войска
Годы службы	1941-1980
Звание	Генерал-лейтенант танковых войск
Часть	1-я гвардейская танковая бригада
Сражения/войны	Великая Отечественная война
Награды и премии	Других государств:

Влади́мир Алекса́ндрович Бочко́вский (28 июня 1923 — 7 мая 1999) — советский военачальник, участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза. Мастер танкового боя, за войну его личный счёт составил 36 бронеединиц противника, а сам горел пять раз.

Биография

Ранние годы

Родился 28 июня 1923 года в городе Тирасполь (ныне ПМР) в семье служащего. Русский.

Учился в школе № 1 (ныне гуманитарно-математическая гимназия) Тирасполя. В 1930-х годах семья переехала в город Алупка. За день до начала Великой Отечественной войны 21 июня 1941 года окончил десять классов средней школы № 1 города Алупки. И через два дня, 23 июня уехал в Харьков и поступил в Харьковское танковое училище.

Участие в Великой Отечественной войне

Осенью 1941 года училище было эвакуировано в узбекский город Чирчик, а в июле 1942 года лейтенант В. А. Бочковский окончил училище и попал на фронт в 1-ю гвардейскую танковую бригаду.

Своё боевое крещение получил на Брянском фронте:

Маршевая рота эшелоном прибыла на одну из железнодорожных станций, где попала под бомбежку и одновременно под удар немецких танков. Для отражения атаки нашим танкам пришлось открыть огонь прямо с железнодорожных платформ. Прикрывая друг друга, они сползали с платформ, чтобы занять боевой порядок.

Первые несколько недель на войне навсегда впечатались в память отца. Он вспоминал, что практически жил в танке. Экипаж даже еду приносил туда. Причина была в картине, которая предстала перед его глазами после одной из атак. Увидев, что намотано на танковых гусеницах и катках, он ещё долго не мог заставить себя вылезти из боевой машины.

— А. В. Бочковский, Воспоминание об отце.

В одном из боёв 12 августа 1942 года на Брянском фронте в районе деревни Скляево был тяжело ранен в левое бедро. Раненого командира, не имевшего возможности самостоятельно выйти из боя, спас боевой товарищ сержант Виктор Фёдоров (позднее за спасение жизни офицера в бою он был награждён орденом Красного Знамени). После излечения в госпитале в Мичуринске вернулся в 1-ю гвардейскую танковую бригаду.

Затем воевал на Калининском фронте, в составе которого 1-я гвардейская танковая бригада вела позиционные бои.

…зимой на Калининском фронте было очень трудно. Из-за очень снежной зимы снабжение и подвоз всех видов довольствия стали крайне затруднительными. Люди голодали и обовшивели. Доходило до того, что наша авиация сбрасывала ящики с продовольствием с бреющего полета, многие из которых так и не могли найти из-за глубокого снега. Если после удачной находки продовольствия начинала топиться полевая кухня, то на запах осторожно подходили два-три немецких солдата. В каждой руке по пять-шесть котелков. Вжимая головы в плечи и не поднимая глаз, вставали в конец очереди. Повар немцев материл, но кое-что им давал. Остальные старались на них не смотреть. Наши тоже к ним ходили, когда у немцев топилась кухня. Картина была та же.

— А. В. Бочковский, Воспоминание об отце.

21 декабря 1942 года при потере радиосвязи с ушедшими вперёд танками командир роты танков Т-34 2-го танкового батальона лейтенант В. А. Бочковский под артиллерийским и миномётным огнём дошёл пешком до деревни Верейста и, выяснив обстановку, доложил на командный пункт (КП) батальона. На следующий день ему было поручено срочно доставить питание и боеприпасы к танкистам, которые занимали позиции в районе деревень Большое и Малое Борятино. Оперативно выполнив это поручение на Т-70, он лично участвовал в разгрузке, а затем, уточнив обстановку, явился на КП с докладом. По мнению командира 2-го танкового батальона гвардии капитана Вовченко, В. А. Бочковский «во время боевых действий с 21.12.1942 и по настоящее время показал себя смелым, энергичным и инициативным командиром». За этот эпизод он был награждён медалью «За отвагу».

С 1943 года — член ВКП(б)/КПСС. Принимал активное участие в Курской битве, во время которой «за мужество и отвагу, умелое руководство ротой в бою» был награждён орденом Красного Знамени. 6 июля 1943 года в районе деревни Яковлево рота средних танков Т-34 гвардии старшего лейтенанта В. А. Бочковского противостояла наступающему противнику, который предпринимал на данном участке атаки численностью до 100 танков при массированной поддержке авиации и артиллерии. В результате на боевом счету экипажа В. А. Бочковского оказалось 3 немецких танка, а всего танкисты его роты подбили и уничтожили 16 танков противника, из которых 3 — тяжёлых танка «Тигр». Из 8 советских танковых экипажей все командиры танков погибли, кроме В. А. Бочковского. По воспоминаниям военного корреспондента Юрия Жукова, «мы встретились с Бочковским на шоссе под Обонянью в трагический час, когда он выходил из боя, везя на броне танка мёртвые тела своих друзей по танковому училищу. Тогда он показался мне совсем мальчиком, тонкошеим, с заострившимися чертами лица».

Второй раз тяжело ранен 26 декабря 1943 года.

В 1944—1945 годах принимал активное участие в танковых рейдах в тыл противника. За один из таких рейдов, в результате которого в тылу у немцев на Днестре был освобождён и удерживался до подхода главных сил город Чортков, заместитель командира танкового батальона 1-й гвардейской танковой бригады гвардии капитан В. А. Бочковский был удостоен звания Героя Советского Союза.

21 марта 1944 года В. А. Бочковский с группой танков форсировал реку Теребна у села Романово Село Збаражского района Тернопольской области и захватил плацдарм. В бою за расширение плацдарма было уничтожено 16 орудий, 4 штурмовых орудия, более двухсот автомашин. 22 марта 1944 года в районе города Теребовля Тернопольской области — три танка, пять миномётов, до пятидесяти автомашин и более взвода солдат и офицеров противника.

Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 апреля 1944 года «За образцовое выполнение боевых заданий командования и проявленные при этом мужество и героизм» гвардии капитану Владимиру Александровичу Бочковскому присвоено звание Героя Советского Союза с вручением ордена Ленина и медали «Золотая Звезда» (№ 2409).

Принимал участие в танковом рейде в Карпатах, в результате которого был освобожден город Коломыя, крупный узел железных и шоссейных дорог. 15 января 1945 года командиру 2-го танкового батальона гвардии капитану В. А. Бочковскому была поставлена задача прорваться в тыл противника на 75 км, и не вступая в бой, обходя опорные пункты, захватить транспортные узлы, перерезать транспортные коммуникации в тылу противника и дождаться подхода основных сил. По мнению командира 1-й гвардейской танковой бригады гвардии полковника Темника, несмотря на сильное противодействие немецкой 19-й танковой дивизии, Бочковский выполнил эту задачу блестяще. В результате операции также был освобождён город Нове-Място и форсирована речка Пилица, на берегу которой захвачен плацдарм.

С аэродрома постоянно взлетали и садились на него транспортные самолеты. На железнодорожной станции города скопилось более сорока эшелонов с различными грузами. Один из них с «тиграми». Наши танки расстреливали их прямо на платформах. Во время боя эшелоны начали движение. Отец приказал старшему лейтенанту Духову, младшему лейтенанту Бондарю и лейтенанту Большакову догнать и остановить их. Когда «тридцатьчетверки» на максимальной скорости догнали головной эшелон, механик-водитель из экипажа Бондаря вывел танк на насыпь и боком аккуратно толкнул шедший полным ходом паровоз. Паровоз накренился и упал на противоположную сторону. За ним с грохотом полетели и вагоны со всем содержимым. Все остальные эшелоны вынуждены были остановиться. Враг не ушёл. Наверное, это единственный в истории пример, когда танк таранил паровоз и остался без повреждений.

— А. В. Бочковский, Воспоминание об отце.

За этот эпизод был представлен ко второй звезде Героя Советского Союза, но по предложению командования 1-й гвардейской танковой армией был награждён орденом Суворова III степени (17 февраля 1945).

На Зееловских высотах получил своё последнее и самое тяжёлое ранение — в живот. Из госпиталя вышел только осенью 1945 года. Всего за годы войны был ранен шесть раз, из них четыре тяжелых и два легких ранения. Кроме того, получил три тяжёлых контузии, перенёс семнадцать операций.

За войну пять раз горел. Его личный счёт составил 36 единиц бронетехники противника.

После войны

После войны Бочковский продолжил военную службу. В 1954 году окончил Военную академию бронетанковых войск, в 1964 году — Военную академию Генерального штаба. С 1980 года генерал-лейтенант танковых войск В. А. Бочковский — в отставке. Жил в городе Тирасполь, работал в ветеранских организациях, занимался вопросами увековечения памяти павших.

Скончался 8 мая 1999 года. Похоронен в Тирасполе, на аллее Славы кладбища «Дальнее».

Награды и звания

Советские государственные награды и звания:

• Герой Советского Союза (26 апреля 1944, медаль «Золотая Звезда» № 2409)
• орден Ленина (26 апреля 1944)
• орден Красного Знамени (15 июля 1943)
• орден Суворова III степени (17 февраля 1945)
• орден Богдана Хмельницкого III степени
• два ордена Отечественной войны I степени
• три ордена Красной Звезды (8 февраля 1944)
• орден «За службу Родине в Вооружённых Силах СССР» III степени
• медали, в том числе:
  • медаль «За отвагу» (25 января 1943)

Память

Почётный гражданин городов Тирасполь (Приднестровье), Строитель Белгородской области и посёлка Яковлево Белгородской области, украинских городов Чортков (Тернопольская область), Коломыя (Ивано-Франковская область), польских городов Болеславец, Бялогард, Нове-Място, Лодзь, также Лодзинского воеводства Польши и Резинского района Молдавии.

В Тирасполе в его честь назван переулок, а на доме, где он жил, установлена мраморная мемориальная доска.

Оценки и мнения

По рассказам жены Нины Бочковской, «Владимир Александрович был человеком очень целеустремлённым, несгибаемой воли. Так, даже тяжёлое ранение в бедро и суровый приговор врачей — комиссовать немедленно — не могли остановить героя и заставить его остаться в тылу. После перенесённой операции (одна нога стала короче другой на 4 см и не сгибалась в колене), он не мог залезть в танк и воевал на броне.»

Отец перенёс семнадцать операций. Чтобы не комиссовали из армии (особенно после последнего ранения, когда его признали негодным к военной службе по всем статьям), он трижды «терял» медицинские книжки.

— А. В. Бочковский, Воспоминание об отце.

…отец очень критично воспринял известный эпизод в фильме «Освобождение», когда два горящих танка, наш и немецкий, с разных сторон съезжают в реку, из них выскакивают танкисты и вступают в рукопашную схватку. Он несколько раз был свидетелем похожих эпизодов, но все происходило совсем не так — танкисты, не глядя друг на друга, тушили свои машины и, не стреляя, разъезжались в противоположные стороны.

— Надо знать психологию танкиста, — говорил он. А для этого надо хоть раз гореть в танке, тогда все поймешь, и не будешь снимать, писать и говорить глупости.

— А. В. Бочковский, Воспоминание об отце.

Семья

Отец — Александр Владимирович Бочковский, кондитер, во время немецкой оккупации был угнан на работы в Германию (город Дармштадт). Мать — Клавдия Ивановна, занималась домашним хозяйством. Брат — Анатолий.

Жена — Нина Бочковская. Сын — Александр Владимирович Бочковский, полковник, старший офицер Генштаба Российской армии.

См. также

• Список Героев Советского Союза (Молдавия)

Литература

• [www.az-libr.ru/index.htm?Persons&000/Src/0006/0043a0d6 Бочковский Владимир Александрович] // Герои Советского Союза: Краткий биографический словарь / Пред. ред. коллегии И. Н. Шкадов. — М.: Воениздат, 1987. — Т. 1 /Абаев — Любичев/. — 911 с. — 100 000 экз. — ISBN отс., Рег. № в РКП 87-95382.
• Жуков Ю. А. В гостях у капитана Бочковского // [militera.lib.ru/prose/russian/zhukov/04.html Люди сороковых годов. Записки военного корреспондента.] Изд. 2-е, переработанное и дополненное. — М.: Советская Россия, 1975. С. 313—331.
• Жилин В. А. [ta-1g.narod.ru/ludi/b/bochkovs/bochkovs.html Воспоминание об отце] // Герои-танкисты 44-го… Документальные очерки. Книга 1. — М.: Воениздат, 2003. — 544 с. — 1000 экз. — ISBN 5-7873-0036-4.
• Звёзды немеркнущей славы: очерки о крымчанах — Героях Советского Союза / авт.-сост. Ф. А. Третьяков. — 3-е изд., перераб. и доп. — Симферополь: Крым, 1984. — С. 46-52. — 255 с. — (Герои Советского Союза).
• Неретин В. П. Когда на небе были тучи. — Кишинёв, 1980. — С. 7-28.
• Цопа Тудор. [samsv.narod.ru/Klb/GSS/Bochkovskiy.html Огненные цитадели]. — Кишинёв, 1978. — С. 221—310. — 50 000 экз.

Ссылки

•  [www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=7865 Бочковский, Владимир Александрович]. Сайт «Герои Страны».
• [www.youtube.com/watch?v=xB6KI1MPhr0 Решающая танковая битва на Курской дуге]. World of Tanks. Официальный видеоканал (30 июля 2015). Проверено 30 июля 2015.

Отрывок, характеризующий Бочковский, Владимир Александрович

– Весьма может быть, что театр войны так приблизится к нам…
– Ха ха ха! Театр войны! – сказал князь. – Я говорил и говорю, что театр войны есть Польша, и дальше Немана никогда не проникнет неприятель.
Десаль с удивлением посмотрел на князя, говорившего о Немане, когда неприятель был уже у Днепра; но княжна Марья, забывшая географическое положение Немана, думала, что то, что ее отец говорит, правда.
– При ростепели снегов потонут в болотах Польши. Они только могут не видеть, – проговорил князь, видимо, думая о кампании 1807 го года, бывшей, как казалось, так недавно. – Бенигсен должен был раньше вступить в Пруссию, дело приняло бы другой оборот…
– Но, князь, – робко сказал Десаль, – в письме говорится о Витебске…
– А, в письме, да… – недовольно проговорил князь, – да… да… – Лицо его приняло вдруг мрачное выражение. Он помолчал. – Да, он пишет, французы разбиты, при какой это реке?
Десаль опустил глаза.
– Князь ничего про это не пишет, – тихо сказал он.
– А разве не пишет? Ну, я сам не выдумал же. – Все долго молчали.
– Да… да… Ну, Михайла Иваныч, – вдруг сказал он, приподняв голову и указывая на план постройки, – расскажи, как ты это хочешь переделать…
Михаил Иваныч подошел к плану, и князь, поговорив с ним о плане новой постройки, сердито взглянув на княжну Марью и Десаля, ушел к себе.
Княжна Марья видела смущенный и удивленный взгляд Десаля, устремленный на ее отца, заметила его молчание и была поражена тем, что отец забыл письмо сына на столе в гостиной; но она боялась не только говорить и расспрашивать Десаля о причине его смущения и молчания, но боялась и думать об этом.
Ввечеру Михаил Иваныч, присланный от князя, пришел к княжне Марье за письмом князя Андрея, которое забыто было в гостиной. Княжна Марья подала письмо. Хотя ей это и неприятно было, она позволила себе спросить у Михаила Иваныча, что делает ее отец.
– Всё хлопочут, – с почтительно насмешливой улыбкой, которая заставила побледнеть княжну Марью, сказал Михаил Иваныч. – Очень беспокоятся насчет нового корпуса. Читали немножко, а теперь, – понизив голос, сказал Михаил Иваныч, – у бюра, должно, завещанием занялись. (В последнее время одно из любимых занятий князя было занятие над бумагами, которые должны были остаться после его смерти и которые он называл завещанием.)
– А Алпатыча посылают в Смоленск? – спросила княжна Марья.
– Как же с, уж он давно ждет.


Когда Михаил Иваныч вернулся с письмом в кабинет, князь в очках, с абажуром на глазах и на свече, сидел у открытого бюро, с бумагами в далеко отставленной руке, и в несколько торжественной позе читал свои бумаги (ремарки, как он называл), которые должны были быть доставлены государю после его смерти.
Когда Михаил Иваныч вошел, у него в глазах стояли слезы воспоминания о том времени, когда он писал то, что читал теперь. Он взял из рук Михаила Иваныча письмо, положил в карман, уложил бумаги и позвал уже давно дожидавшегося Алпатыча.
На листочке бумаги у него было записано то, что нужно было в Смоленске, и он, ходя по комнате мимо дожидавшегося у двери Алпатыча, стал отдавать приказания.
– Первое, бумаги почтовой, слышишь, восемь дестей, вот по образцу; золотообрезной… образчик, чтобы непременно по нем была; лаку, сургучу – по записке Михаила Иваныча.
Он походил по комнате и заглянул в памятную записку.
– Потом губернатору лично письмо отдать о записи.
Потом были нужны задвижки к дверям новой постройки, непременно такого фасона, которые выдумал сам князь. Потом ящик переплетный надо было заказать для укладки завещания.
Отдача приказаний Алпатычу продолжалась более двух часов. Князь все не отпускал его. Он сел, задумался и, закрыв глаза, задремал. Алпатыч пошевелился.
– Ну, ступай, ступай; ежели что нужно, я пришлю.
Алпатыч вышел. Князь подошел опять к бюро, заглянув в него, потрогал рукою свои бумаги, опять запер и сел к столу писать письмо губернатору.
Уже было поздно, когда он встал, запечатав письмо. Ему хотелось спать, но он знал, что не заснет и что самые дурные мысли приходят ему в постели. Он кликнул Тихона и пошел с ним по комнатам, чтобы сказать ему, где стлать постель на нынешнюю ночь. Он ходил, примеривая каждый уголок.
Везде ему казалось нехорошо, но хуже всего был привычный диван в кабинете. Диван этот был страшен ему, вероятно по тяжелым мыслям, которые он передумал, лежа на нем. Нигде не было хорошо, но все таки лучше всех был уголок в диванной за фортепиано: он никогда еще не спал тут.
Тихон принес с официантом постель и стал уставлять.
– Не так, не так! – закричал князь и сам подвинул на четверть подальше от угла, и потом опять поближе.
«Ну, наконец все переделал, теперь отдохну», – подумал князь и предоставил Тихону раздевать себя.
Досадливо морщась от усилий, которые нужно было делать, чтобы снять кафтан и панталоны, князь разделся, тяжело опустился на кровать и как будто задумался, презрительно глядя на свои желтые, иссохшие ноги. Он не задумался, а он медлил перед предстоявшим ему трудом поднять эти ноги и передвинуться на кровати. «Ох, как тяжело! Ох, хоть бы поскорее, поскорее кончились эти труды, и вы бы отпустили меня! – думал он. Он сделал, поджав губы, в двадцатый раз это усилие и лег. Но едва он лег, как вдруг вся постель равномерно заходила под ним вперед и назад, как будто тяжело дыша и толкаясь. Это бывало с ним почти каждую ночь. Он открыл закрывшиеся было глаза.
– Нет спокоя, проклятые! – проворчал он с гневом на кого то. «Да, да, еще что то важное было, очень что то важное я приберег себе на ночь в постели. Задвижки? Нет, про это сказал. Нет, что то такое, что то в гостиной было. Княжна Марья что то врала. Десаль что то – дурак этот – говорил. В кармане что то – не вспомню».
– Тишка! Об чем за обедом говорили?
– Об князе, Михайле…
– Молчи, молчи. – Князь захлопал рукой по столу. – Да! Знаю, письмо князя Андрея. Княжна Марья читала. Десаль что то про Витебск говорил. Теперь прочту.
Он велел достать письмо из кармана и придвинуть к кровати столик с лимонадом и витушкой – восковой свечкой и, надев очки, стал читать. Тут только в тишине ночи, при слабом свете из под зеленого колпака, он, прочтя письмо, в первый раз на мгновение понял его значение.
«Французы в Витебске, через четыре перехода они могут быть у Смоленска; может, они уже там».
– Тишка! – Тихон вскочил. – Нет, не надо, не надо! – прокричал он.
Он спрятал письмо под подсвечник и закрыл глаза. И ему представился Дунай, светлый полдень, камыши, русский лагерь, и он входит, он, молодой генерал, без одной морщины на лице, бодрый, веселый, румяный, в расписной шатер Потемкина, и жгучее чувство зависти к любимцу, столь же сильное, как и тогда, волнует его. И он вспоминает все те слова, которые сказаны были тогда при первом Свидании с Потемкиным. И ему представляется с желтизною в жирном лице невысокая, толстая женщина – матушка императрица, ее улыбки, слова, когда она в первый раз, обласкав, приняла его, и вспоминается ее же лицо на катафалке и то столкновение с Зубовым, которое было тогда при ее гробе за право подходить к ее руке.
«Ах, скорее, скорее вернуться к тому времени, и чтобы теперешнее все кончилось поскорее, поскорее, чтобы оставили они меня в покое!»


Лысые Горы, именье князя Николая Андреича Болконского, находились в шестидесяти верстах от Смоленска, позади его, и в трех верстах от Московской дороги.
В тот же вечер, как князь отдавал приказания Алпатычу, Десаль, потребовав у княжны Марьи свидания, сообщил ей, что так как князь не совсем здоров и не принимает никаких мер для своей безопасности, а по письму князя Андрея видно, что пребывание в Лысых Горах небезопасно, то он почтительно советует ей самой написать с Алпатычем письмо к начальнику губернии в Смоленск с просьбой уведомить ее о положении дел и о мере опасности, которой подвергаются Лысые Горы. Десаль написал для княжны Марьи письмо к губернатору, которое она подписала, и письмо это было отдано Алпатычу с приказанием подать его губернатору и, в случае опасности, возвратиться как можно скорее.
Получив все приказания, Алпатыч, провожаемый домашними, в белой пуховой шляпе (княжеский подарок), с палкой, так же как князь, вышел садиться в кожаную кибиточку, заложенную тройкой сытых саврасых.
Колокольчик был подвязан, и бубенчики заложены бумажками. Князь никому не позволял в Лысых Горах ездить с колокольчиком. Но Алпатыч любил колокольчики и бубенчики в дальней дороге. Придворные Алпатыча, земский, конторщик, кухарка – черная, белая, две старухи, мальчик казачок, кучера и разные дворовые провожали его.
Дочь укладывала за спину и под него ситцевые пуховые подушки. Свояченица старушка тайком сунула узелок. Один из кучеров подсадил его под руку.
– Ну, ну, бабьи сборы! Бабы, бабы! – пыхтя, проговорил скороговоркой Алпатыч точно так, как говорил князь, и сел в кибиточку. Отдав последние приказания о работах земскому и в этом уж не подражая князю, Алпатыч снял с лысой головы шляпу и перекрестился троекратно.
– Вы, ежели что… вы вернитесь, Яков Алпатыч; ради Христа, нас пожалей, – прокричала ему жена, намекавшая на слухи о войне и неприятеле.
– Бабы, бабы, бабьи сборы, – проговорил Алпатыч про себя и поехал, оглядывая вокруг себя поля, где с пожелтевшей рожью, где с густым, еще зеленым овсом, где еще черные, которые только начинали двоить. Алпатыч ехал, любуясь на редкостный урожай ярового в нынешнем году, приглядываясь к полоскам ржаных пелей, на которых кое где начинали зажинать, и делал свои хозяйственные соображения о посеве и уборке и о том, не забыто ли какое княжеское приказание.
Два раза покормив дорогой, к вечеру 4 го августа Алпатыч приехал в город.
По дороге Алпатыч встречал и обгонял обозы и войска. Подъезжая к Смоленску, он слышал дальние выстрелы, но звуки эти не поразили его. Сильнее всего поразило его то, что, приближаясь к Смоленску, он видел прекрасное поле овса, которое какие то солдаты косили, очевидно, на корм и по которому стояли лагерем; это обстоятельство поразило Алпатыча, но он скоро забыл его, думая о своем деле.
Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.