Галочкин, Валентин Андреевич

Валентин Андреевич Галочкин
скульптор
Дата рождения:	22 ноября 1928(1928-11-22)
Место рождения:	Днепропетровск
Дата смерти:	3 ноября 2006(2006-11-03) (77 лет)
Место смерти:	Москва
Работы на Викискладе

Галочкин Валентин Андреевич (22 ноября 1928, Днепропетровск, УССР — 3 ноября 2006, Москва, Россия) — советский (российский, украинский) скульптор.

Биография

Родился 22 ноября 1928 года в Днепропетровске (УССР). Отец, Галочкин Андрей Андреевич, русский, был родом из Калужской области, работал директором столовой, позже — лепщиком и бригадиром форматоров. Мать, Либерман Ольга Григорьевна, еврейка, родилась в г. Чигирине (Украина), работала бухгалтером.

Во время Второй мировой войны семья Галочкиных была эвакуирована в Краснодарский край, затем в Узбекистан, а в 1944 г. вернулась в Днепропетровск. С 1944 по 1949 г. Валентин Галочкин обучался в Художественном училище Днепропетровска, в том числе у профессора Жирадкова. С 1949 по 1955 г. учился в Киевском художественном институте на факультете скульптуры. Большое влияние на него оказал профессор Макс Исаевич Гельманн.

Дипломная выпускная работа «Сталевар» (1956) была отлита в бронзе за счет института, в том же году приобретена Министерством культуры и выставлена в Государственном художественном музее г. Львова (Украина). Галочкина сразу после окончания института назначили главным художником Киевского скульптурного комбината, на этой должности он остался до 1959 года.

За работу «Хиросима» (1957) Галочкин в 29 лет был представлен к Ленинской премии, в то время высшей государственной награде в СССР, однако премия в 1957 г. была присуждена 83-летнему С. Коненкову.

Карьера молодого скульптора вскоре остановилась из-за конфликтов с партийным руководством. Валентин Галочкин отказался вступить в Коммунистическую партию и активно поддерживать официальную пропаганду. Вплоть до 1991 г. Галочкин исполнял государственные заказы (в том числе памятники на территории УССР и РСФСР), однако даже в заказных работах скульптор пытался выразить общечеловеческие ценности и уменьшить коммунистический пафос.

В 1968 г. Валентин Галочкин стал лауреатом премии Венского фестиваля молодых художников. В 1960-х и 1970-х гг. совершил несколько поездок в Великобританию, Францию, Египет и Грецию.

В 1986 г. в связи с аварией на Чернобыльской АЭС скульптор вместе с семьей переехал из Киева в Москву. В 1999 г. эмигрировал в Германию, жил в Висмаре, с 2002 г. — в Гамбурге. В 2002 г. здоровье скульптора резко ухудшилось, в последующие несколько лет он перенес ряд сложных операций. Умер от инфаркта 3 ноября 2006 г. во время поездки в Россию, в Москве. Похоронен на Нахабинском кладбище 8 ноября 2006 г.

В.Галочкин был женат 3 раза. Первый брак (1958 г.) с Юлией Укадер (советский украинский скульптор, 1923—2008). Дочь от первого брака — Татьяна Рябоконь, урожд. Галочкина (живописец). Второй брак (1978 г.) с Еленой Бокшицкой (киновед, 1948—1994). Дочь от второго брака — Анна Бокшицкая (журналист). Третий брак (1980 г.) с Лидией Галочкиной, урожд. Абраменко (художник, писатель, род. 1956). Сыновья от третьего брака — Игорь Галочкин и Андрей Галочкин. В.Галочкин занимался спортом, был мастером спорта по плаванию и волейболу, увлекался охотой и рыбной ловлей.

Художественный стиль

Ранние работы, в том числе выпускная дипломная работа «Сталевар» (1956) выполнены в стиле социалистического реализма, в традициях Мухиной, Шадра, Меркурова.

Первая крупная работа «Хиросима» (1957), принесшая Галочкину известность в СССР, посвящена жертвам атомной бомбардировки города Хиросима во Второй мировой войне. «Хиросима» выражает протест скульптора против атомного оружия и войны, призыв к человечности.

• ValentinGalochkin 1956 SteelSmelter.jpg

  "Сталевар", 1956

• ValentinGalochkin 1957 Hiroshima.jpg

  "Хиросима", 1957

• ValentinGalochkin 1960 Lenin.jpg

  "В.И.Ленин", 1960

C 1957 по 1991 гг. Галочкин выполняет десятки парадных памятников и бюстов В. И. Ленина и других политических деятелей СССР. Однако скульптор никогда не воспринимал эти государственные заказы, служащие целям пропаганды, как творческую работу. Галочкин в самом начале своего творческого пути разочаровался и в художественных принципах социалистического реализма. В своем творческом поиске он ориентируется на искусство Западной Европы и США, изучает творчество Генри Мура, Цадкина, Модильяни, Бурделя, Майоля и др.

Постепенно он приходит своему собственному видению формы и скульптуры. Форма не обязательно должна следовать за натурой и реалистически подражать ей. Она должна, прежде всего, быть красивой, создавать интересные ажуры и сочетание полутонов на своей поверхности. Галочкин воспринимает скульптуру как множество силуэтов, которые образует окружающий скульптуру воздух. С любого ракурса скульптура должна иметь интересный контур.

Ряд монументальных работ Галочкина посвящён теме Второй мировой войны. Однако видение войны художником, пережившим эвакуацию и смерть родных и близких, было далеко от официальной коммунистической пропаганды. Вместо бодро шагающих солдат и вождей в парадных позах скульптор изображал страдания и скорбь, которые приносит война народу, каждому человеку.

Работа «Уходящий на фронт» 1957 г., вырубленная из куска дерева, показывает последний страстный поцелуй солдата, прощающегося с женой. В памятнике «Жертва» 1964 г. фигуру человека образует разлом в камне, как будто образовавшийся от взрыва снаряда. Исчезнувшего человека показывает его след, силуэт в воздухе. Памятник жертвам Бабьего Яра (рабочее название — «Насилие») 1964 г. — беременная женщина, рассеченная надвое, страшный символ массовых расстрелов евреев. Памятник «Вдовы» 1975 г. изображает старую и молодую женщину (мать и жену), вечно держащих каску погибшего солдата. В работе «Врата скорби» 1976 г. две «женщины оплакивают тяжкую потерю, подобно атлантам». «Памятник сожженному селу» 1979 г. — девочка, стоящая в языках пламени.

• ValentinGalochkin 1957 Parting.jpg

  "Уходящий на фронт", 1957

• ValentinGalochkin 1964 Victim.jpg

  "Жертва", 1964

• ValentinGalochkin 1964 Violence.jpg

  "Бабий Яр", 1964

• ValentinGalochkin 1975 Widows.jpg

  "Вдовы", 1975

• ValentinGalochkin 1976 SorrowGate.jpg

  "Врата скорби", 1976

• ValentinGalochkin 1979 BurntVillageMonument.jpg

  "Памятник сожженному селу", 1976

Основной темой станковых работ скульптора была женская фигура и женский торс. Множество этюдов и работ, изображающих женскую фигуру в реалистической манере, было утрачено. Галочкин постепенно от реалистического изображения обнаженного тела переходит ко все большей символичности. В работах «Королева» 1965 г., «Река» 1970 г., «Виолончелистка» 1975 г. женская фигура стилизуется, превращается в игру силуэтов, объёмов и «рисунков воздуха».

• ValentinGalochkin 1975 Mermaid.jpg

  "Русалка", 1975

• ValentinGalochkin 1965 Slavery.jpg

  Этюд ("Рабство"), 1965

• ValentinGalochkin 1975 Spring.jpg

  Этюд ("Весна"), 1975

• ValentinGalochkin 1965 Queen.jpg

  "Королева", 1965

• ValentinGalochkin 1970 River.jpg

  "Река", 1970

• ValentinGalochkin 1975 Cellist.jpg

  "Виолончелистка", 1975

Особое значение в творчестве Галочкина приобретает геометрическая фигура эллипс, в котором скульптор видит основу композиции и «стремление к гармонии». «Торсы» 1969 и 1975 гг. приближают женский торс к эллипсам, превращаются в напряженные, гармоничные и сбалансированные формы.

• ValentinGalochkin 1969 BoundTorso.jpg

  "Согнутый торс", 1969

• ValentinGalochkin 1975 Torso.jpg

  "Торс", 1975

• ValentinGalochkin 1975 Torsos.jpg

  "Торсы", 1975

Цитаты (из рабочих записей)

Даже красивые, но задуманные и потому навязчивые ритмы и ажуры — тоже ложь, придуманное и потому пустое и холодное.

Бесстрастное только может обладать качеством вечного.

Если существует объективное понятие «красота» и если красивое, в таком случае, должно оставаться красивым вечно, то творить надо по законам вселенной.

Не изощренность делает произведение вечным и великим, а его обнаженная искренняя правда и чистота, простая, как сама земля, навзничь открытая людям.

Из чего состоит эта красота предмета? Наверное, прежде всего из-за гармонии и внутреннего ритма и слаженности, рациональности и скрытой целесообразности.

Чтобы твой мир стал дорог людям, а не только тебе, он должен быть гуманным.

В произведении искусства должно быть таинство

Литература

• Галочкина Л. Н. Валентин Галочкин: жизнь и работа скульптора. Из рабочих записей Валентина Галочкина. 2010, Москва, Анкил, 336 с. с илл., ISBN 9785864763049.
• Объединение московских скульпторов 1992-2007. Каталог произведений московских скульпторов к 15-летию ОМС, изд.МСХ, Москва, 67 стр. с илл., 2007. C. 14 [www.oms.ru/archive/MSH_Paper/katalog_oms15.pdf]
• Андрієвська В. Л., Беличко Ю. В. На межі 2-3 тисячоліття. Художники Києва. Iз древа життя Українського, образотворче мистецтво. 2009, Києв, Криниця. 523 с.
• Galochkina L. Valentin Galochkin. 2 Volumen. 2007, Hamburg, Fotobuch.de, 653353-H96C13G
• Вольценбург О. Э. Советский биографический словарь. под. ред. Гориной Т. Н. Москва, Искусство, 1972. С. 399. [www.google.ru/search?tbm=bks&hl=ru&q=%D0%93%D0%90%D0%9B%D0%9E%D0%A7%D0%9A%D0%98%D0%9D%2C+%D0%92%D0%B0%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D1%82%D0%B8%D0%BD+%D0%90%D0%BD%D0%B4%D1%80%D0%B5%D0%B5%D0%B2%D0%B8%D1%87++%D1%80.+22.11.1928+]
• Опыт как реальность. Конечна Р. Новости МСХ, 2010 (№11) [artanum.ru/gazeta/gazeta_11_2010.pdf]
• Томский о скульптуре "Хиросима" 1957 г. в Томский Н. В., Шевцов И. М. Прекрасное и народ: сборник статей. Москва, Из-во Академии художеств СССР, 1961. С. 144. [www.google.ru/search?tbm=bks&hl=ru&q=%D0%B3%D0%B0%D0%BB%D0%BE%D1%87%D0%BA%D0%B8%D0%BD+%D1%85%D0%B8%D1%80%D0%BE%D1%81%D0%B8%D0%BC%D0%B0#newwindow=1&hl=ru&tbm=bks&q=%D0%9E%D0%B4%D0%BD%D0%B8%D0%BC+%D0%B8%D0%B7+%D0%B3%D0%BB%D1%83%D0%B1%D0%BE%D0%BA%D0%BE+%D1%81%D0%BE%D0%B4%D0%B5%D1%80%D0%B6%D0%B0%D1%82%D0%B5%D0%BB%D1%8C%D0%BD%D1%8B%D1%85+%D0%BF%D1%80%D0%BE%D0%B8%D0%B7%D0%B2%D0%B5%D0%B4%D0%B5%D0%BD%D0%B8%D0%B9+%D1%83%D0%BA%D1%80%D0%B0%D0%B8%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D1%85+%D1%81%D0%BA%D1%83%D0%BB%D1%8C%D0%BF%D1%82%D0%BE%D1%80%D0%BE%D0%B2+%D1%8F+%D1%81%D1%87%D0%B8%D1%82%D0%B0%D1%8E+%D1%80%D0%B0%D0%B1%D0%BE%D1%82%D1%83+%D0%92%D0%B0%D0%BB%D0%B5%D0%BD%D1%82%D0%B8%D0%BD%D0%B0+%D0%93%D0%B0%D0%BB%D0%BE%D1%87%D0%BA%D0%B8%D0%BD%D0%B0+-%C2%AB%D0%A5%D0%B8%D1%80%D0%BE%D1%81%D0%B8%D0%BC%D0%B0%C2%BB]

Ссылки

[valentingalochkin.narod2.ru/index_ru.html Официальный сайт]

[www.rgali.ru/object/224695049 Архивный фонд Галочкина в РГАЛИ]

Отрывок, характеризующий Галочкин, Валентин Андреевич

– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.
Несмотря на всю силу тона усталости и уверенности, с которой произнесены были эти слова, Пьер, так долго думавший о своей карьере, хотел было возражать. Но князь Василий перебил его тем воркующим, басистым тоном, который исключал возможность перебить его речь и который употреблялся им в случае необходимости крайнего убеждения.
– Mais, mon cher, [Но, мой милый,] я это сделал для себя, для своей совести, и меня благодарить нечего. Никогда никто не жаловался, что его слишком любили; а потом, ты свободен, хоть завтра брось. Вот ты всё сам в Петербурге увидишь. И тебе давно пора удалиться от этих ужасных воспоминаний. – Князь Василий вздохнул. – Так так, моя душа. А мой камердинер пускай в твоей коляске едет. Ах да, я было и забыл, – прибавил еще князь Василий, – ты знаешь, mon cher, что у нас были счеты с покойным, так с рязанского я получил и оставлю: тебе не нужно. Мы с тобою сочтемся.
То, что князь Василий называл с «рязанского», было несколько тысяч оброка, которые князь Василий оставил у себя.
В Петербурге, так же как и в Москве, атмосфера нежных, любящих людей окружила Пьера. Он не мог отказаться от места или, скорее, звания (потому что он ничего не делал), которое доставил ему князь Василий, а знакомств, зовов и общественных занятий было столько, что Пьер еще больше, чем в Москве, испытывал чувство отуманенности, торопливости и всё наступающего, но не совершающегося какого то блага.
Из прежнего его холостого общества многих не было в Петербурге. Гвардия ушла в поход. Долохов был разжалован, Анатоль находился в армии, в провинции, князь Андрей был за границей, и потому Пьеру не удавалось ни проводить ночей, как он прежде любил проводить их, ни отводить изредка душу в дружеской беседе с старшим уважаемым другом. Всё время его проходило на обедах, балах и преимущественно у князя Василия – в обществе толстой княгини, его жены, и красавицы Элен.
Анна Павловна Шерер, так же как и другие, выказала Пьеру перемену, происшедшую в общественном взгляде на него.
Прежде Пьер в присутствии Анны Павловны постоянно чувствовал, что то, что он говорит, неприлично, бестактно, не то, что нужно; что речи его, кажущиеся ему умными, пока он готовит их в своем воображении, делаются глупыми, как скоро он громко выговорит, и что, напротив, самые тупые речи Ипполита выходят умными и милыми. Теперь всё, что ни говорил он, всё выходило charmant [очаровательно]. Ежели даже Анна Павловна не говорила этого, то он видел, что ей хотелось это сказать, и она только, в уважение его скромности, воздерживалась от этого.
В начале зимы с 1805 на 1806 год Пьер получил от Анны Павловны обычную розовую записку с приглашением, в котором было прибавлено: «Vous trouverez chez moi la belle Helene, qu'on ne se lasse jamais de voir». [у меня будет прекрасная Элен, на которую никогда не устанешь любоваться.]
Читая это место, Пьер в первый раз почувствовал, что между ним и Элен образовалась какая то связь, признаваемая другими людьми, и эта мысль в одно и то же время и испугала его, как будто на него накладывалось обязательство, которое он не мог сдержать, и вместе понравилась ему, как забавное предположение.
Вечер Анны Павловны был такой же, как и первый, только новинкой, которою угощала Анна Павловна своих гостей, был теперь не Мортемар, а дипломат, приехавший из Берлина и привезший самые свежие подробности о пребывании государя Александра в Потсдаме и о том, как два высочайшие друга поклялись там в неразрывном союзе отстаивать правое дело против врага человеческого рода. Пьер был принят Анной Павловной с оттенком грусти, относившейся, очевидно, к свежей потере, постигшей молодого человека, к смерти графа Безухого (все постоянно считали долгом уверять Пьера, что он очень огорчен кончиною отца, которого он почти не знал), – и грусти точно такой же, как и та высочайшая грусть, которая выражалась при упоминаниях об августейшей императрице Марии Феодоровне. Пьер почувствовал себя польщенным этим. Анна Павловна с своим обычным искусством устроила кружки своей гостиной. Большой кружок, где были князь Василий и генералы, пользовался дипломатом. Другой кружок был у чайного столика. Пьер хотел присоединиться к первому, но Анна Павловна, находившаяся в раздраженном состоянии полководца на поле битвы, когда приходят тысячи новых блестящих мыслей, которые едва успеваешь приводить в исполнение, Анна Павловна, увидев Пьера, тронула его пальцем за рукав.
– Attendez, j'ai des vues sur vous pour ce soir. [У меня есть на вас виды в этот вечер.] Она взглянула на Элен и улыбнулась ей. – Ma bonne Helene, il faut, que vous soyez charitable pour ma рauvre tante, qui a une adoration pour vous. Allez lui tenir compagnie pour 10 minutes. [Моя милая Элен, надо, чтобы вы были сострадательны к моей бедной тетке, которая питает к вам обожание. Побудьте с ней минут 10.] А чтоб вам не очень скучно было, вот вам милый граф, который не откажется за вами следовать.
Красавица направилась к тетушке, но Пьера Анна Павловна еще удержала подле себя, показывая вид, как будто ей надо сделать еще последнее необходимое распоряжение.
– Не правда ли, она восхитительна? – сказала она Пьеру, указывая на отплывающую величавую красавицу. – Et quelle tenue! [И как держит себя!] Для такой молодой девушки и такой такт, такое мастерское уменье держать себя! Это происходит от сердца! Счастлив будет тот, чьей она будет! С нею самый несветский муж будет невольно занимать самое блестящее место в свете. Не правда ли? Я только хотела знать ваше мнение, – и Анна Павловна отпустила Пьера.
Пьер с искренностью отвечал Анне Павловне утвердительно на вопрос ее об искусстве Элен держать себя. Ежели он когда нибудь думал об Элен, то думал именно о ее красоте и о том не обыкновенном ее спокойном уменьи быть молчаливо достойною в свете.
Тетушка приняла в свой уголок двух молодых людей, но, казалось, желала скрыть свое обожание к Элен и желала более выразить страх перед Анной Павловной. Она взглядывала на племянницу, как бы спрашивая, что ей делать с этими людьми. Отходя от них, Анна Павловна опять тронула пальчиком рукав Пьера и проговорила:
– J'espere, que vous ne direz plus qu'on s'ennuie chez moi, [Надеюсь, вы не скажете другой раз, что у меня скучают,] – и взглянула на Элен.
Элен улыбнулась с таким видом, который говорил, что она не допускала возможности, чтобы кто либо мог видеть ее и не быть восхищенным. Тетушка прокашлялась, проглотила слюни и по французски сказала, что она очень рада видеть Элен; потом обратилась к Пьеру с тем же приветствием и с той же миной. В середине скучливого и спотыкающегося разговора Элен оглянулась на Пьера и улыбнулась ему той улыбкой, ясной, красивой, которой она улыбалась всем. Пьер так привык к этой улыбке, так мало она выражала для него, что он не обратил на нее никакого внимания. Тетушка говорила в это время о коллекции табакерок, которая была у покойного отца Пьера, графа Безухого, и показала свою табакерку. Княжна Элен попросила посмотреть портрет мужа тетушки, который был сделан на этой табакерке.
– Это, верно, делано Винесом, – сказал Пьер, называя известного миниатюриста, нагибаясь к столу, чтоб взять в руки табакерку, и прислушиваясь к разговору за другим столом.
Он привстал, желая обойти, но тетушка подала табакерку прямо через Элен, позади ее. Элен нагнулась вперед, чтобы дать место, и, улыбаясь, оглянулась. Она была, как и всегда на вечерах, в весьма открытом по тогдашней моде спереди и сзади платье. Ее бюст, казавшийся всегда мраморным Пьеру, находился в таком близком расстоянии от его глаз, что он своими близорукими глазами невольно различал живую прелесть ее плеч и шеи, и так близко от его губ, что ему стоило немного нагнуться, чтобы прикоснуться до нее. Он слышал тепло ее тела, запах духов и скрып ее корсета при движении. Он видел не ее мраморную красоту, составлявшую одно целое с ее платьем, он видел и чувствовал всю прелесть ее тела, которое было закрыто только одеждой. И, раз увидав это, он не мог видеть иначе, как мы не можем возвратиться к раз объясненному обману.