Полищук, Виктор Варфоломеевич

Виктор Варфоломеевич Полищук
укр. Віктор Варфоломійович Поліщук
Место рождения:	Дубно (Польская Республика (1918—1939))
Научная сфера:	политология

Ви́ктор Варфоломе́евич Полищу́к (укр. Віктор Варфоломійович Поліщук; англ. Wiktor Poliszczuk; 10 октября 1925, Дубно — 17 ноября 2008, Торонто) — канадский публицист, политолог, доктор политических наук, писавший на темы украинского национализма и польско-украинских взаимоотношений в период Второй мировой войны.

Биография

Родился 10 октября 1925 года в городе Дубно на Волыни в смешанной украинско-польской семье, воспитывался как православный и идентифицировал себя как украинец. Его отец Варфоломей Полищук, украинец, во времена, когда Западная Украина входила в состав Польши, был высокопоставленным чиновником польской администрации — войтом города Дубно. После вхождения Западной Украины в состав СССР в 1939 году Варфоломей был арестован и казнён. Вместе с матерью-полькой и двумя сёстрами 14-летний Виктор Полищук в апреле 1940 года был выселен в Казахстан, когда советская власть массово выселяла из Волыни поляков. С ноября 1944 по март 1946 года жил с семьёй на Днепропетровщине.

В 1946 году по ходатайству матери, польки по национальности, выехал в Польшу согласно документам как поляк, хотя, как он сам утверждает в своих публикациях, считал себя украинцем. В том же году начал учёбу в польском лицее, позже поступил во Вроцлавский университет на юридический факультет; в это время узнал о происходившей украинско-польской резне на Волыни и в Галиции, до этого по собственным словам вообще не знал об украинско-польской вражде. По окончании университета, по словам самого Полищука, отработал три года сотрудником прокуратуры по приказу администрации Вроцлавского университета (впоследствии его часто называли «прокурором»), затем работал адвокатом в городе Явор. В данный период написал три работы на тему правоведения: «Права человека в теории и практике СССР», «Права народов в теории и практики СССР», «Очерк анатомии большевизма», которые остались неопубликованными В последней работе по собственным словам Полищук, опираясь на анализ опубликованных документальных трудов, доказывал, что «зло большевизма началось уже с Ленина, а не как тогда показывали, со Сталина».

В 1981 году с женой и детьми эмигрировал в Канаду, был принят на работу техническим корректором в еженедельник «Новый Шлях», выходивший в Торонто под влиянием ОУН (м). Там столкнулся с представителями украинского национализма, в том числе исповедовавшими, по его словам, «ненависть ко всему польскому и русскому», что побудило его к исследованиям основ украинского национализма. Главной работой по этой теме стал пятитомный труд «Интегральный украинский национализм как вид фашизма», рассматривающий историю и идеологию ОУН и УПА и содержащий большую подборку документов..

В 1994 году получил степень доктора философии, тема работы «Идеология украинского национализма по Дмитрию Донцову».

Виктор Полищук считал украинский интегральный национализм разновидностью фашизма. В работах Виктора Полищука доказывается сотрудничество ОУН обеих фракций с немецкими оккупантами (за исключением периода с марта по декабрь 1943 года, когда подобного сотрудничества нацистов и ОУН (б), по мнению историка, не существовало). Виктор Полищук исследовал также тему украинско-польской резни 1944—1945 годов.

В 1998 году был награждён Конгрессом поляков Канады за заслуги перед польской культурой золотой медалью.

Оценка другими исследователями

Отрицательная и критическая

Польский ученый и сотрудник Института национальной памяти Рафал Внук относит Полищука к «не-ученым», в частности, по его мнению, Полищук сознательно игнорирует попытки польской и украинской сторон прийти к соглашению в ходе Второй мировой войны и завышает количество поляков и украинцев, погибших в результате действий УПА.

Украинский историк, академик НАН Украины Ярослав Исаевич полагал, что в двухтомной работе Виктора Полищука «Украинский интегральный национализм как разновидность фашизма» содержатся «заимствования утверждений советской официальной пропаганды и оценок экспертов КГБ»; по его мнению, автор также игнорирует «аналогии украинского интегрального национализма с польским» и не освещает вопрос об объективных предпосылках возникновения национальных движений. Исаевич также называл Полищука «главным „специалистом“ по антиукраинской истерии».

Профессор Института истории Польской академии наук Рышард Тожецкий (польск.) в интервью 2001 года называл Полищука не заслуживающим обсуждения, так как тот, по его мнению, является советским агентом и прокурором НКВД.

По мнению заведующего отделом новейшей истории и политики Института истории Украины Национальной академии наук Украины профессора Георгия Касьянова, «популярные книги» Виктора Полищука содержали «исключительно обвинительную риторику и соответственно подобранную фактографию».

Российский историк Александр Гогун относит работы Полищука к историко-публицистическим и ставящим своей целью «обвинения УПА».

Канадский политолог Дэвид Марплз полагает, что работы Полищука приближаются к советским в плане одностороннего подхода и относит их к советской историографической традиции; он также указывает на открыто враждебный к ОУН и УПА настрой книг Полищука.

Украинский историк профессор Владимира Сергийчук заявлял, что Полищук никогда не работал с архивами.

Немецкий историк Франк Грелка считает Полищука автором «научно-популярных, тенденциозно антиукраинских публикаций скорее юридического, чем исторического характера, желающих внушить мысль о сплошь преступном характере ОУН-УПА».

Украинский историк Игорь Ильюшин заявлял, что работы Полищука носят преимущественно публицистический характер, и что они написаны в лёгкой для восприятия и усвоения среднестатистическими гражданами форме и якобы не базируются на документальной основе, хотя и оказали влияние на часть историков, особенно польских; основным недостатком трудов канадского автора Ильюшин считает предзаданность его концепции, а единственным стремлением Полищука, по мнению Ильюшина, является доказать преступность идеологии и практики ОУН-УПА, а не разобраться объективно в мотивах действий участников украинско-польского конфликта.

Польский исследователь Томаш Стрыек характеризует интерпретации Полищука, в частности, относительно идеологии ОУН, как «выраженные в чрезмерно упрощённой форме», заявляя, что они «не повлияли на всемирную историографию Восточной Европы XX в.»; оценки Полищуком взглядов Дмитрия Донцова Стрыек расценил как «упрощённые» и имеющие целью привязать Донцова к преступлениям ОУН и УПА.

Польский историк Михал Климецкий охарактеризовал публикации Полищука так: «Уважаю многочасовой труд господина Полищука, но его работы малоценны, это не подлежит ни малейшему сомнению».

Украинский историк, специалист по украинскому национализму Александр Зайцев полагает, что большинство используемых Полищуком аргументов известны ещё с 1920-30-х годов, его интерпретации источников нередко весьма произвольны, а некоторые суждения противоречат формальной логике.

Польский историк и сотрудник Института национальной памяти Гжегож Мотыка (англ.) полагает, что содержание трудов Полищука «очень близко к вненаучному течению». Он также полагает, что Виктор Полищук тяготеет к коммунистической риторике (утверждая попутно, что его книги на Украине издавала Коммунистическая партия Украины), а его работы по стилю сближаются с политическими памфлетами; украинским авторам этого направления, по мнению Мотыки, присуще наличие политической мотивации в научной деятельности.

Американский историк Тимоти Снайдер считает, что Полищук являлся «одним из важнейших сторонников польских мифов об УПА и Второй мировой войне», а его книга «Горькая правда» укрепляет «польский стереотип, согласно которому украинские военные акции носили фашистский характер, а поляки занимали оборонительную позицию».

Положительная

Польский историк и профессор Ягеллонского университета Богумил Гротт называет Виктора Полищука «выдающимся историком и политологом», а также «заслуженным поборником польско-украинского примирения». По мнению Гротта, Полищук проводил многомерное исследование украинского национализма и в своих работах предоставляет полное изображение данного явления. Гротт пишет про использование Полищуком современной методологии и междисциплинарного подхода и заявляет о его отрицательном отношении как к «дарвинистскому радикальному украинскому национализму», так и «тоталитарному коммунизму».

Украинский историк профессор Виталий Масловский полагал, что аргументы Полищука весомы, а приводимая им информация по вопросу создания коллаборационистских подразделений и УПА — существенна.

Работы на польском, английском, русском языках

•  (англ.) Legal and political assessment of the OUN and UPA, Toronto, 1997, 173 pages, ISBN 0-9699444-4-6
•  (англ.) «Bitter truth»: The criminality of the Organization of Ukrainian Nationalists (OUN) and the Ukrainian Insurgent Army (UPA), the testimony of a Ukrainian, 403 pages, ISBN 0-9699444-9-7
•  (польск.) «[mnib.malorus.org/kniga/204/ Dowody zbrodni OUN i UPA]»
•  (польск.) «Gorzka prawda»
•  (польск.) «Ideologia nacjonalizmu ukraińskiego»
•  (польск.) «Apokalipsa według Wiktora Ukrainca»
•  (польск.) «Fałszowanie historii najnowszej Ukrainy»
•  (польск.) «Ocena polityczna i prawna OUN i UPA»
•  (польск.) «Akcja Wisła — próba oceny»
•  (польск.) «Zginęli z rąk ukraińskich»
•  (польск.) «Pojęcie integralnego nacjonalizmu ukraińskiego»
•  (польск.) «Ukraińskie ofiary OUN-UPA» [www.lemko.org/lih/wiktor.html Украинские жертвы ОУН-УПА (на англ., главы)]
•  (польск.) «Integralny nacjonalizm ukraiński jako odmiana faszyzmu»
• [ukrstor.com/ukrstor/pravopo-ru.html Правовая и политическая оценка ОУН и УПА]
• [anti-orange.com.ua/article/history/66/2399 «Горькая правда. Преступления ОУН-УПА (исповедь украинца)»]
• [russian.kiev.ua/books/poliszczuk/mountain/mountain.shtml «Гора родила мышь. Бандеровскую»]
• [russian.kiev.ua/archives/2007/0703/070305mm01.shtml «Нет ни совести, ни чести, всё…»]
• [www.russian.kiev.ua/archives/2006/0610/061031upt1.shtml «Тарасу Чорновилу — в ответ»]
• [russian.kiev.ua/archives/2006/0608/060819upt1.shtml «Противостояние идей на Украине»]

Интервью Виктора Полищука

• [www.zaistinu.ru/articles/?aid=1333 «Украинский интегральный национализм — это разновидность фашизма»]
• [www.anti-orange-ua.com.ru/content/view/1665/72/ «Без преодоления украинского национализма над народом Украины будет висеть угроза вырождения»]
• [www.from-ua.com/politics/42709bee93386/ «Женщин и детей десятками клали на землю и стреляли им в затылок»]
• [www.from-ua.com/politics/4279fbec90664/ «Виктор Ющенко, инициирующий признание ОУН-УПА, поступает неморально»]
• [www.komunist.com.ua/?news_id=1768&title=%22%C3%E5%F0%EE%E8%E7%EC%22%20%CE%D3%CD-%D3%CF%C0%20-%20%EE%F7%E5%F0%E5%E4%ED%EE%E9%20%EC%E8%F4%20%E1%E0%ED%E4%E5%F0%EE%E2%F1%EA%EE%E9%20%EF%F0%EE%EF%E0%E3%E0%ED%E4%FB!&searchterm=%CF%EE%EB%E8%F9%F3%EA «Героизм» ОУН-УПА — очередной миф бандеровской пропаганды!]

Ссылки

• [www.polonialife.ca/kto_poliszczuk.htm Dr Wiktor Poliszczuk]  (польск.)

Отрывок, характеризующий Полищук, Виктор Варфоломеевич

– Я ни в чем не беру назад своего слова, – сказал он. – И потом, Соня такая прелесть, что какой же дурак станет отказываться от своего счастия?
– Нет, нет, – закричала Наташа. – Мы про это уже с нею говорили. Мы знали, что ты это скажешь. Но это нельзя, потому что, понимаешь, ежели ты так говоришь – считаешь себя связанным словом, то выходит, что она как будто нарочно это сказала. Выходит, что ты всё таки насильно на ней женишься, и выходит совсем не то.
Ростов видел, что всё это было хорошо придумано ими. Соня и вчера поразила его своей красотой. Нынче, увидав ее мельком, она ему показалась еще лучше. Она была прелестная 16 тилетняя девочка, очевидно страстно его любящая (в этом он не сомневался ни на минуту). Отчего же ему было не любить ее теперь, и не жениться даже, думал Ростов, но теперь столько еще других радостей и занятий! «Да, они это прекрасно придумали», подумал он, «надо оставаться свободным».
– Ну и прекрасно, – сказал он, – после поговорим. Ах как я тебе рад! – прибавил он.
– Ну, а что же ты, Борису не изменила? – спросил брат.
– Вот глупости! – смеясь крикнула Наташа. – Ни об нем и ни о ком я не думаю и знать не хочу.
– Вот как! Так ты что же?
– Я? – переспросила Наташа, и счастливая улыбка осветила ее лицо. – Ты видел Duport'a?
– Нет.
– Знаменитого Дюпора, танцовщика не видал? Ну так ты не поймешь. Я вот что такое. – Наташа взяла, округлив руки, свою юбку, как танцуют, отбежала несколько шагов, перевернулась, сделала антраша, побила ножкой об ножку и, став на самые кончики носков, прошла несколько шагов.
– Ведь стою? ведь вот, – говорила она; но не удержалась на цыпочках. – Так вот я что такое! Никогда ни за кого не пойду замуж, а пойду в танцовщицы. Только никому не говори.
Ростов так громко и весело захохотал, что Денисову из своей комнаты стало завидно, и Наташа не могла удержаться, засмеялась с ним вместе. – Нет, ведь хорошо? – всё говорила она.
– Хорошо, за Бориса уже не хочешь выходить замуж?
Наташа вспыхнула. – Я не хочу ни за кого замуж итти. Я ему то же самое скажу, когда увижу.
– Вот как! – сказал Ростов.
– Ну, да, это всё пустяки, – продолжала болтать Наташа. – А что Денисов хороший? – спросила она.
– Хороший.
– Ну и прощай, одевайся. Он страшный, Денисов?
– Отчего страшный? – спросил Nicolas. – Нет. Васька славный.
– Ты его Васькой зовешь – странно. А, что он очень хорош?
– Очень хорош.
– Ну, приходи скорей чай пить. Все вместе.
И Наташа встала на цыпочках и прошлась из комнаты так, как делают танцовщицы, но улыбаясь так, как только улыбаются счастливые 15 летние девочки. Встретившись в гостиной с Соней, Ростов покраснел. Он не знал, как обойтись с ней. Вчера они поцеловались в первую минуту радости свидания, но нынче они чувствовали, что нельзя было этого сделать; он чувствовал, что все, и мать и сестры, смотрели на него вопросительно и от него ожидали, как он поведет себя с нею. Он поцеловал ее руку и назвал ее вы – Соня . Но глаза их, встретившись, сказали друг другу «ты» и нежно поцеловались. Она просила своим взглядом у него прощения за то, что в посольстве Наташи она смела напомнить ему о его обещании и благодарила его за его любовь. Он своим взглядом благодарил ее за предложение свободы и говорил, что так ли, иначе ли, он никогда не перестанет любить ее, потому что нельзя не любить ее.
– Как однако странно, – сказала Вера, выбрав общую минуту молчания, – что Соня с Николенькой теперь встретились на вы и как чужие. – Замечание Веры было справедливо, как и все ее замечания; но как и от большей части ее замечаний всем сделалось неловко, и не только Соня, Николай и Наташа, но и старая графиня, которая боялась этой любви сына к Соне, могущей лишить его блестящей партии, тоже покраснела, как девочка. Денисов, к удивлению Ростова, в новом мундире, напомаженный и надушенный, явился в гостиную таким же щеголем, каким он был в сражениях, и таким любезным с дамами и кавалерами, каким Ростов никак не ожидал его видеть.


Вернувшись в Москву из армии, Николай Ростов был принят домашними как лучший сын, герой и ненаглядный Николушка; родными – как милый, приятный и почтительный молодой человек; знакомыми – как красивый гусарский поручик, ловкий танцор и один из лучших женихов Москвы.
Знакомство у Ростовых была вся Москва; денег в нынешний год у старого графа было достаточно, потому что были перезаложены все имения, и потому Николушка, заведя своего собственного рысака и самые модные рейтузы, особенные, каких ни у кого еще в Москве не было, и сапоги, самые модные, с самыми острыми носками и маленькими серебряными шпорами, проводил время очень весело. Ростов, вернувшись домой, испытал приятное чувство после некоторого промежутка времени примеривания себя к старым условиям жизни. Ему казалось, что он очень возмужал и вырос. Отчаяние за невыдержанный из закона Божьего экзамен, занимание денег у Гаврилы на извозчика, тайные поцелуи с Соней, он про всё это вспоминал, как про ребячество, от которого он неизмеримо был далек теперь. Теперь он – гусарский поручик в серебряном ментике, с солдатским Георгием, готовит своего рысака на бег, вместе с известными охотниками, пожилыми, почтенными. У него знакомая дама на бульваре, к которой он ездит вечером. Он дирижировал мазурку на бале у Архаровых, разговаривал о войне с фельдмаршалом Каменским, бывал в английском клубе, и был на ты с одним сорокалетним полковником, с которым познакомил его Денисов.
Страсть его к государю несколько ослабела в Москве, так как он за это время не видал его. Но он часто рассказывал о государе, о своей любви к нему, давая чувствовать, что он еще не всё рассказывает, что что то еще есть в его чувстве к государю, что не может быть всем понятно; и от всей души разделял общее в то время в Москве чувство обожания к императору Александру Павловичу, которому в Москве в то время было дано наименование ангела во плоти.
В это короткое пребывание Ростова в Москве, до отъезда в армию, он не сблизился, а напротив разошелся с Соней. Она была очень хороша, мила, и, очевидно, страстно влюблена в него; но он был в той поре молодости, когда кажется так много дела, что некогда этим заниматься, и молодой человек боится связываться – дорожит своей свободой, которая ему нужна на многое другое. Когда он думал о Соне в это новое пребывание в Москве, он говорил себе: Э! еще много, много таких будет и есть там, где то, мне еще неизвестных. Еще успею, когда захочу, заняться и любовью, а теперь некогда. Кроме того, ему казалось что то унизительное для своего мужества в женском обществе. Он ездил на балы и в женское общество, притворяясь, что делал это против воли. Бега, английский клуб, кутеж с Денисовым, поездка туда – это было другое дело: это было прилично молодцу гусару.
В начале марта, старый граф Илья Андреич Ростов был озабочен устройством обеда в английском клубе для приема князя Багратиона.
Граф в халате ходил по зале, отдавая приказания клубному эконому и знаменитому Феоктисту, старшему повару английского клуба, о спарже, свежих огурцах, землянике, теленке и рыбе для обеда князя Багратиона. Граф, со дня основания клуба, был его членом и старшиною. Ему было поручено от клуба устройство торжества для Багратиона, потому что редко кто умел так на широкую руку, хлебосольно устроить пир, особенно потому, что редко кто умел и хотел приложить свои деньги, если они понадобятся на устройство пира. Повар и эконом клуба с веселыми лицами слушали приказания графа, потому что они знали, что ни при ком, как при нем, нельзя было лучше поживиться на обеде, который стоил несколько тысяч.
– Так смотри же, гребешков, гребешков в тортю положи, знаешь! – Холодных стало быть три?… – спрашивал повар. Граф задумался. – Нельзя меньше, три… майонез раз, – сказал он, загибая палец…
– Так прикажете стерлядей больших взять? – спросил эконом. – Что ж делать, возьми, коли не уступают. Да, батюшка ты мой, я было и забыл. Ведь надо еще другую антре на стол. Ах, отцы мои! – Он схватился за голову. – Да кто же мне цветы привезет?
– Митинька! А Митинька! Скачи ты, Митинька, в подмосковную, – обратился он к вошедшему на его зов управляющему, – скачи ты в подмосковную и вели ты сейчас нарядить барщину Максимке садовнику. Скажи, чтобы все оранжереи сюда волок, укутывал бы войлоками. Да чтобы мне двести горшков тут к пятнице были.
Отдав еще и еще разные приказания, он вышел было отдохнуть к графинюшке, но вспомнил еще нужное, вернулся сам, вернул повара и эконома и опять стал приказывать. В дверях послышалась легкая, мужская походка, бряцанье шпор, и красивый, румяный, с чернеющимися усиками, видимо отдохнувший и выхолившийся на спокойном житье в Москве, вошел молодой граф.
– Ах, братец мой! Голова кругом идет, – сказал старик, как бы стыдясь, улыбаясь перед сыном. – Хоть вот ты бы помог! Надо ведь еще песенников. Музыка у меня есть, да цыган что ли позвать? Ваша братия военные это любят.
– Право, папенька, я думаю, князь Багратион, когда готовился к Шенграбенскому сражению, меньше хлопотал, чем вы теперь, – сказал сын, улыбаясь.
Старый граф притворился рассерженным. – Да, ты толкуй, ты попробуй!
И граф обратился к повару, который с умным и почтенным лицом, наблюдательно и ласково поглядывал на отца и сына.
– Какова молодежь то, а, Феоктист? – сказал он, – смеется над нашим братом стариками.
– Что ж, ваше сиятельство, им бы только покушать хорошо, а как всё собрать да сервировать , это не их дело.
– Так, так, – закричал граф, и весело схватив сына за обе руки, закричал: – Так вот же что, попался ты мне! Возьми ты сейчас сани парные и ступай ты к Безухову, и скажи, что граф, мол, Илья Андреич прислали просить у вас земляники и ананасов свежих. Больше ни у кого не достанешь. Самого то нет, так ты зайди, княжнам скажи, и оттуда, вот что, поезжай ты на Разгуляй – Ипатка кучер знает – найди ты там Ильюшку цыгана, вот что у графа Орлова тогда плясал, помнишь, в белом казакине, и притащи ты его сюда, ко мне.
– И с цыганками его сюда привести? – спросил Николай смеясь. – Ну, ну!…
В это время неслышными шагами, с деловым, озабоченным и вместе христиански кротким видом, никогда не покидавшим ее, вошла в комнату Анна Михайловна. Несмотря на то, что каждый день Анна Михайловна заставала графа в халате, всякий раз он конфузился при ней и просил извинения за свой костюм.
– Ничего, граф, голубчик, – сказала она, кротко закрывая глаза. – А к Безухому я съезжу, – сказала она. – Пьер приехал, и теперь мы всё достанем, граф, из его оранжерей. Мне и нужно было видеть его. Он мне прислал письмо от Бориса. Слава Богу, Боря теперь при штабе.
Граф обрадовался, что Анна Михайловна брала одну часть его поручений, и велел ей заложить маленькую карету.
– Вы Безухову скажите, чтоб он приезжал. Я его запишу. Что он с женой? – спросил он.
Анна Михайловна завела глаза, и на лице ее выразилась глубокая скорбь…
– Ах, мой друг, он очень несчастлив, – сказала она. – Ежели правда, что мы слышали, это ужасно. И думали ли мы, когда так радовались его счастию! И такая высокая, небесная душа, этот молодой Безухов! Да, я от души жалею его и постараюсь дать ему утешение, которое от меня будет зависеть.
– Да что ж такое? – спросили оба Ростова, старший и младший.
Анна Михайловна глубоко вздохнула: – Долохов, Марьи Ивановны сын, – сказала она таинственным шопотом, – говорят, совсем компрометировал ее. Он его вывел, пригласил к себе в дом в Петербурге, и вот… Она сюда приехала, и этот сорви голова за ней, – сказала Анна Михайловна, желая выразить свое сочувствие Пьеру, но в невольных интонациях и полуулыбкою выказывая сочувствие сорви голове, как она назвала Долохова. – Говорят, сам Пьер совсем убит своим горем.
– Ну, всё таки скажите ему, чтоб он приезжал в клуб, – всё рассеется. Пир горой будет.
На другой день, 3 го марта, во 2 м часу по полудни, 250 человек членов Английского клуба и 50 человек гостей ожидали к обеду дорогого гостя и героя Австрийского похода, князя Багратиона. В первое время по получении известия об Аустерлицком сражении Москва пришла в недоумение. В то время русские так привыкли к победам, что, получив известие о поражении, одни просто не верили, другие искали объяснений такому странному событию в каких нибудь необыкновенных причинах. В Английском клубе, где собиралось всё, что было знатного, имеющего верные сведения и вес, в декабре месяце, когда стали приходить известия, ничего не говорили про войну и про последнее сражение, как будто все сговорились молчать о нем. Люди, дававшие направление разговорам, как то: граф Ростопчин, князь Юрий Владимирович Долгорукий, Валуев, гр. Марков, кн. Вяземский, не показывались в клубе, а собирались по домам, в своих интимных кружках, и москвичи, говорившие с чужих голосов (к которым принадлежал и Илья Андреич Ростов), оставались на короткое время без определенного суждения о деле войны и без руководителей. Москвичи чувствовали, что что то нехорошо и что обсуждать эти дурные вести трудно, и потому лучше молчать. Но через несколько времени, как присяжные выходят из совещательной комнаты, появились и тузы, дававшие мнение в клубе, и всё заговорило ясно и определенно. Были найдены причины тому неимоверному, неслыханному и невозможному событию, что русские были побиты, и все стало ясно, и во всех углах Москвы заговорили одно и то же. Причины эти были: измена австрийцев, дурное продовольствие войска, измена поляка Пшебышевского и француза Ланжерона, неспособность Кутузова, и (потихоньку говорили) молодость и неопытность государя, вверившегося дурным и ничтожным людям. Но войска, русские войска, говорили все, были необыкновенны и делали чудеса храбрости. Солдаты, офицеры, генералы – были герои. Но героем из героев был князь Багратион, прославившийся своим Шенграбенским делом и отступлением от Аустерлица, где он один провел свою колонну нерасстроенною и целый день отбивал вдвое сильнейшего неприятеля. Тому, что Багратион выбран был героем в Москве, содействовало и то, что он не имел связей в Москве, и был чужой. В лице его отдавалась должная честь боевому, простому, без связей и интриг, русскому солдату, еще связанному воспоминаниями Итальянского похода с именем Суворова. Кроме того в воздаянии ему таких почестей лучше всего показывалось нерасположение и неодобрение Кутузову.
– Ежели бы не было Багратиона, il faudrait l'inventer, [надо бы изобрести его.] – сказал шутник Шиншин, пародируя слова Вольтера. Про Кутузова никто не говорил, и некоторые шопотом бранили его, называя придворною вертушкой и старым сатиром. По всей Москве повторялись слова князя Долгорукова: «лепя, лепя и облепишься», утешавшегося в нашем поражении воспоминанием прежних побед, и повторялись слова Ростопчина про то, что французских солдат надо возбуждать к сражениям высокопарными фразами, что с Немцами надо логически рассуждать, убеждая их, что опаснее бежать, чем итти вперед; но что русских солдат надо только удерживать и просить: потише! Со всex сторон слышны были новые и новые рассказы об отдельных примерах мужества, оказанных нашими солдатами и офицерами при Аустерлице. Тот спас знамя, тот убил 5 ть французов, тот один заряжал 5 ть пушек. Говорили и про Берга, кто его не знал, что он, раненый в правую руку, взял шпагу в левую и пошел вперед. Про Болконского ничего не говорили, и только близко знавшие его жалели, что он рано умер, оставив беременную жену и чудака отца.


3 го марта во всех комнатах Английского клуба стоял стон разговаривающих голосов и, как пчелы на весеннем пролете, сновали взад и вперед, сидели, стояли, сходились и расходились, в мундирах, фраках и еще кое кто в пудре и кафтанах, члены и гости клуба. Пудренные, в чулках и башмаках ливрейные лакеи стояли у каждой двери и напряженно старались уловить каждое движение гостей и членов клуба, чтобы предложить свои услуги. Большинство присутствовавших были старые, почтенные люди с широкими, самоуверенными лицами, толстыми пальцами, твердыми движениями и голосами. Этого рода гости и члены сидели по известным, привычным местам и сходились в известных, привычных кружках. Малая часть присутствовавших состояла из случайных гостей – преимущественно молодежи, в числе которой были Денисов, Ростов и Долохов, который был опять семеновским офицером. На лицах молодежи, особенно военной, было выражение того чувства презрительной почтительности к старикам, которое как будто говорит старому поколению: уважать и почитать вас мы готовы, но помните, что всё таки за нами будущность.
Несвицкий был тут же, как старый член клуба. Пьер, по приказанию жены отпустивший волоса, снявший очки и одетый по модному, но с грустным и унылым видом, ходил по залам. Его, как и везде, окружала атмосфера людей, преклонявшихся перед его богатством, и он с привычкой царствования и рассеянной презрительностью обращался с ними.