Гюго, Виктор

Запрос «Гюго» перенаправляется сюда; см. также другие значения.

Виктор Гюго
Victor Hugo
Имя при рождении:	Виктор Мари Гюго
Место рождения:	Безансон, Первая французская республика
Место смерти:	Париж, Третья французская республика
Род деятельности:	Писатель (поэт, прозаик и драматург)

Викто́р Мари́ Гюго́ (фр. Victor Marie Hugo [viktɔʁ maʁi yˈɡo]; 26 февраля 1802, Безансон — 22 мая 1885, Париж) — французский писатель (поэт, прозаик и драматург), глава и теоретик французского романтизма. Член Французской академии (1841).

Жизнь и творчество

Детство

Виктор Гюго был младшим из трёх братьев (старшие — Абель, (1798—1865) и Евгений, (1800—1837)). Отец писателя, Жозеф Леопольд Сигисбер Гюго (1773—1828), стал генералом наполеоновской армии, его мать Софи Требюше (1772—1821) — дочь нантского судовладельца, была роялисткой-вольтерьянкой.

Раннее детство Гюго протекает в Марселе, на Корсике, на Эльбе (1803—1805), в Италии (1807), в Мадриде (1811), где проходит служебная деятельность его отца, и откуда семья каждый раз возвращается в Париж. Путешествия оставили глубокое впечатление в душе будущего поэта и подготовили его романтическое миросозерцание.

В 1813 году мать Гюго, Софи Требюше, имевшая любовную связь с генералом Лагори, разошлась с мужем и обосновалась с сыном в Париже.

Юность и начало литературной деятельности

С 1814 по 1818 год Гюго учился в Лицее Людовика Великого. В 14 лет он начал творческую деятельность: пишет свои неопубликованные трагедии — «Yrtatine», которую посвящает своей матери; и «Athelie ou les scandinaves», драму «Louis de Castro», переводит Вергилия. В 15 лет уже получает почётный отзыв на конкурсе Академии за стихотворение «Les avantages des études», в 1819 — две премии на конкурсе «Jeux Floraux» за поэмы «Верденские девы» (Vierges de Verdun) и оду «На восстановление статуи Генриха IV» (Rétablissement de la statue de Henri IV), положившие начало его «Легенде веков». Затем печатает ультрароялистическую сатиру «Телеграф», впервые обратившую на него внимание читателей. В 1819—1821 издаёт Le Conservateur littéraire, литературнoe приложение к роялистическому католическому журналу Le Conservateur. Заполняя сам под различными псевдонимами своё издание, Гюго опубликовал там «Оду на смерть герцога Беррийского», надолго закрепившую за ним репутацию монархиста.

В октябре 1822 года Гюго женился на Адель Фуше (1803—1868), в этом браке родилось пятеро детей:

• Леопольд (1823—1823)
• Леопольдина, (1824—1843)
• Шарль, (1826—1871)
• Франсуа-Виктор, (1828—1873)
• Адель (1830—1915).

В 1823 году был опубликован роман Виктора Гюго «Ган Исландец» (Han d’Islande), получивший сдержанный приём. Хорошо аргументированная критика Шарля Нодье привела к встрече и дальнейшей дружбе между ним и Виктором Гюго. Вскоре после этого прошло собрание в библиотеке Арсенала — колыбели романтизма, которое оказало большое влияние на развитие творчества Виктора Гюго.

Дружба Гюго и Нодье продлится с 1827 по 1830 год, когда последний станет всё более критично высказываться по поводу произведений писателя. Несколько ранее Гюго возобновляет отношения со своим отцом и пишет поэмы «Ода моему отцу» (Odes à mon père, 1823), «Два острова» (1825) и «После битвы» (Après la bataille). Его отец скончался в 1828 году.

Пьеса Гюго «Кромвель» (Cromwell), написанная специально для великого актёра французской революции Франсуа-Жозефа Тальма и опубликованная в 1827 году, вызвала бурные споры. В предисловии к драме автор отвергает условности классицизма, особенно единство места и времени, и закладывает основы романтической драмы.

Семья Гюго часто устраивает в своем доме приёмы и устанавливает дружеские отношения с Сент-Бёвом, Ламартином, Мериме, Мюссе, Делакруа.

С 1826 по 1837 год семья писателя часто проживает в Шато де Рош, в Бьевре, поместье Луи-Франсуа Бертена, редактора Journal des débats. Там Гюго встречается с Берлиозом, Листом, Шатобрианом, Джакомо Мейербером; составляет сборники поэм «Восточные мотивы» (Les Orientales, 1829) и «Осенние листья» (Les Feuilles d’automne, 1831). Тема «Восточных мотивов» — Греческая война за независимость, где Гюго выступает в поддержку родины Гомера.

В 1829 году выходит «Последний день приговорённого к смерти» (Dernier Jour d’un condamné), в 1834 — «Клод Ге» (Claude Gueux). В этих двух коротких романах Гюго выражает своё отрицательное отношение к смертной казни.

Роман «Собор Парижской Богоматери» был опубликован в промежутке между этими двумя произведениями, в 1831 году.

Годы, посвящённые театру

С 1830 по 1843 год Виктор Гюго работает почти только для театра. Тем не менее, он публикует в это время несколько сборников поэтических произведений:

• «Осенние листья» (Les Feuilles d’automne, 1831),
• «Песни сумерек» (Les Chants du crépuscule, 1835),
• «Внутренние голоса» ( Les Voix intérieures, 1837),
• «Лучи и тени» (Les Rayons et les Ombres, 1840).

В «Песнях сумерек» Виктор Гюго с великим восхищением возвеличивает Июльскую революцию 1830 года.

Уже в 1828 году он поставил свою раннюю пьесу «Эми Робсарт». 1829 — год создания пьесы «Эрнани» (первая постановка в 1830 году), которая стала поводом для литературных баталий между представителями старого и нового искусства. Ярым защитником всего нового в драматургии выступил Теофиль Готье, c воодушевлением воспринявший это романтическое произведение. Эти споры остались в истории литературы под названием «битва за „Эрнани“». Пьеса «Марион Делорм», запрещённая в 1829 году, была поставлена в театре «Порт-Сен-Мартен»; а «Король забавляется» — в «Комеди Франсэз» в 1832 году (снята с репертуара и запрещена сразу же после премьеры, показ возобновлён только спустя 50 лет).

Запрет последней побудил Виктора Гюго написать следующее предисловие к первоначальному изданию 1832 года, которое начиналось так: «Появление этой драмы на сцене театра дало основание неслыханным действиям со стороны правительства. На следующий день после первого представления автор получил записку от мсье Жуслена де ла Саля, директора сцены в «Театр-Франсе». Вот её точное содержание: «Сейчас десять часов тридцать минут, и я получил распоряжение остановить представление пьесы „Король забавляется“. Мне передал это распоряжение мсье Тэлор от лица министра».

Это было 23 ноября. Тремя днями позже — 26 ноября — Виктор Гюго обратился с письмом к главному редактору газеты «Le National», в котором говорилось: «Мсье, меня предупредили, что часть благородной учащейся молодежи и художников собирается сегодня вечером или завтра явиться в театр и требовать показа драмы „Король забавляется“, а также протестовать против неслыханного акта произвола, из-за которого пьеса была закрыта. Я надеюсь, мсье, что есть другие средства наказать эти незаконные действия, и я их употреблю. Позвольте мне воспользоваться вашей газетой для поддержки друзей свободы, искусства и мысли, и не допустить жестоких выступлений, которые могут привести к бунту, столь желаемому правительством в течение долгого времени. С глубоким уважением, Виктор Гюго. 26 ноября 1832 года».

В 1841 году Гюго избран во Французскую академию, в 1845 году получил звание пэра, в 1848 году избран в Национальное собрание. Гюго был противником государственного переворота 1851 года и после провозглашения Наполеона III императором находился в изгнании. В 1870 году он вернулся во Францию, а в 1876 году был избран сенатором.

Произведения

Как и на многих молодых писателей его эпохи, на Гюго большое влияние оказал Франсуа Шатобриан, известная фигура в литературном течении романтизма и выдающаяся — во Франции начала XIX века. В молодости Гюго решил быть «Шатобрианом или никем», а также что его жизнь должна соответствовать жизни его предшественника. Как и Шатобриан, Гюго будет содействовать развитию романтизма, будет занимать весомое место в политике как лидер республиканизма, и будет сослан в ссылку из-за своих политических взглядов.

Рано зародившаяся страсть и красноречие первых работ принесли Гюго успех и славу ещё в ранние годы жизни. Его первый поэтический сборник «Оды и разные стихи» (Odes et poésies diverses) был опубликован в 1822 году, когда Гюго было только 20 лет. Королём Людовиком XVIII было пожаловано ежегодное денежное содержание для писателя. Стихами Гюго восхищались из-за их спонтанного пыла и беглости. За этим собранием сочинений последовало собрание «Оды и баллады» (Odes et Ballades), написанное в 1826 году, через четыре года после первого триумфа. Оно представило Гюго как великолепного поэта, настоящего мастера лирики и песни.

Первая зрелая работа Виктора Гюго в жанре художественной литературы, «Последний день приговорённого к смерти» (Le Dernier jour d’un condamné), была написана в 1829 году и отразила острое социальное сознание писателя, которое продолжилось в его последующих работах. Повесть оказала большое влияние на таких писателей, как Альбер Камю, Чарльз Диккенс и Ф. М. Достоевский. Claude Gueux, короткая документальная история о реально существовавшем убийце, казнённом во Франции, увидела свет в 1834 году и впоследствии была расценена самим Гюго как предвестник его великолепной работы о социальной несправедливости — романа–эпопеи «Отверженные» (Les Miserables). Но первым полноценным романом Гюго станет невероятно успешный Notre-Dame de Paris («Собор Парижской Богоматери»), опубликованный в 1831 году и быстро переведённый на многие языки по всей Европе. Одним из эффектов появления романа было последующее привлечение внимания к запустелому Собору Парижской Богоматери, который стал привлекать тысячи туристов, прочитавших популярный роман. Книга также содействовала возрождению уважения к старым зданиям, которые сразу после этого стали активно беречь.

«Человек, который смеётся»

«Человек, который смеётся» (фр. L'Homme qui rit) — один из самых известных романов Виктора Гюго, написанный в 60-х годах XIX века. Точкой отсчёта в сюжете романа является 29 января 1690 года, когда в Портленде при таинственных обстоятельствах оказывается брошен ребёнок.

К работе над романом Гюго приступил в июле 1866 года в Брюсселе. В письме к парижскому издателю Лакруа Виктор Гюго предлагает название произведения «По приказу короля», но позже, по совету друзей, останавливается на окончательном заглавии «Человек, который смеётся».

Роман был закончен 23 августа 1868 года, а 19 апреля — 8 мая 1869 года вышел в свет у Лакруа. Действие сюжета происходит с 1688 по 1705 год. Перед написанием Гюго в течение нескольких месяцев собирал материалы по истории Англии с конца XVII до начала XVIII века.

Последние годы

Виктор Гюго скончался 22 мая 1885 года, на 84-м году жизни, от пневмонии. Церемония похорон знаменитого писателя продолжалась десять дней; в ней участвовало около миллиона человек.
1 июня гроб с телом В.Гюго был выставлен в течение двух суток под Триумфальной Аркой, которую закрыли чёрным крепом.
После пышных национальных похорон прах писателя был помещён в Пантеон.

Высказывания Гюго

«Религия шествует в сопровождении всевозможных суеверий».

Сочинения

Поэзия

Оды и поэтические опыты (Odes et poésies diverses, 1822). Оды (Odes, 1823). Новые оды (Nouvelles Odes, 1824). Оды и баллады (Odes et Ballades, 1826). Восточные мотивы (Les Orientales, 1829). Осенние листья (Les Feuilles d’automne, 1831). Песни сумерек (Les Chants du crépuscule, 1835). Внутренние голоса (Les Voix intérieures, 1837). Лучи и тени (Les Rayons et les ombres, 1840). Возмездие (Les Châtiments, 1853). Созерцания (Les Contemplations, 1856). Песни улиц и лесов (Les Chansons des rues et des bois, 1865).

Грозный год (L’Année terrible, 1872). Искусство быть дедом (L’Art d'être grand-père, 1877). Папа (Le Pape, 1878). Революция (L'Âne, 1880). Четыре ветра духа (Les Quatres vents de l’esprit, 1881). Легенда веков (La Légende des siècles, 1859, 1877, 1883). Конец Сатаны (La fin de Satan, 1886). Бог (Dieu, 1891). Все струны лиры (Toute la lyre, 1888, 1893). Мрачные годы (Les années funestes, 1898). Последний сноп (Dernière Gerbe, 1902, 1941). Океан (Océan. Tas de pierres, 1942).

Драматургия

Инес де Кастро (Inez de Castro, 1819/1820) Кромвель (Cromwell, 1827). Эми Робсарт (Amy Robsart, 1828, опубликована 1889). Марион Делорм (Marion de Lorme, 1829). Эрнани (Hernani, 1829). Король забавляется (Le roi s’amuse, 1832). Лукреция Борджиа (Lucrèce Borgia, 1833).

Мария Тюдор (Marie Tudor, 1833). Анджело, тиран Падуанский (Angelo, tyran de Padoue, 1835). Рюи Блаз (Ruy Blas, 1838). Бургграфы (Les Burgraves, 1843). Торквемада (Torquemada, 1882). Свободный театр. Малые пьесы и фрагменты (Théâtre en liberté, 1886).

Романы

Ган Исландец (Han d’Islande, 1823). Бюг-Жаргаль (Bug-Jargal, 1826) Последний день приговорённого к смерти (Le Dernier jour d’un condamné, 1829). Собор Парижской Богоматери (Notre-Dame de Paris, 1831).

Клод Гё (Claude Gueux, 1834). Отверженные (Les Misérables, 1862). Труженики моря (Les Travailleurs de la Mer, 1866). Человек, который смеётся (L’Homme qui rit, 1869). Девяносто третий год (Quatrevingt-treize, 1874).

Публицистика и эссе

Этюд о Мирабо (Étude sur Mirabeau, 1834). Литературные и философские опыты (Littérature et philosophie mêlées, 1834) Рейн. Письма к другу (Le Rhin, 1842). Наполеон Малый (Napoléon le Petit, 1852). Письма Луи Бонапарту (Lettres à Louis Bonaparte, 1855). Вильям Шекспир (William Shakespeare, 1864). Париж (Paris-Guide, 1867). Голос с Гернси (La voix de Guernsey, 1867). До изгнания (Avant l’exil, 1875).

Во время изгнания (Pendant l’exil, 1875). После изгнания (Depuis l’exil, 1876, 1889). История одного преступления (Histoire d’un crime, 1877—1878). Фанатики и религия (Religions et religion, 1880). Мои сыновья (Mes Fils, 1874). Архипелаг Ла Манш (L’Archipel de la Manche, 1883). Что я видел (Choses vues, 1887, 1900). Альпы и Пиренеи (Alpes et Pyrénées, 1890). Франция и Бельгия (France et Belgique, 1892). Послесловие к моей жизни (Post-scriptum de ma vie, 1901).

Избранная библиография

В Викитеке есть оригинал текста по этой теме.

См. Victor Hugo

Собрания сочинений

• Œuvres complètes de Victor Hugo, Édition définitive d’après les manuscrits originaux — édition ne varietur, 48 vv., 1880—1889
• Маленький Наполеон. — М., издательство «С. Дороватовского и А. Чарушникова», 1902, 4200 экз.
• Избранное: в 2 т. — Государственное издательство художественной литературы, 1952

Собрание сочинений: В 15 т. — М.: Гослитиздат, 1953—1956 Собрание сочинений: В 10 т. — М.: Правда, 1972 (серия «Библиотека „Огонёк”. Зарубежная классика)

Собрание сочинений: В 6 т. — М.: Правда, 1988 Собрание сочинений: В 6 т. — Тула: Сантакс, 1993 Собрание сочинений: В 4 т. — М.: Литература, 2001 Собрание сочинений: В 14 т. — М.: Терра, 2001—2003

Память

• Дом-музей Виктора Гюго в Париже.
• Памятник в Сорбонне работы Лорана Маркеста.
• Дом-музей Виктора Гюго в Люксембурге.
• Бюст Гюго, созданный Огюстом Роденом.
• Памятник Гюго в Эрмитаже. Автор — Лоран Маркест. Дар мэрии Парижа Москве.
• Улица В. Гюго в Калининграде
• Улица Виктора Гюго в Твери, утверждена решением Тверской городской думы 20 сентября 2011 года.
• В честь Виктора Гюго назван кратер на Меркурии.
• Гюго причислен к лику святых во вьетнамской религии Каодай.
• Станция метро " Victor Hugo " в Париже на 2-ой линии.

Экранизации

L’Homme qui rit («Человек, который смеётся»; 2012) Les Miserables («Отверженные»; USA-UK, 2012) Quasimodo d’El Paris (1999) (novel «Notre Dame de Paris») Les misérables («Отверженные»; 1998) The Hunchback of Notre Dame (1996) (novel «Notre Dame de Paris») Les misérables («Отверженные»; 1995) Mest shuta (1993) (novel «Le Roi s’Amuse») Les misérables («Отверженные»; 1988) Días difíciles (1987) (novel) La conscience (1987) (short story) Le dernier jour d’un condamné (1985) (novel) Les misérables («Отверженные»; 1982) Rigoletto (1982) (play «Le roi s’amuse») Kozete (по роману «Отверженные»; 1977) Le scomunicate di San Valentino (1974) (loosely inspired by a drama by) Sefiller (по роману «Отверженные»; 1967) L’uomo che ride (по роману «Человек, который смеётся»; 1966) (uncredited in italian version) Jean Valjean (1961) (по роману «Отверженные»; 1961) Les misérables («Отверженные»; 1958) La déroute (1957) (story) Nanbanji no semushi-otoko (1957) (novel «Notre Dame de Paris») Notre Dame de Paris (1956) (novel) Sea Devils (1953) (novel «Les Travailleurs de la mer») La Gioconda (1953) (novel «Angelo, tyran de Padoue») Les miserables (1952) (novel) Re mizeraburu: kami to jiyu no hata (1950) (novel) Re mizeraburu: kami to akuma (1950) (novel) Ruy Blas (1948) (play) I miserabili (1948) (novel «Les Misérables») Il tiranno di Padova (1946) (story) Rigoletto (1946) (novel) El rey se divierte (1944/I) (play) El boassa (1944) (novel «Les Misérables») Los miserables (1943) (novel) Il re si diverte (1941) (play) The Hunchback of Notre Dame (1939) (novel) Les pauvres gens (1938) (writer) Gavrosh (1937) (novel «Les Misérables») Toilers of the Sea (1936) (novel «Les Travailleurs de la mer») Les misérables (1935) (novel) Les misérables (1934) (novel) Jean Valjean (1931) (novel «Les Misérables») Aa mujo: Kohen (1929) (novel) Aa mujo: Zempen (1929) (novel) The Bishop’s Candlesticks (1929) (novel «Les Misérables») The Man Who Laughs (1928) (novel «L’Homme Qui Rit»)

Rigoletto (1927) (play «Le Roi s’Amuse») Les misérables (1925) (novel) The Spanish Dancer (1923) (novella) The Hunchback of Notre Dame (1923/I) (novel «Notre-Dame de Paris») Toilers of the Sea (1923) (novel «Les Travailleurs de la mer») Aa mujô — Dai nihen: Shichô no maki (1923) (story) Aa mujô — Dai ippen: Hôrô no maki (1923) (story) The Hunchback of Notre Dame (1923/II) (novel) Tense Moments with Great Authors (1922) (novel «Les Misérables») (segment «Miserables, Les») Tense Moments from Great Plays (1922) (novel «Notre Dame de Paris») (segment «Esmeralda») Esmeralda (1922) (novel «Notre Dame de Paris») Das grinsende Gesicht (1921) (novel «L’homme e qui rit») Der rote Henker (1920) (novel) Quatre-vingt-treize (1920) (novel) The Toilers (1919) (novel «Les Travailleurs de la mer») Marion de Lorme (1918) (play) Les travailleurs de la mer (1918) (novel) Der König amüsiert sich (1918) (novel «Le Roi s’Amuse») Les misérables (1917) (novel) Marie Tudor (1917) (play) The Darling of Paris (1917) (novel «Notre Dame de Paris») Don Caesar de Bazan (1915) (novel «Ruy Blas») The Bishop’s Candlesticks (1913) (novel «Les Misérables») Les misérables — Époque 4: Cosette et Marius (1913) (novel) Les misérables — Époque 3: Cosette (1913) (novel) Les misérables — Époque 2: Fantine (1913) (novel) Les misérables — Époque 1: Jean Valjean (1913) (novel) La tragedia di Pulcinella (1913) (play) Marion de Lorme (1912) (writer) Ruy-Blas (1912) (play) Notre-Dame de Paris (1911) (novel «Notre Dame de Paris») Ernani (1911) (writer) Hugo the Hunchback (1910) (novel) Hernani (1910) (writer) Les misérables (1909) (novel) Rigoletto (1909/I) (writer) Les misérables (Part III) (1909) (novel «Les Misérables») Le roi s’amuse (1909) (play) Les miserables (Part II) (1909) (novel) Les Miserables (Part I) (1909) (novel «Les Misérables») The Duke’s Jester or A Fool’s Revenge (1909) (novel «Le Roi s’Amuse») A Fool’s Revenge (1909) (novel «Le Roi s’Amuse») Ruy Blas (1909) (play) Rigoletto (1909/II) (play) Esmeralda (1905) (novel «Notre Dame de Paris»)

Музыкальный театр

1830 — «Эрнани» (опера), композитор В. Беллини 1836 — «Эсмеральда» (опера), композитор Л. Бертен 1839 — «Эсмеральда» (балет), композитор Ц. Пуни 1839 — «Эсмеральда» (опера), композитор А. Даргомыжский 1844 — «Эрнани» (опера), композитор Дж. Верди 1851 — «Риголетто» (опера), композитор Дж. Верди 1862 — «Марион Делорм» (опера), композитор Дж. Боттезини 1869 — «Рюи Блаз» (опера), композитор Ф. Маркетти

1876 — «Анджело» (опера), композитор Ц. Кюи 1885 — «Марион Делорм» (опера), композитор А. Понкьелли 80-е — «Марион Делорм» (опера), композитор П. Макаров 1880 — «Джоконда» (опера), композитор А. Понкьелли 1914 — «Нотр-Дам» (балет), композитор Ф. Шмидт 1980 — «Отверженные» (мюзикл), композитор К.-М. Шёнберг 1998 — «Нотр-Дам де Пари» (мюзикл), композитор P. Коччанте

Литература

• Брахман С. Р. «Отверженные» Виктора Гюго. — М.: Худ. литер., 1968. — (Массовая ист.-лит. б-ка)
• Евнина Е. М. Виктор Гюго. — М.: Наука, 1976. — (Из истории мировой культуры)
• Карельский А. В. Гюго // История всемирной литературы. Т. 6. М.: Наука, 1989.
• Луи Арагон «[scepsis.ru/library/id_1472.html Гюго — поэт-реалист]»
• Луков В. А. Гюго // Зарубежные писатели: Библиографический словарь. М.: Просвещение, 1997.
• Мешкова И. В. Творчество Виктора Гюго. — Кн. 1 (1815—1824). — Саратов: Изд. Сар. ун-та, 1971.
• Минина Т. Н. Роман «Девяносто третий год»: Пробл. революции в творчестве Виктора Гюго. — Л.: Изд-во ЛГУ, 1978.
• Моруа А. Олимпио, или Жизнь Виктора Гюго. — Многочисленные издания.
• Муравьёва Н. И. Гюго. — 2-е изд. — М.: Мол. гвардия, 1961. — (ЖЗЛ).
• Сафронова Н. Н. Виктор Гюго. — Биография писателя. Москва «Просвещение». 1989.
• Трескунов М. С. В. Гюго. — Л.: Просвещение, 1969. — (Б-ка словесника)
• Трескунов М. С. Виктор Гюго: Очерк творчества. — Изд. 2-е, доп. — М.: Гослитиздат, 1961.
• Трескунов М. С. Роман Виктора Гюго «Девяносто третий год». — М.: Худ. лит., 1981. — (Массовая ист.-лит. б-ка)
• Hugo Adèle. Victor Hugo Raconté par un Témoin de sa Vie, avec des Oeuvres Inédites, entre autres un Drame en Trois Actes: Iñez de Castro, 1863
• Josephson Matthew. Victor Hugo, a Realistic Biography, 1942
• Maurois André. Olympio: La vie de Victor Hugo, 1954
• Pironué Georges. Victor Hugo romancier; ou, Les Dessus de l’inconnu, 1964
• Houston John P. Victor Hugo, 1975
• Chauvel A.D. & Forestier M. Extraordinary House of Victor Hugo in Guernsey, 1975
• Richardson Joanna. Victor Hugo, 1976
• Brombert Victor. Victor Hugo and the Visionary Novel, 1984
• Ubersfeld Anne. Paroles de Hugo, 1985
• Guerlac Suzanne. The Impresonal Sublime, 1990
• Bloom Harold, ed. Victor Hugo, 1991
• Grossman Kathryn M. «Les Miserables»: Conversion, Revolution, Redemption, 1996
• Robb Graham. Victor Hugo: A Biography, 1998
• Frey John A. Victor Hugo Encyclopedia, 1998
• Halsall Albert W. Victor Hugo and the Romantic Drama, 1998
• Hovasse Jean-Marc. Victor Hugo. Avant l’exil 1802—1851, 2002
• Kahn Jean-François. Victor Hugo, un révolutionnaire, 2002
• Martin Feller, Der Dichter in der Politik. Victor Hugo und der deutsch-französische Krieg von 1870/71. Untersuchungen zum französischen Deutschlandbild und zu Hugos Rezeption in Deutschland. Marburg 1988.
• Tonazzi Pascal, Florilège de Notre-Dame de Paris (anthologie), Editions Arléa, Paris, 2007, ISBN 2-86959-795-9
• Hovasse Jean-Marc, Victor Hugo II : 1851—1864, Fayard, Paris, 2008

Ссылки

• [gallica.bnf.fr/Search?ArianeWireIndex=index&lang=FR&q=Victor+Hugo&p=1&f_creator=Hugo%2C+Victor+%281802-1885%29 Виктор Гюго в библиотеке Gallica]
• [lib.ru/INOOLD/GUGO/ Гюго, Виктор] в библиотеке Максима Мошкова
• [www.naslednick.ru/articles/travel/travel_428.html Виктор Гюго в Люксембурге]
• [www.french-book.net/ Библиотека французской литературы] — биография Виктора Гюго, произведения Виктора Гюго по-французски и по-русски

Отрывок, характеризующий Гюго, Виктор

– Опять таки, полковник, – говорил генерал, – не могу я, однако, оставить половину людей в лесу. Я вас прошу , я вас прошу , – повторил он, – занять позицию и приготовиться к атаке.
– А вас прошу не мешивайтся не свое дело, – отвечал, горячась, полковник. – Коли бы вы был кавалерист…
– Я не кавалерист, полковник, но я русский генерал, и ежели вам это неизвестно…
– Очень известно, ваше превосходительство, – вдруг вскрикнул, трогая лошадь, полковник, и делаясь красно багровым. – Не угодно ли пожаловать в цепи, и вы будете посмотрейть, что этот позиция никуда негодный. Я не хочу истребить своя полка для ваше удовольствие.
– Вы забываетесь, полковник. Я не удовольствие свое соблюдаю и говорить этого не позволю.
Генерал, принимая приглашение полковника на турнир храбрости, выпрямив грудь и нахмурившись, поехал с ним вместе по направлению к цепи, как будто всё их разногласие должно было решиться там, в цепи, под пулями. Они приехали в цепь, несколько пуль пролетело над ними, и они молча остановились. Смотреть в цепи нечего было, так как и с того места, на котором они прежде стояли, ясно было, что по кустам и оврагам кавалерии действовать невозможно, и что французы обходят левое крыло. Генерал и полковник строго и значительно смотрели, как два петуха, готовящиеся к бою, друг на друга, напрасно выжидая признаков трусости. Оба выдержали экзамен. Так как говорить было нечего, и ни тому, ни другому не хотелось подать повод другому сказать, что он первый выехал из под пуль, они долго простояли бы там, взаимно испытывая храбрость, ежели бы в это время в лесу, почти сзади их, не послышались трескотня ружей и глухой сливающийся крик. Французы напали на солдат, находившихся в лесу с дровами. Гусарам уже нельзя было отступать вместе с пехотой. Они были отрезаны от пути отступления налево французскою цепью. Теперь, как ни неудобна была местность, необходимо было атаковать, чтобы проложить себе дорогу.
Эскадрон, где служил Ростов, только что успевший сесть на лошадей, был остановлен лицом к неприятелю. Опять, как и на Энском мосту, между эскадроном и неприятелем никого не было, и между ними, разделяя их, лежала та же страшная черта неизвестности и страха, как бы черта, отделяющая живых от мертвых. Все люди чувствовали эту черту, и вопрос о том, перейдут ли или нет и как перейдут они черту, волновал их.
Ко фронту подъехал полковник, сердито ответил что то на вопросы офицеров и, как человек, отчаянно настаивающий на своем, отдал какое то приказание. Никто ничего определенного не говорил, но по эскадрону пронеслась молва об атаке. Раздалась команда построения, потом визгнули сабли, вынутые из ножен. Но всё еще никто не двигался. Войска левого фланга, и пехота и гусары, чувствовали, что начальство само не знает, что делать, и нерешимость начальников сообщалась войскам.
«Поскорее, поскорее бы», думал Ростов, чувствуя, что наконец то наступило время изведать наслаждение атаки, про которое он так много слышал от товарищей гусаров.
– С Богом, г'ебята, – прозвучал голос Денисова, – г'ысыо, маг'ш!
В переднем ряду заколыхались крупы лошадей. Грачик потянул поводья и сам тронулся.
Справа Ростов видел первые ряды своих гусар, а еще дальше впереди виднелась ему темная полоса, которую он не мог рассмотреть, но считал неприятелем. Выстрелы были слышны, но в отдалении.
– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.