Харжевский, Владимир Григорьевич

Владимир Григорьевич Харжевский
генерал-майор Владимир Григорьевич Харжевский
Период жизни	1892—1981
Дата рождения	6 мая 1892(1892-05-06)
Место рождения	Литин, Подольская губерния,
Дата смерти	4 июня 1981(1981-06-04) (89 лет)
Место смерти	Лейквуд, штат Нью-Джерси, США
Принадлежность	Российская империя Российская империя Белое движение
Род войск	пехота
Годы службы	1911—1920
Звание	генерал-майор
Командовал	Дроздовская дивизия;
Сражения/войны	Первая мировая война, Гражданская война
Награды и премии

Влади́мир Григо́рьевич Харже́вский (6 мая 1892, Литин, Подольская губерния, Российская империя — 4 июня 1981, Лейквуд, США) — генерал-майор, участник Первой мировой войны, и военачальник Белого движения на Юге России. Дроздовец, участник дроздовского похода, последний начальник Дроздовской дивизии. Эмигрант, галлиполиец. Начальник РОВС (1967).

Биография

Первые годы

Сын личного почетного гражданина Литинского уезда Подольской губернии. 30 сентября 1911 года поступил на военную службу вольноопределяющимся. 17 октября был приведен к присяге, а 11 декабря произведен в ефрейторы. 18 февраля 1912 года зачислен в учебную команду 47-го пехотного Украинского полка и 5 ноября произведен в младшие унтер-офицеры. Был произведен в прапорщики армейской пехоты и 4 августа 1912 года уволен в запас с зачислением по Литинскому уезду Подольской губернии. В 1913 году поступил в Санкт-Петербургский горный институт.

Первая мировая война

В 1914 году с началом Первой мировой войны из института призван в армию. В составе формирующегося полка принял участие в боях на Северо-Западном фронте. За боевые отличия награждён орденом Святого Георгия 4-й степени, Святой Анны 4 степени с надписью «За храбрость», Святого Станислава 3 степени с мечами и бантом, Святой Анны 3 степени с мечами и бантом, Святого Станислава 2 степени с мечами, Святого Владимира 4 степени с мечами и бантом. В 1916 году в чине штабс-капитана. Служил в войсках Румынского фронта. С 1917 года — капитан.

Белое движение

Находясь в начале 1918 года на Румынском фронте, вступил добровольцем в отряд генерала Дроздовского. Участник Дроздовского похода 26 февраля — 27 мая 1918 года. Участник Второго Кубанского похода в рядах Дроздовского полка (лето — осень 1918 года). С июня 1918 года по октябрь 1919 года — офицер 1-го Дроздовского полка (капитан (3.6.1919), полковник), а затем с октября 1919 года — командир 2-го Офицерского стрелкового генерала Дроздовского полка. За боевые заслуги в 28 лет Харжевский получил чин генерал-майора (сентябрь 1920 года). С октября 1920 года по ноябрь 1920 года — начальник Дроздовской дивизии (сменил на этом посту заболевшего генерала А. В. Туркула). Проявил личный героизм во время боев в Таврии и на Перекопе осенью 1920 года. Эвакуирован с Русской армией Врангеля в Галлиполи в ноябре 1920 года.

Эмиграция

Участник Галлиполийского сидения в составе 1-го армейского корпуса в 1920—1921 годах. С 1921 года в Болгарии, а затем с 1924 года в Чехословакии в Праге, где окончил Горный институт. С 1944 года. проживал в Германии, с 1945 года в Марокко, где служил бухгалтером в фирме Рено, затем с 1956 года работал строительным проектировщиком в США. В 1964 году вышел на пенсию и поселился в городе Лейквуде, штат Нью-Джерси. С 19 мая 1967 года был назначен начальником РОВС, как преемник скончавшегося генерала фон Лампе.

Умер в Лейквуде 4 июня 1981 года. Похоронен на православном кладбище Новодивеевского монастыря, штат Нью-Йорк.

Отрывок, характеризующий Харжевский, Владимир Григорьевич

С раннего утра начали двигаться щегольски вычищенные и убранные войска, выстраиваясь на поле перед крепостью. То двигались тысячи ног и штыков с развевавшимися знаменами и по команде офицеров останавливались, заворачивались и строились в интервалах, обходя другие такие же массы пехоты в других мундирах; то мерным топотом и бряцанием звучала нарядная кавалерия в синих, красных, зеленых шитых мундирах с расшитыми музыкантами впереди, на вороных, рыжих, серых лошадях; то, растягиваясь с своим медным звуком подрагивающих на лафетах, вычищенных, блестящих пушек и с своим запахом пальников, ползла между пехотой и кавалерией артиллерия и расставлялась на назначенных местах. Не только генералы в полной парадной форме, с перетянутыми донельзя толстыми и тонкими талиями и красневшими, подпертыми воротниками, шеями, в шарфах и всех орденах; не только припомаженные, расфранченные офицеры, но каждый солдат, – с свежим, вымытым и выбритым лицом и до последней возможности блеска вычищенной аммуницией, каждая лошадь, выхоленная так, что, как атлас, светилась на ней шерсть и волосок к волоску лежала примоченная гривка, – все чувствовали, что совершается что то нешуточное, значительное и торжественное. Каждый генерал и солдат чувствовали свое ничтожество, сознавая себя песчинкой в этом море людей, и вместе чувствовали свое могущество, сознавая себя частью этого огромного целого.
С раннего утра начались напряженные хлопоты и усилия, и в 10 часов всё пришло в требуемый порядок. На огромном поле стали ряды. Армия вся была вытянута в три линии. Спереди кавалерия, сзади артиллерия, еще сзади пехота.
Между каждым рядом войск была как бы улица. Резко отделялись одна от другой три части этой армии: боевая Кутузовская (в которой на правом фланге в передней линии стояли павлоградцы), пришедшие из России армейские и гвардейские полки и австрийское войско. Но все стояли под одну линию, под одним начальством и в одинаковом порядке.
Как ветер по листьям пронесся взволнованный шопот: «едут! едут!» Послышались испуганные голоса, и по всем войскам пробежала волна суеты последних приготовлений.
Впереди от Ольмюца показалась подвигавшаяся группа. И в это же время, хотя день был безветренный, легкая струя ветра пробежала по армии и чуть заколебала флюгера пик и распущенные знамена, затрепавшиеся о свои древки. Казалось, сама армия этим легким движением выражала свою радость при приближении государей. Послышался один голос: «Смирно!» Потом, как петухи на заре, повторились голоса в разных концах. И всё затихло.
В мертвой тишине слышался топот только лошадей. То была свита императоров. Государи подъехали к флангу и раздались звуки трубачей первого кавалерийского полка, игравшие генерал марш. Казалось, не трубачи это играли, а сама армия, радуясь приближению государя, естественно издавала эти звуки. Из за этих звуков отчетливо послышался один молодой, ласковый голос императора Александра. Он сказал приветствие, и первый полк гаркнул: Урра! так оглушительно, продолжительно, радостно, что сами люди ужаснулись численности и силе той громады, которую они составляли.
Ростов, стоя в первых рядах Кутузовской армии, к которой к первой подъехал государь, испытывал то же чувство, какое испытывал каждый человек этой армии, – чувство самозабвения, гордого сознания могущества и страстного влечения к тому, кто был причиной этого торжества.
Он чувствовал, что от одного слова этого человека зависело то, чтобы вся громада эта (и он, связанный с ней, – ничтожная песчинка) пошла бы в огонь и в воду, на преступление, на смерть или на величайшее геройство, и потому то он не мог не трепетать и не замирать при виде этого приближающегося слова.
– Урра! Урра! Урра! – гремело со всех сторон, и один полк за другим принимал государя звуками генерал марша; потом Урра!… генерал марш и опять Урра! и Урра!! которые, всё усиливаясь и прибывая, сливались в оглушительный гул.
Пока не подъезжал еще государь, каждый полк в своей безмолвности и неподвижности казался безжизненным телом; только сравнивался с ним государь, полк оживлялся и гремел, присоединяясь к реву всей той линии, которую уже проехал государь. При страшном, оглушительном звуке этих голосов, посреди масс войска, неподвижных, как бы окаменевших в своих четвероугольниках, небрежно, но симметрично и, главное, свободно двигались сотни всадников свиты и впереди их два человека – императоры. На них то безраздельно было сосредоточено сдержанно страстное внимание всей этой массы людей.
Красивый, молодой император Александр, в конно гвардейском мундире, в треугольной шляпе, надетой с поля, своим приятным лицом и звучным, негромким голосом привлекал всю силу внимания.
Ростов стоял недалеко от трубачей и издалека своими зоркими глазами узнал государя и следил за его приближением. Когда государь приблизился на расстояние 20 ти шагов и Николай ясно, до всех подробностей, рассмотрел прекрасное, молодое и счастливое лицо императора, он испытал чувство нежности и восторга, подобного которому он еще не испытывал. Всё – всякая черта, всякое движение – казалось ему прелестно в государе.
Остановившись против Павлоградского полка, государь сказал что то по французски австрийскому императору и улыбнулся.
Увидав эту улыбку, Ростов сам невольно начал улыбаться и почувствовал еще сильнейший прилив любви к своему государю. Ему хотелось выказать чем нибудь свою любовь к государю. Он знал, что это невозможно, и ему хотелось плакать.
Государь вызвал полкового командира и сказал ему несколько слов.
«Боже мой! что бы со мной было, ежели бы ко мне обратился государь! – думал Ростов: – я бы умер от счастия».
Государь обратился и к офицерам:
– Всех, господа (каждое слово слышалось Ростову, как звук с неба), благодарю от всей души.
Как бы счастлив был Ростов, ежели бы мог теперь умереть за своего царя!
– Вы заслужили георгиевские знамена и будете их достойны.
«Только умереть, умереть за него!» думал Ростов.
Государь еще сказал что то, чего не расслышал Ростов, и солдаты, надсаживая свои груди, закричали: Урра! Ростов закричал тоже, пригнувшись к седлу, что было его сил, желая повредить себе этим криком, только чтобы выразить вполне свой восторг к государю.