В круге света
Поделись знанием:
К:Альбомы 1988 года
Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.
Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
- О радиопрограмме см. В круге света (Эхо Москвы)
| В круге света | ||||
 | ||||
| Студийный альбом «Машины времени» | ||||
|---|---|---|---|---|
| Дата выпуска | ||||
| Записан | ||||
| Жанр | ||||
| Длительность |
41:45 | |||
| Страна | ||||
| Лейбл | ||||
| Профессиональные рецензии | ||||
| ||||
| Хронология «Машины времени» | ||||
| ||||
«В кру́ге све́та» — музыкальный студийный альбом рок-группы «Машина времени», изданный в 1989 г. Всесоюзной студией грамзаписи «Мелодия». Переиздан компанией «Sintez Records» в 1997, 2007 гг.
Альбом сочетает в себе музыкальные стили классического рок-н-ролла, арт-рока и новой волны.
Является последним альбомом, в создании которого принял участие Александр Зайцев — как в качестве автора (слова к песне «Пьесы и роли»), так и в качестве клавишника.
Содержание
История
Песни для альбома сочинялись в период насыщенной гастрольной деятельности группы в рамках гастрольных планов «Росконцерта» и сразу «обыгрывались» на концертах. По свидетельству Александра Кутикова, «это было время бешеного количества концертов — по две сотни в год, порой по три выхода в день! Песни, которые вошли в эту пластинку, писались «на коленках» — просто для того, чтобы не было так скучно играть ежедневно одну и ту же программу. Тут же делалась аранжировка, и песня вставала в плейлист»[1].
Запись альбома производилась в «хорошо оснащённой» студии кооператива «Синтез» в первой половине 1988 г.[2]. По свидетельству Андрея Макаревича, музыкантов «никто не подгонял, и ощущение спокойствия прибавляло сил в творчестве. В идеале так и надо работать. <...> По качеству записи и представленного материала диск получился интересней, чем «Реки и Мосты»[2].
Первоначально выход альбома планировался в сентябре 1988 г., что, по планам самих музыкантов, должно было сдержать «утечку» информации до указанного срока. Одновременно с выпуском альбома планировался старт тура по городам страны в его поддержку[2]. Однако в результате проволочек со стороны «Мелодии» альбом вышел только в середине 1989 г., при этом музыканты, вопреки собственному желанию, были вынуждены передать «Мелодии» авторские права на музыкальные произведения[3].
Презентация новой программы состоялась 22 августа 1988 г. в ГЦКЗ «Россия».
Андрей Макаревич о принципах построения новой концертной программы:
«... При построении программы «В круге света» исходил из принятого во всем мире принципа. Концерт должен быть непосредственным общением с залом. Он должен приносить радость. И тем кто постарше и желает услышать что-нибудь старенькое и уже ставшее популярным, и молодым, которым свойственен максимализм в оценках и желающим видеть только все новое. Если раньше мы вводили в концерт целый блок новых песен, то теперь отказались от этого. Такой блок неизбежно нарушал динамику шоу. Непривычные на слух песни быстрее утомляют зал, и сейчас мы сделали лишь вкрапления, выбрав, как мне показалось, правильное соотношение в проценте старых и новых песен. Данная форма — очень гибкая и мобильная. Отказываясь от одних песен, мы можем тотчас на их место вставлять другие. Таким образом, «В круге света» не единый спектакль, как «Реки и Мосты», а дивертисмент, который почти ежемесячно будет меняться по набору композиций. <...>
Надо было делать выбор. Либо камерный зал, либо дворец спорта. Мы все же выбрали первый вариант. Потому что именно в таких условиях звуком и светом мы пока можем создать идеальные условия для показа программы»[2].</span>
Оформление обложки
Идея оформления обложки заимствована у дизайнеров альбома-антологии «The Beatles 1967—1970»[1], известного также под названием «Blue Album». На фотографии четверо участников «Машины времени», как и четверка «The Beatles» на обложке указанного альбома, смотрят в объектив фотокамеры сверху вниз, однако, в отличие от «битлов», улыбок на их лицах нет.
В соответствии со смысловой нагрузкой заглавия альбома «В круге света» музыканты находятся в круге, сверху на них падает свет.
М. Шинкаренкова следующим образом характеризует смысловую компоненту оформления альбома: «На обложке альбома <...> «В круге света» изображена стена так называемого колодца, а на фоне неба напечатаны названия группы и альбома <...> Компоненты креолизованного текста, вступая в аддитивные отношения, дополняют друг друга: образ стены подчеркивает замкнутость, изолированность данного круга, метафора света указывает на шанс выйти, выбраться из колодца»[4].
По свидетельству А. Макаревича, изначально предполагалось сопроводить пластинку вкладышем-плакатом, а на конверте разместить тексты песен, однако полиграфические возможности того времени не позволили реализовать эти идеи[2].
Аннотация к альбому
«Спасибо: Б. Гребенщикову — спел с нами «В круге света», Ф. Пономарёву — саксофон, Д. Кротову — виолончель, А. Ситковецкому — дал гитару, Б. Смирнову — просто за помощь».
Список композиций
Автор всех песен, кроме отмеченных — А. Макаревич.
- Герои вчерашних дней 03:58
- Опустошение 03:50
- Опрокинутый мир летних снов (А. Кутиков — А. Макаревич) 04:07
- Ветер надежды 04:00
- Там, где будет новый день (А. Кутиков — А. Макаревич) 04:12
- Маленький город 03:10
- Брошенный в небо 03:45
- Пьесы и роли (А. Кутиков — А. Зайцев) 03:05
- Пони 03:15
- Песня вожака стаи (А. Макаревич, А. Кутиков — А. Макаревич) 03:25
- В круге света 04:57
Видеоклипы
В 1988 г. на песню «Ветер надежды» был снят видеоклип[5]. В клипе использованы материалы документальной хроники событий второй половины 1980-х гг. в СССР.
Также отдельными видеоклипами считаются записи концертного выступления группы с песнями «Герои вчерашних дней» и «Брошенный в небо», произведенные в 1988 г. в кафе «Метелица» (Москва, пр. Калинина). (Обе записи изданы на DVD-сборнике видеоклипов «Машина времени». 35 лет. В Россию из СССР».)
Критика и достижения
Критики и журналисты отмечали искренность и современность (актуальность) песен, вошедших в альбом, а также в некоторой степени экспериментальный (в стиле «новой волны») характер последнего, говорили о большом резонансе, вызванном концертными презентациями альбома и самим фактом его выхода.
Дмитрий Шавырин в статье «В круге света» (Московский комсомолец. 1988. Авг.):
…Рекордным было количество писем о неделе премьерных концертов «Машины времени» с программой «В круге света» в ГЦКЗ «Россия». Мнения разделились: половина читателей, которым посчастливилось достать билет, полностью разочарованы, другие, наоборот, утверждают, что это лучшая работа «Машины времени» с начала профессиональной работы на сцене. Первые 10—15 минут концерта казалось, что музыканты устали, что сцена превратилась для них в адскую работу. Но это впечатление, к счастью, быстро прошло, и к финалу я уже не сомневался — ветераны верны себе, а зритель, дружно аплодирующий «на бис», — лучший судья программы «В круге света» <…> Впервые мне довелось увидеть программу, полностью отвечающую мировому стандарту. Поясню: начало концерта — разогревающее, где смешаны новые и совсем старые вещи. В середине — центральная композиция, на которой держится вся программа, и наконец, в финальной части — известные боевики, чередующиеся с совершенно новыми композициями, апофеозом чего является серия рок-н-роллов и программная песня, выражающая концепцию группы (в данном случае — «Свеча») <…> Такой подход к построению программы был отвергнут в ряде писем читателей. Конечно, в концерте «В круге света» не все ровно (прежде всего я говорю о новых песнях) — есть композиции для заполнения вакуума, но есть песни, которые с полным правом можно занести в «золотой фонд» лучших боевиков «Машины». Прежде всего, это «Опустошение» и «В круге света».— [2]
Андрей Максимов в статье «„Машина времени“ в круге света» (Собеседник. 1988. Сент. № 39):
…Отличительной чертой «Машины» <…> была искренность. Макаревич всегда был и остался думающим певцом. А мысль, в какую бы форму она ни была облечена, всегда притягательна. «Слишком долго мы смотрели только вперед… — поет Макаревич. — Слишком часто новой зимой завершалась весна» [песня «В круге света»], — и мы понимаем: это не эпатаж. Это неподдельная тревога. Это искреннее желание поделиться тем, что наболело <…> Кто склонен считать, что «машина уже уехала», советую просто купить билет на концерт, если это удастся. И послушать песню «Герои вчерашних дней». А потом тревожную — «Опустошение». «Опустошение: одинаковый враг — одинаковый друг». И станет ясно: человек не просто поет песенки <…>, а делится с нами тем, что болит. Искусство от псевдоискусства и отличается не манерой, не формой — степенью искренности.— [6]
Рецензия в журнале «Мелодия» (1989. Окт.—дек. № 4):
Музыканты <…> пытаются — осторожно, не делая резких «поворотов» — сочетать прежнюю линию с новой. Для одной части фэнов, старых, верных, «Машина» постоянно напоминает свой традиционный облик. Для другой, предположительно более молодой, — вводится новое звучание. Недаром в первой же вещи на диске Макаревич поет: «Я не хотел бы быть записанным в герои вчерашних дней!..» Вот так выглядит альбом «В круге света». Здесь легко найти ряд типично «машинских» («раннебитловских») вещей — те же помянутые «Герои», «Опустошение», «В круге света», «Там, где будет новый день», «Маленький город». В остальных композициях пробивает себе дорогу новая, более современная интонация, связанная с «новой волной»: изысканное, иногда отстраненно-сюрреалистическое звучание («Опрокинутый мир летних снов»), песня-монолог «Ветер надежды» со столь типичным для Макаревича мотивом ожиданий, социальных тревог <…> Новая пластинка «Машины» видится <…> солидной, интересной работой. Группа по-прежнему актуальна, она держит руку на пульсе времени.— [7]
Олег Гальченко в статье «Новый поворот („Машина времени“: альбомы конца 80-х — начала 90-х)» (Петрозаводский университет. 1992. № 23):
Снова эксперименты в «новой волне», попытка уйти от привычных, ставших уже клише для самодеятельных ВИА образов в текстах, ставка то на сюрреализм («Опрокинутый мир летних снов»), то на некий «постшумовский» минимализм («Опустошение»), однако слушателя постоянно преследует мысль, будто исполнители назло самим себе делают что-то чуждое своей сути. Все традиционные для «Машины» мощные поп-роковые вещи, типа «Там, где будет новый день», в — до примитивного — лобовом политизированном контексте смотрелись особенно сиротливо. Обращало на себя внимание и то, что доселе считавшийся вполне самодостаточным квартет все чаще задействовал какие-то дополнительные силы. Если в «Реках и Мостах» только для одной песни пришлось приглашать П. Смеяна с его саксофоном, то теперь в записи участвовали саксофонист Ф. Пономарев, виолончелист Д. Кротов плюс Б. Гребенщиков, подпевший в гимне «В круге света» (последнее было явным излишеством — голос его не очень-то различим на общем фоне).— [8]
По итогам 1988 г. по суммарному количеству голосов, набранных за 11 месяцев ежемесячного хит-парада Звуковой дорожки" газеты «Московский комсомолец», песня «Брошенный в небо» заняла 6-е место[9].
Песня «Герои вчерашних дней» была включена в альбом-сборник «Хит-парад Александра Градского» (1989 г.), составленный по отзывам слушателей одноименной программы радиостанции «Юность».
Участники записи
«Машина времени»:
- Андрей Макаревич — вокал, гитары, клавишные;
- Александр Кутиков — вокал, бас-гитара;
- Александр Зайцев — вокал, клавишные;
- Валерий Ефремов — ударные.
Приглашенные музыканты:
- Ф. Пономарев — саксофон;
- Д. Кротов — виолончель;
- Б. Гребенщиков — бэк-вокал (11).
Интересные факты
- Во время гастролей группы в США в том же 1988 г. для демонстрационного альбома были записаны англоязычные версии песен «Опустошение» («Mind Devastation») и «Там, где будет новый день» («It’s Gonna Be Another Day»), изданные позже на альбоме «Медленная хорошая музыка».
- Поклонники и журналисты высказывали предположения о том, что часть музыкальных тем для песен альбома заимствована у других музыкантов, в частности в песне «Опустошение» прослеживаются аналогии с песней «Evil Eye» И. Гиллана и Р. Гловера (участники группы «Deep Purple»), в песне «Пони» — с музыкой группы «Бригада С», в песне «Брошенный в небо» — с песней «Money for Nothing» группы «Dire Straits».
Отвечая на вопрос журналиста газеты «Московский комсомолец» Д. Шавырина по поводу двух последних аналогий, А. Макаревич отметил следующее: «Как и любой нормальный музыкант, я впитываю в себя всё, что слышу вокруг — у нас в стране, за рубежом. Только, мне кажется, «Пони» — это все-таки больше отражение моей любви к музыке 50-х годов, а с песней «Брошенный в небо», наверное, ты прав. Ведь группа «Dire Straits» — одна из моих любимых»[2]. - К метафоре движения по кругу (песня «В круге света») А. Макаревич вернется позже в песнях:
«Дорога в небо» (альбом «Внештатный командиръ Зѣмли. Блюзы Эль-Мокамбо») — лирический герой получит «освобождение» от этого движения;
«Снова весна» (альбом «Картонные крылья любви») — «освободившись», герой задается вопросом о новом объекте веры:
| «Мы не знаем, сколько мы дали кругов // Мы уже не помним пути
<...>В круге света // Были мы рождены в пути...». («В круге света», 1989 г.) |
«Мы выходим из круга, мы выходим на свет // Это знак, что команда уже собралась...».
(«Дорога в небо», 1993 г.) |
«Мы прошли по кругу, сменив сотню вер // И круг замкнулся опять // Кто нам скажет, во что нам верить ещё?»
(«Снова весна», 1995 г.) |
- В 2001 г. «Машина времени» записала альбом «Место, где свет», в заглавии которого, также как и в заглавии «В круге света», использовалась метафора света.
Выходные данные
- Запись кооперативов «Синтез» и «Тон Сервис», 1988;
- Альбом выпущен Всесоюзной студией грамзаписи «Мелодия», 1989;
- Звукорежиссёр: А. Кутиков;
- Редактор: Ю. Потеенко;
- Художник: В. Плахов;
- Фото: В. Пищальников.
Напишите отзыв о статье "В круге света"
Примечания
- ↑ 1 2 [kutikov.com/discography/v_kryge_sveta/ Официальный сайт А. Кутикова. Раздел «Дискография».]
- ↑ 1 2 3 4 5 6 7 [mashina.crestron-consulting.com/prss/p49.htm Шавырин Д. В круге света // Московский комсомолец. 1988. Авг.]
- ↑ [www.rock-book.ru/rus/mv/publication/html/1989-10.html Юров Ф. Несмываемое клеймо // Советская культура. 1989. 4 нояб.]
- ↑ Шинкаренкова М. Б. Метафорическое моделирование художественного мира в дискурсе русской рок-поэзии: Автореф. дис. ... канд. филол. наук. – Екатеринбург, 2005.
- ↑ [www.youtube.com/watch?v=yBOUnPlmhN0 Машина времени — Ветер надежды (Official Video).]
- ↑ Максимов А. [mashina.crestron-consulting.com/prss/p36.htm «Машина времени» в круге света // Собеседник. 1988. Сент. № 39.]
- ↑ [www.rock-book.ru/rus/mv/publication/html/1989-04.html «В круге света». Ансамбль «Машина времени» // Мелодия. 1989. Окт.—дек. № 4.]
- ↑ [www.nneformat.ru/archive/?id=7565 Гальченко О. Новый поворот («Машина времени»: альбомы конца 80-х — начала 90-х) // Петрозаводский университет. 1992. № 23.]
- ↑ Раззаков Ф. Алла Пугачева: Рожденная в СССР. — М.: Эксмо, 2009. — 528 с.
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий В круге света
– Что бы ни случилось с вами, – сказал он, – вы должны с мужеством переносить всё, ежели вы твердо решились вступить в наше братство. (Пьер утвердительно отвечал наклонением головы.) Когда вы услышите стук в двери, вы развяжете себе глаза, – прибавил Вилларский; – желаю вам мужества и успеха. И, пожав руку Пьеру, Вилларский вышел.Оставшись один, Пьер продолжал всё так же улыбаться. Раза два он пожимал плечами, подносил руку к платку, как бы желая снять его, и опять опускал ее. Пять минут, которые он пробыл с связанными глазами, показались ему часом. Руки его отекли, ноги подкашивались; ему казалось, что он устал. Он испытывал самые сложные и разнообразные чувства. Ему было и страшно того, что с ним случится, и еще более страшно того, как бы ему не выказать страха. Ему было любопытно узнать, что будет с ним, что откроется ему; но более всего ему было радостно, что наступила минута, когда он наконец вступит на тот путь обновления и деятельно добродетельной жизни, о котором он мечтал со времени своей встречи с Осипом Алексеевичем. В дверь послышались сильные удары. Пьер снял повязку и оглянулся вокруг себя. В комнате было черно – темно: только в одном месте горела лампада, в чем то белом. Пьер подошел ближе и увидал, что лампада стояла на черном столе, на котором лежала одна раскрытая книга. Книга была Евангелие; то белое, в чем горела лампада, был человечий череп с своими дырами и зубами. Прочтя первые слова Евангелия: «Вначале бе слово и слово бе к Богу», Пьер обошел стол и увидал большой, наполненный чем то и открытый ящик. Это был гроб с костями. Его нисколько не удивило то, что он увидал. Надеясь вступить в совершенно новую жизнь, совершенно отличную от прежней, он ожидал всего необыкновенного, еще более необыкновенного чем то, что он видел. Череп, гроб, Евангелие – ему казалось, что он ожидал всего этого, ожидал еще большего. Стараясь вызвать в себе чувство умиленья, он смотрел вокруг себя. – «Бог, смерть, любовь, братство людей», – говорил он себе, связывая с этими словами смутные, но радостные представления чего то. Дверь отворилась, и кто то вошел.
При слабом свете, к которому однако уже успел Пьер приглядеться, вошел невысокий человек. Видимо с света войдя в темноту, человек этот остановился; потом осторожными шагами он подвинулся к столу и положил на него небольшие, закрытые кожаными перчатками, руки.
Невысокий человек этот был одет в белый, кожаный фартук, прикрывавший его грудь и часть ног, на шее было надето что то вроде ожерелья, и из за ожерелья выступал высокий, белый жабо, окаймлявший его продолговатое лицо, освещенное снизу.
– Для чего вы пришли сюда? – спросил вошедший, по шороху, сделанному Пьером, обращаясь в его сторону. – Для чего вы, неверующий в истины света и не видящий света, для чего вы пришли сюда, чего хотите вы от нас? Премудрости, добродетели, просвещения?
В ту минуту как дверь отворилась и вошел неизвестный человек, Пьер испытал чувство страха и благоговения, подобное тому, которое он в детстве испытывал на исповеди: он почувствовал себя с глазу на глаз с совершенно чужим по условиям жизни и с близким, по братству людей, человеком. Пьер с захватывающим дыханье биением сердца подвинулся к ритору (так назывался в масонстве брат, приготовляющий ищущего к вступлению в братство). Пьер, подойдя ближе, узнал в риторе знакомого человека, Смольянинова, но ему оскорбительно было думать, что вошедший был знакомый человек: вошедший был только брат и добродетельный наставник. Пьер долго не мог выговорить слова, так что ритор должен был повторить свой вопрос.
– Да, я… я… хочу обновления, – с трудом выговорил Пьер.
– Хорошо, – сказал Смольянинов, и тотчас же продолжал: – Имеете ли вы понятие о средствах, которыми наш святой орден поможет вам в достижении вашей цели?… – сказал ритор спокойно и быстро.
– Я… надеюсь… руководства… помощи… в обновлении, – сказал Пьер с дрожанием голоса и с затруднением в речи, происходящим и от волнения, и от непривычки говорить по русски об отвлеченных предметах.
– Какое понятие вы имеете о франк масонстве?
– Я подразумеваю, что франк масонство есть fraterienité [братство]; и равенство людей с добродетельными целями, – сказал Пьер, стыдясь по мере того, как он говорил, несоответственности своих слов с торжественностью минуты. Я подразумеваю…
– Хорошо, – сказал ритор поспешно, видимо вполне удовлетворенный этим ответом. – Искали ли вы средств к достижению своей цели в религии?
– Нет, я считал ее несправедливою, и не следовал ей, – сказал Пьер так тихо, что ритор не расслышал его и спросил, что он говорит. – Я был атеистом, – отвечал Пьер.
– Вы ищете истины для того, чтобы следовать в жизни ее законам; следовательно, вы ищете премудрости и добродетели, не так ли? – сказал ритор после минутного молчания.
– Да, да, – подтвердил Пьер.
Ритор прокашлялся, сложил на груди руки в перчатках и начал говорить:
– Теперь я должен открыть вам главную цель нашего ордена, – сказал он, – и ежели цель эта совпадает с вашею, то вы с пользою вступите в наше братство. Первая главнейшая цель и купно основание нашего ордена, на котором он утвержден, и которого никакая сила человеческая не может низвергнуть, есть сохранение и предание потомству некоего важного таинства… от самых древнейших веков и даже от первого человека до нас дошедшего, от которого таинства, может быть, зависит судьба рода человеческого. Но так как сие таинство такого свойства, что никто не может его знать и им пользоваться, если долговременным и прилежным очищением самого себя не приуготовлен, то не всяк может надеяться скоро обрести его. Поэтому мы имеем вторую цель, которая состоит в том, чтобы приуготовлять наших членов, сколько возможно, исправлять их сердце, очищать и просвещать их разум теми средствами, которые нам преданием открыты от мужей, потрудившихся в искании сего таинства, и тем учинять их способными к восприятию оного. Очищая и исправляя наших членов, мы стараемся в третьих исправлять и весь человеческий род, предлагая ему в членах наших пример благочестия и добродетели, и тем стараемся всеми силами противоборствовать злу, царствующему в мире. Подумайте об этом, и я опять приду к вам, – сказал он и вышел из комнаты.
– Противоборствовать злу, царствующему в мире… – повторил Пьер, и ему представилась его будущая деятельность на этом поприще. Ему представлялись такие же люди, каким он был сам две недели тому назад, и он мысленно обращал к ним поучительно наставническую речь. Он представлял себе порочных и несчастных людей, которым он помогал словом и делом; представлял себе угнетателей, от которых он спасал их жертвы. Из трех поименованных ритором целей, эта последняя – исправление рода человеческого, особенно близка была Пьеру. Некое важное таинство, о котором упомянул ритор, хотя и подстрекало его любопытство, не представлялось ему существенным; а вторая цель, очищение и исправление себя, мало занимала его, потому что он в эту минуту с наслаждением чувствовал себя уже вполне исправленным от прежних пороков и готовым только на одно доброе.
Через полчаса вернулся ритор передать ищущему те семь добродетелей, соответствующие семи ступеням храма Соломона, которые должен был воспитывать в себе каждый масон. Добродетели эти были: 1) скромность , соблюдение тайны ордена, 2) повиновение высшим чинам ордена, 3) добронравие, 4) любовь к человечеству, 5) мужество, 6) щедрость и 7) любовь к смерти.
– В седьмых старайтесь, – сказал ритор, – частым помышлением о смерти довести себя до того, чтобы она не казалась вам более страшным врагом, но другом… который освобождает от бедственной сей жизни в трудах добродетели томившуюся душу, для введения ее в место награды и успокоения.
«Да, это должно быть так», – думал Пьер, когда после этих слов ритор снова ушел от него, оставляя его уединенному размышлению. «Это должно быть так, но я еще так слаб, что люблю свою жизнь, которой смысл только теперь по немногу открывается мне». Но остальные пять добродетелей, которые перебирая по пальцам вспомнил Пьер, он чувствовал в душе своей: и мужество , и щедрость , и добронравие , и любовь к человечеству , и в особенности повиновение , которое даже не представлялось ему добродетелью, а счастьем. (Ему так радостно было теперь избавиться от своего произвола и подчинить свою волю тому и тем, которые знали несомненную истину.) Седьмую добродетель Пьер забыл и никак не мог вспомнить ее.
В третий раз ритор вернулся скорее и спросил Пьера, всё ли он тверд в своем намерении, и решается ли подвергнуть себя всему, что от него потребуется.
– Я готов на всё, – сказал Пьер.
– Еще должен вам сообщить, – сказал ритор, – что орден наш учение свое преподает не словами токмо, но иными средствами, которые на истинного искателя мудрости и добродетели действуют, может быть, сильнее, нежели словесные токмо объяснения. Сия храмина убранством своим, которое вы видите, уже должна была изъяснить вашему сердцу, ежели оно искренно, более нежели слова; вы увидите, может быть, и при дальнейшем вашем принятии подобный образ изъяснения. Орден наш подражает древним обществам, которые открывали свое учение иероглифами. Иероглиф, – сказал ритор, – есть наименование какой нибудь неподверженной чувствам вещи, которая содержит в себе качества, подобные изобразуемой.
Пьер знал очень хорошо, что такое иероглиф, но не смел говорить. Он молча слушал ритора, по всему чувствуя, что тотчас начнутся испытанья.
– Ежели вы тверды, то я должен приступить к введению вас, – говорил ритор, ближе подходя к Пьеру. – В знак щедрости прошу вас отдать мне все драгоценные вещи.
– Но я с собою ничего не имею, – сказал Пьер, полагавший, что от него требуют выдачи всего, что он имеет.
– То, что на вас есть: часы, деньги, кольца…
Пьер поспешно достал кошелек, часы, и долго не мог снять с жирного пальца обручальное кольцо. Когда это было сделано, масон сказал:
– В знак повиновенья прошу вас раздеться. – Пьер снял фрак, жилет и левый сапог по указанию ритора. Масон открыл рубашку на его левой груди, и, нагнувшись, поднял его штанину на левой ноге выше колена. Пьер поспешно хотел снять и правый сапог и засучить панталоны, чтобы избавить от этого труда незнакомого ему человека, но масон сказал ему, что этого не нужно – и подал ему туфлю на левую ногу. С детской улыбкой стыдливости, сомнения и насмешки над самим собою, которая против его воли выступала на лицо, Пьер стоял, опустив руки и расставив ноги, перед братом ритором, ожидая его новых приказаний.
– И наконец, в знак чистосердечия, я прошу вас открыть мне главное ваше пристрастие, – сказал он.
– Мое пристрастие! У меня их было так много, – сказал Пьер.
– То пристрастие, которое более всех других заставляло вас колебаться на пути добродетели, – сказал масон.
Пьер помолчал, отыскивая.
«Вино? Объедение? Праздность? Леность? Горячность? Злоба? Женщины?» Перебирал он свои пороки, мысленно взвешивая их и не зная которому отдать преимущество.
– Женщины, – сказал тихим, чуть слышным голосом Пьер. Масон не шевелился и не говорил долго после этого ответа. Наконец он подвинулся к Пьеру, взял лежавший на столе платок и опять завязал ему глаза.
– Последний раз говорю вам: обратите всё ваше внимание на самого себя, наложите цепи на свои чувства и ищите блаженства не в страстях, а в своем сердце. Источник блаженства не вне, а внутри нас…
Пьер уже чувствовал в себе этот освежающий источник блаженства, теперь радостью и умилением переполнявший его душу.
Скоро после этого в темную храмину пришел за Пьером уже не прежний ритор, а поручитель Вилларский, которого он узнал по голосу. На новые вопросы о твердости его намерения, Пьер отвечал: «Да, да, согласен», – и с сияющею детскою улыбкой, с открытой, жирной грудью, неровно и робко шагая одной разутой и одной обутой ногой, пошел вперед с приставленной Вилларским к его обнаженной груди шпагой. Из комнаты его повели по коридорам, поворачивая взад и вперед, и наконец привели к дверям ложи. Вилларский кашлянул, ему ответили масонскими стуками молотков, дверь отворилась перед ними. Чей то басистый голос (глаза Пьера всё были завязаны) сделал ему вопросы о том, кто он, где, когда родился? и т. п. Потом его опять повели куда то, не развязывая ему глаз, и во время ходьбы его говорили ему аллегории о трудах его путешествия, о священной дружбе, о предвечном Строителе мира, о мужестве, с которым он должен переносить труды и опасности. Во время этого путешествия Пьер заметил, что его называли то ищущим, то страждущим, то требующим, и различно стучали при этом молотками и шпагами. В то время как его подводили к какому то предмету, он заметил, что произошло замешательство и смятение между его руководителями. Он слышал, как шопотом заспорили между собой окружающие люди и как один настаивал на том, чтобы он был проведен по какому то ковру. После этого взяли его правую руку, положили на что то, а левою велели ему приставить циркуль к левой груди, и заставили его, повторяя слова, которые читал другой, прочесть клятву верности законам ордена. Потом потушили свечи, зажгли спирт, как это слышал по запаху Пьер, и сказали, что он увидит малый свет. С него сняли повязку, и Пьер как во сне увидал, в слабом свете спиртового огня, несколько людей, которые в таких же фартуках, как и ритор, стояли против него и держали шпаги, направленные в его грудь. Между ними стоял человек в белой окровавленной рубашке. Увидав это, Пьер грудью надвинулся вперед на шпаги, желая, чтобы они вонзились в него. Но шпаги отстранились от него и ему тотчас же опять надели повязку. – Теперь ты видел малый свет, – сказал ему чей то голос. Потом опять зажгли свечи, сказали, что ему надо видеть полный свет, и опять сняли повязку и более десяти голосов вдруг сказали: sic transit gloria mundi. [так проходит мирская слава.]
Пьер понемногу стал приходить в себя и оглядывать комнату, где он был, и находившихся в ней людей. Вокруг длинного стола, покрытого черным, сидело человек двенадцать, всё в тех же одеяниях, как и те, которых он прежде видел. Некоторых Пьер знал по петербургскому обществу. На председательском месте сидел незнакомый молодой человек, в особом кресте на шее. По правую руку сидел итальянец аббат, которого Пьер видел два года тому назад у Анны Павловны. Еще был тут один весьма важный сановник и один швейцарец гувернер, живший прежде у Курагиных. Все торжественно молчали, слушая слова председателя, державшего в руке молоток. В стене была вделана горящая звезда; с одной стороны стола был небольшой ковер с различными изображениями, с другой было что то в роде алтаря с Евангелием и черепом. Кругом стола было 7 больших, в роде церковных, подсвечников. Двое из братьев подвели Пьера к алтарю, поставили ему ноги в прямоугольное положение и приказали ему лечь, говоря, что он повергается к вратам храма.
– Он прежде должен получить лопату, – сказал шопотом один из братьев.
– А! полноте пожалуйста, – сказал другой.
Пьер, растерянными, близорукими глазами, не повинуясь, оглянулся вокруг себя, и вдруг на него нашло сомнение. «Где я? Что я делаю? Не смеются ли надо мной? Не будет ли мне стыдно вспоминать это?» Но сомнение это продолжалось только одно мгновение. Пьер оглянулся на серьезные лица окружавших его людей, вспомнил всё, что он уже прошел, и понял, что нельзя остановиться на половине дороги. Он ужаснулся своему сомнению и, стараясь вызвать в себе прежнее чувство умиления, повергся к вратам храма. И действительно чувство умиления, еще сильнейшего, чем прежде, нашло на него. Когда он пролежал несколько времени, ему велели встать и надели на него такой же белый кожаный фартук, какие были на других, дали ему в руки лопату и три пары перчаток, и тогда великий мастер обратился к нему. Он сказал ему, чтобы он старался ничем не запятнать белизну этого фартука, представляющего крепость и непорочность; потом о невыясненной лопате сказал, чтобы он трудился ею очищать свое сердце от пороков и снисходительно заглаживать ею сердце ближнего. Потом про первые перчатки мужские сказал, что значения их он не может знать, но должен хранить их, про другие перчатки мужские сказал, что он должен надевать их в собраниях и наконец про третьи женские перчатки сказал: «Любезный брат, и сии женские перчатки вам определены суть. Отдайте их той женщине, которую вы будете почитать больше всех. Сим даром уверите в непорочности сердца вашего ту, которую изберете вы себе в достойную каменьщицу». И помолчав несколько времени, прибавил: – «Но соблюди, любезный брат, да не украшают перчатки сии рук нечистых». В то время как великий мастер произносил эти последние слова, Пьеру показалось, что председатель смутился. Пьер смутился еще больше, покраснел до слез, как краснеют дети, беспокойно стал оглядываться и произошло неловкое молчание.
