В чём моя вера?

Поделись знанием:
(перенаправлено с «В чём моя вера»)
Перейти к: навигация, поиск
В чём моя вера?
Въ чемъ моя вѣра?
Жанр:

религиозно-философский трактат

Автор:

Толстой, Лев Николаевич

Язык оригинала:

русский

Дата написания:

1883—1884

[az.lib.ru/t/tolstoj_lew_nikolaewich/text_0152.shtml Электронная версия]

«В чём моя́ ве́ра?» (1883—1884; первое издание 1884) — религиозно-философский трактат Л. Н. Толстого, излагающий основы толстовства. Сразу же после публикации в России был запрещен.[1]





Содержание

До 50 лет (т.е. до 1878 года) Толстой считал себя нигилистом, а затем обратился к "учению Христа", которое противопоставляется "учению церкви" (антиклерикализм). В отличие от Христа церковь благословляет войны, казни, гонения и разделения между людьми. Церковное учение о таинствах, постах и молитвах Толстой считает излишним. Этому он противопоставлял истины Христа о любви, прощении обид, самоотвержении и смирении. Кроме того, Толстой замечает, что в Евангелиях мы не обнаруживаем церковного учения о том, что Христос - это второе лицо Троицы, воплотившееся, чтобы искупить грехи всего человечества. Учение Христа формулируется в пяти простых заповедях: "не сердитесь, не блудите, не клянитесь, не защищайтесь насилием, не воюйте". Этим заповедям соответствуют пять соблазнов: гнев, похоть, клятва, противление злу и разделение между народами.

Свою веру Толстой основывал на Нагорной проповеди, которую считал сутью Евангелий. Особенно он выделял слова Христа о "непротивлении злу" (ненасилие). Он считал величайшим заблуждением, что учением Христа невозможно руководствоваться в общественной жизни. Причиной зла он называет "тогу" (термин из иврита) - ложных кумиров, выраженных в церкви, государстве, культуре, науке, искусстве и цивилизации. Участие в войнах и судебных тяжбах он называл "тогу" - нарушением заповеди о "непротивлении злу". Одной из форм служения "тогу" Толстой называл присягу властям, которая запрещена Христом ("не клянитесь вовсе"). Поэтому он считает истинным лишь древнее "христианство до Константина". Он в равной степени дистанцируется от греческого (православного), католического и протестантского христианства, а также от "вольнодумных толкователей" (Ренан, Штраус).

Он также полагал, что установление царства Христа на Земле зависит в т.ч. и от самих людей. Он отрицал "плотское воскресение". Он замечает, что в греческих подлинниках обыкновенно используется слово, обозначающее "восстание" и "пробуждение". Сам же человек смертен, поскольку "жизнь вечная" (евр. хайе-ойлом) есть свойство одного Бога. Смысл его жизни - это попечение о других (альтруизм). В качестве аргумента Толстой приводит притчу о пророке Ионе, который был наказан Богом за то, что пытался обособиться от остальных людей. Критикует он также и аскетизм, осуждая, впрочем, и погоню за благами мира ("по учению мира") в рамках "гнилого города".

Важность обращения к религии Толстой объяснял тем, что именно она дает людям смысл жизни, тогда как наука пытается его реализовать. В этом отношении религия оказывается этической системой ("как надо жить") и трактуется широко - от буддизма и иудаизма до конфуцианства и "греческой мудрости". Антирелигиозные декларации современных ему людей Толстой считал "религией повиновения существующей власти".

Идеал жизни Толстого слагается из шести компонентов:

  • Общение с землей, растениями и животными
  • Свободный физический труд, дающий хороший аппетит и крепкий сон
  • Семья (моногамия)
  • Общение с другими людьми
  • Здоровье
  • Безболезненная смерть

Судьба книги

Трактат «В чём моя вера?» был опубликован в 1884 году. Из-за критики церковного учения на него сразу же был наложен цензурный запрет, но после конфискации тиража в Цензурный комитет посыпались индивидуальные запросы о выдаче экземпляров книги. Среди просящих были: министр внутренних дел гр. Толстой, другие министры, многие начальствующие лица. В дворцовых и придворных сферах также пожелали иметь несколько экземпляров. В результате весь тираж избежал уничтожения и разошёлся довольно необычным, но вполне легальным способом. Впервые полное русскоязычное издание книги увидело свет в Женеве в 1888 году.

Последствия

24 февраля 1901 года писатель был отлучён от церкви её официальным органом — Святейшим Синодом. Толстой подтвердил свой разрыв с православной церковью в своём «Ответе Синоду».

Напишите отзыв о статье "В чём моя вера?"

Примечания

Литература

[dic.academic.ru/dic.nsf/enc_philosophy/8066/“В В чем моя вера?] // Новая философская энциклопедия. — М.: Мысль, 2001. — Т. 1—4. — 2659 с. — ISBN 5-244-00961-3.


Отрывок, характеризующий В чём моя вера?

Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.