ГАЗ-24-02
Поделись знанием:
К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)
ГАЗ-24-02ГАЗ-24-02
Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…
В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение |
В этой статье не хватает ссылок на источники информации. Информация должна быть проверяема, иначе она может быть поставлена под сомнение и удалена.
Вы можете отредактировать эту статью, добавив ссылки на авторитетные источники. Эта отметка установлена 19 июня 2014 года. |
ГАЗ-24-02 «Волга»
Общие данные
| Производитель: |  Горьковский автомобильный завод (Горький, СССР)
|
| Годы пр-ва: | 1972—1987 |
| Сборка: | Горьковский автомобильный завод (Горький, СССР)
|
| Класс: | Средний/Mid-size/E |
| Тип(ы) кузова: | 5‑дв. универсал (5-7‑мест.) |
| Платформа: | ГАЗ-24 |
| Компоновка: | переднемоторная, заднеприводная |
| Колёсная формула: | 4 × 2 |
4-ступ. МКПП синхронизированная
Характеристики
Массово-габаритные
| Длина: | 4735 мм |
| Ширина: | 1800 мм |
| Высота: | 1540 мм |
| Колёсная база: | 2800 мм |
| Колея задняя: | 1420 мм |
| Колея передняя: | 1476 мм |
| Масса: | 1550—2040 кг |
Динамические
| Разгон до 100 км/ч: | 25 с |
| Макс. скорость: | 135—140 км/ч |
На рынке
| Предшественник |
ГАЗ-24-12 он же третья серия ГАЗ-24 (1987-1992)
|
| Похожие модели: | Ford Granada Estate, Opel Rekord Caravan, Volvo 145/245, Chevrolet Nova c кузовом универсал, |
Другое
| Грузоподъёмность: | 400 кг |
| Расход топлива: | 13,5 л/100 км |
| Объём бака: | 55 л |
| Дизайнер: | Л. И. Циколенко, Н. И. Киреев |
ГАЗ-24-02 «Волга» — советский легковой автомобиль второй группы среднего класса с грузопассажирским кузовом типа универсал. Серийно производился с 1972 по 1987 год на заводе ГАЗ в городе Горький. Оснащался пятидверным несущим кузовом с 7-местным трансформируемым салоном. Базовый автомобиль — седан ГАЗ-24.
Содержание
История
Разработка универсала велась параллельно с проектированием седана. Автомобиль существенно отличался от базового седана и имел полностью свои кузовные панели после средней стойки (в том числе задние двери, которые получили прямоугольные рамки стёкол для увеличения проёмов и упрощения погрузки через них груза).
Автомобиль пошёл в серию в 1972 году и модернизировался аналогично базовому седану (но зачастую с некоторым запозданием). Автомобиль выпускался до 1987 года, после чего был модернизирован аналогично базовой модели и получил обозначение ГАЗ-24-12. В 1985-87 гг. производились переходные варианты, сочетающие признаки ГАЗ-24-02 и ГАЗ-24-12.
Особенности планировки салона
Грузовой отсек ГАЗ-24-02 отличался продуманной конструкцией и широкими возможностями трансформации. Передние сидения были аналогичны базовому седану, заднее — оригинальное, состояло из двух отдельных сидений, более широкого левого и небольшого правого. Оба могли быть сложены (независимо друг от друга) для размещения дополнительного груза. Кроме того, в автомобиле были дополнительные два сидения третьего ряда, таким образом, пассажировместимость автомобиля со всеми разложенными сидениями составляла 7 человек (2 спереди, 3 на заднем сидении, 2 на сидениях третьего ряда).
По комфортабельности сидения заднего ряда существенно уступали сидениям двух первых рядов седана. Обивка сидений, за вычетом водительского, была выполнена практичным легко моющимся кожзамом. Зато при сложенных задних рядах сидений образовывалось просторное грузовое отделение с ровным полом (запасное колесо и набор инструмента располагались под полом и были доступны через люк под пятой дверью).
Основные модификации
- ГАЗ-24-02 — базовая грузопассажирская модель с двигателем ЗМЗ-24д (2,45 л, 95 л.с., бензин АИ-93), отделка сидений из кожзаменителя, до 1977 года между передними сиденьями предусматривалась съёмная подушка и откидной подлокотник, что превращало передний ряд сидений в трехместный и увеличивало общую вместимость до 8 человек;
- ГАЗ-24-03 — карета скорой помощи для перевозки больного на носилках и двух сопровождающих медицинских работников. Оснащалась двигателем ЗМЗ-24д (95 л.с., бензин АИ-93). Окраска в соответствии с ГОСТом: белый основной цвет кузова с красной продольной полосой по бортам и знаки красного креста, светотехнические и звуковые устройства («мигалка» синего цвета на крыше и сирена). Медицинский салон отделён от кабины перегородкой со сдвижным окошком, боковые стёкла были выполнены матовыми, левая задняя дверь заблокирована, в медицинском отсеке предусмотрено размещение направляющих для носилок и штатные места для медицинского оборудования;
- ГАЗ-24-04 — модификация для работы в такси, оснащалась дефорсированным двигателем ЗМЗ-2401 (85 л.с., бензин А-76), таксометром, специальными световыми приборами («зелёный огонёк» и с 1980 года — оранжевый фонарь на крыше), окраской зеленовато-лимонного или серого цвета и эмблемами «шашки» на передних дверях;
- ГАЗ-24-77 — экспортная модификация для стран Бенилюкса под комплектацию дизелем Peugeot (позже Ford). Производилась с 1976 г.
В игровой и сувенирной индустрии
Масштабная модель автомобиля 1:43 ГАЗ 2402 (А13) выпускалась заводом ПО «Тантал» с 1978 по 1987 год.
- Модель автомобиля 1:43 ГАЗ 2402 «Аэрофлот-Эскорт» (А23) выпускалась заводом ПО «Тантал» с 1980 по 1987 год. Также существовал вариант в виде сборного кита «Собери сам»
- Модель автомобиля 1:43 ГАЗ 2403 (А24) выпускалась заводом ПО «Тантал» с 1980 по 1987 год.
- В рамках проекта «Автолегенды СССР» от издательства «ДеАгостини» в 71-м номере вышла модель "ГАЗ 24-02" тёмно-зелёного цвета. В рамках проекта "Автомобиль на службе" от того же издательства вышли модели санитарного автомобиля "ГАЗ-24-03" (№15) и ГАЗ-24-02 "Эскорт" (№21).
Интересные факты
- Характерный «гребень» на задней кромке крыши универсала представляет собой не антикрыло для создания прижимной силы, а спойлер для оптимизации воздушного потока, необходимый для предотвращения загрязнения стекла подъёмной задней двери. При этом ГАЗ-24-02 — первый советский автомобиль оснащенный подобным устройством.
- Все последующие модели универсалов семейства «Волга» (ГАЗ-24-12, ГАЗ-31022 и ГАЗ-310221) фактически сохранили неизменным дизайн задней части кузова модели ГАЗ-24-02, за исключением конструкции (но не формы) задних фонарей и замены стального хромированного бампера на пластиковый.
- В отличие от базового седана, для «запаски» и инструмента полагался специальный лючок, расположенный за номерным знаком, который открывался в направлении, противоположном задней двери.
См. также
Источники
Коллектив авторов НИИАТ под ред. Лапшина, В.И. Краткий Автомобильный Справочник НИИАТ. — 10-е изд. — М.: Транспорт, 1983. — С. 34-35. — 220 с.
| ||||||||||||||||||||||
Напишите отзыв о статье "ГАЗ-24-02"
Отрывок, характеризующий ГАЗ-24-02
Вслед за этим генералы стали расходиться с той же торжественной и молчаливой осторожностью, с которой расходятся после похорон.Некоторые из генералов негромким голосом, совсем в другом диапазоне, чем когда они говорили на совете, передали кое что главнокомандующему.
Малаша, которую уже давно ждали ужинать, осторожно спустилась задом с полатей, цепляясь босыми ножонками за уступы печки, и, замешавшись между ног генералов, шмыгнула в дверь.
Отпустив генералов, Кутузов долго сидел, облокотившись на стол, и думал все о том же страшном вопросе: «Когда же, когда же наконец решилось то, что оставлена Москва? Когда было сделано то, что решило вопрос, и кто виноват в этом?»
– Этого, этого я не ждал, – сказал он вошедшему к нему, уже поздно ночью, адъютанту Шнейдеру, – этого я не ждал! Этого я не думал!
– Вам надо отдохнуть, ваша светлость, – сказал Шнейдер.
– Да нет же! Будут же они лошадиное мясо жрать, как турки, – не отвечая, прокричал Кутузов, ударяя пухлым кулаком по столу, – будут и они, только бы…
В противоположность Кутузову, в то же время, в событии еще более важнейшем, чем отступление армии без боя, в оставлении Москвы и сожжении ее, Растопчин, представляющийся нам руководителем этого события, действовал совершенно иначе.
Событие это – оставление Москвы и сожжение ее – было так же неизбежно, как и отступление войск без боя за Москву после Бородинского сражения.
Каждый русский человек, не на основании умозаключений, а на основании того чувства, которое лежит в нас и лежало в наших отцах, мог бы предсказать то, что совершилось.
Начиная от Смоленска, во всех городах и деревнях русской земли, без участия графа Растопчина и его афиш, происходило то же самое, что произошло в Москве. Народ с беспечностью ждал неприятеля, не бунтовал, не волновался, никого не раздирал на куски, а спокойно ждал своей судьбы, чувствуя в себе силы в самую трудную минуту найти то, что должно было сделать. И как только неприятель подходил, богатейшие элементы населения уходили, оставляя свое имущество; беднейшие оставались и зажигали и истребляли то, что осталось.
Сознание того, что это так будет, и всегда так будет, лежало и лежит в душе русского человека. И сознание это и, более того, предчувствие того, что Москва будет взята, лежало в русском московском обществе 12 го года. Те, которые стали выезжать из Москвы еще в июле и начале августа, показали, что они ждали этого. Те, которые выезжали с тем, что они могли захватить, оставляя дома и половину имущества, действовали так вследствие того скрытого (latent) патриотизма, который выражается не фразами, не убийством детей для спасения отечества и т. п. неестественными действиями, а который выражается незаметно, просто, органически и потому производит всегда самые сильные результаты.
«Стыдно бежать от опасности; только трусы бегут из Москвы», – говорили им. Растопчин в своих афишках внушал им, что уезжать из Москвы было позорно. Им совестно было получать наименование трусов, совестно было ехать, но они все таки ехали, зная, что так надо было. Зачем они ехали? Нельзя предположить, чтобы Растопчин напугал их ужасами, которые производил Наполеон в покоренных землях. Уезжали, и первые уехали богатые, образованные люди, знавшие очень хорошо, что Вена и Берлин остались целы и что там, во время занятия их Наполеоном, жители весело проводили время с обворожительными французами, которых так любили тогда русские мужчины и в особенности дамы.
Они ехали потому, что для русских людей не могло быть вопроса: хорошо ли или дурно будет под управлением французов в Москве. Под управлением французов нельзя было быть: это было хуже всего. Они уезжали и до Бородинского сражения, и еще быстрее после Бородинского сражения, невзирая на воззвания к защите, несмотря на заявления главнокомандующего Москвы о намерении его поднять Иверскую и идти драться, и на воздушные шары, которые должны были погубить французов, и несмотря на весь тот вздор, о котором нисал Растопчин в своих афишах. Они знали, что войско должно драться, и что ежели оно не может, то с барышнями и дворовыми людьми нельзя идти на Три Горы воевать с Наполеоном, а что надо уезжать, как ни жалко оставлять на погибель свое имущество. Они уезжали и не думали о величественном значении этой громадной, богатой столицы, оставленной жителями и, очевидно, сожженной (большой покинутый деревянный город необходимо должен был сгореть); они уезжали каждый для себя, а вместе с тем только вследствие того, что они уехали, и совершилось то величественное событие, которое навсегда останется лучшей славой русского народа. Та барыня, которая еще в июне месяце с своими арапами и шутихами поднималась из Москвы в саратовскую деревню, с смутным сознанием того, что она Бонапарту не слуга, и со страхом, чтобы ее не остановили по приказанию графа Растопчина, делала просто и истинно то великое дело, которое спасло Россию. Граф же Растопчин, который то стыдил тех, которые уезжали, то вывозил присутственные места, то выдавал никуда не годное оружие пьяному сброду, то поднимал образа, то запрещал Августину вывозить мощи и иконы, то захватывал все частные подводы, бывшие в Москве, то на ста тридцати шести подводах увозил делаемый Леппихом воздушный шар, то намекал на то, что он сожжет Москву, то рассказывал, как он сжег свой дом и написал прокламацию французам, где торжественно упрекал их, что они разорили его детский приют; то принимал славу сожжения Москвы, то отрекался от нее, то приказывал народу ловить всех шпионов и приводить к нему, то упрекал за это народ, то высылал всех французов из Москвы, то оставлял в городе г жу Обер Шальме, составлявшую центр всего французского московского населения, а без особой вины приказывал схватить и увезти в ссылку старого почтенного почт директора Ключарева; то сбирал народ на Три Горы, чтобы драться с французами, то, чтобы отделаться от этого народа, отдавал ему на убийство человека и сам уезжал в задние ворота; то говорил, что он не переживет несчастия Москвы, то писал в альбомы по французски стихи о своем участии в этом деле, – этот человек не понимал значения совершающегося события, а хотел только что то сделать сам, удивить кого то, что то совершить патриотически геройское и, как мальчик, резвился над величавым и неизбежным событием оставления и сожжения Москвы и старался своей маленькой рукой то поощрять, то задерживать течение громадного, уносившего его вместе с собой, народного потока.
