Гаазе, Фридрих Готтлоб

Фридрих Готтлоб Гаазе

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Фридрих Готтлоб Генрих Христиан Хаазе (нем. Friedrich Gottlob Heinrich Christian Haase; 4 января 1808, Магдебург — 16 августа 1867, Бреслау) — немецкий филолог, ученик и последователь Карла Рейзига.

Начав свою педагогическую деятельность учителем, был вскоре сделан адъюнктом, но за участие в волнениях университетской молодежи был уволен от должности (1836), привлечен к суду и присужден к тюремному заключению на год. В 1840 г. получил профессуру в Бреславле, где и умер в 1867 г. Гаазе был членом прусской палаты депутатов, где примкнул к левому центру. Гаазе издал «De republica Lacedaemoniorum» Ксенофонта (Берлин, 1833), Фукидида в латинском переводе и его «Lucubraciones» (Париж, 1841), Веллея Патеркула (Лейпциг, 1851), Сенеку (1852-53) и Тацита (1855). Кроме изданий классиков, написал: «Vergangenheit und Zukunft der Philologie» (Берлин, 1835), «Die athenische Stammverfassung» и целый ряд монографий, преимущественно по истории литературы и филологии в Средние века и эпоху возрождения.

Литература

• Fickert, «Fr. Haasii Memoria» (Бресл., 1868).

Источники

• Гаазе, Генрих-Фридрих // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Отрывок, характеризующий Гаазе, Фридрих Готтлоб

– Вот не ждал, очень рад, – сказал князь Андрей. Пьер ничего не говорил; он удивленно, не спуская глаз, смотрел на своего друга. Его поразила происшедшая перемена в князе Андрее. Слова были ласковы, улыбка была на губах и лице князя Андрея, но взгляд был потухший, мертвый, которому, несмотря на видимое желание, князь Андрей не мог придать радостного и веселого блеска. Не то, что похудел, побледнел, возмужал его друг; но взгляд этот и морщинка на лбу, выражавшие долгое сосредоточение на чем то одном, поражали и отчуждали Пьера, пока он не привык к ним.
При свидании после долгой разлуки, как это всегда бывает, разговор долго не мог остановиться; они спрашивали и отвечали коротко о таких вещах, о которых они сами знали, что надо было говорить долго. Наконец разговор стал понемногу останавливаться на прежде отрывочно сказанном, на вопросах о прошедшей жизни, о планах на будущее, о путешествии Пьера, о его занятиях, о войне и т. д. Та сосредоточенность и убитость, которую заметил Пьер во взгляде князя Андрея, теперь выражалась еще сильнее в улыбке, с которою он слушал Пьера, в особенности тогда, когда Пьер говорил с одушевлением радости о прошедшем или будущем. Как будто князь Андрей и желал бы, но не мог принимать участия в том, что он говорил. Пьер начинал чувствовать, что перед князем Андреем восторженность, мечты, надежды на счастие и на добро не приличны. Ему совестно было высказывать все свои новые, масонские мысли, в особенности подновленные и возбужденные в нем его последним путешествием. Он сдерживал себя, боялся быть наивным; вместе с тем ему неудержимо хотелось поскорей показать своему другу, что он был теперь совсем другой, лучший Пьер, чем тот, который был в Петербурге.