Габашвили, Георгий Иванович

Георгий Иванович Габашвили

Георгий (Гиго) Иванович Габашвили (груз. გიორგი [გიგო] გაბაშვილი, 9 ноября 1862, Тифлис — 28 октября 1936, Цихисдзири, Грузия) — грузинский художник и педагог, крупнейший представитель грузинского реалистического искусства второй половины XIX— начала XX века. Его труды имели большое влияние, как родоначальника грузинской реалистической школы, создавшего большое количество полотен — портретов, пейзажей, сцен из повседневной жизни — выполненных маслом и акварелью.

Биография

Габашвили учился в петербургской Академии художеств (1886—1888 гг; вольнослушатель в батальном классе Б. П. Виллевальде) и в мюнхенской Академии художеств (1894—1897 гг.). По возвращении на родину стал первым грузинским художником, удостоившимся проведения персональной выставки в Тифлисе. В 1900—1920 гг. преподавал в художественной школе. Габашвили стал одним из основателей и первых профессоров Тбилисской академии художеств (1922). Ему было присвоено звание народного художника Грузинской ССР (1929). Среди его учеников: Елена Ахвледиани, Аполлон Кутателадзе.

Создал яркую галерею портретов-типов горожан, крестьян, дворян («Три горожанина», 1893; «Спящий хевсур», 1898; «Пьяный хевсур», 1899; «Курд», 1903—1909; «Три генерала», 1910 и т. д.), в которых сочетаются бытовая сочность с чертами монументальности. Картины народной жизни находят отражение в многофигурных сюжетных композициях Габашвили: «Базар в Самарканде» (варианты 1894, 1895, 1896, 1897), «Бассейн Диван-беги в Бухаре» (1897), «Алавердоба» («Храмовый праздник»; 1899). Габашвили также писал портреты (Ильи Чавчавадзе, между 1903—1905; Николая Николадзе, 1926; и др.), пейзажи, натюрморты. Все названные произведения Габашвили выставлены в Музее искусств Грузии в Тбилиси.

• widths="130px"
• Gabashvili. Wrestling.jpg

  «Борьба»

• Gabashvili. A drunken Khevsur.jpg

  «Пьяный хевсур», 1899

• Gigo Gabashvili. Drunk Khevsur.jpg

  «Спящий хевсур», 1898

• Gabashvili. Defense of Arkhoti.jpg

  «Оборна Архоти»

Отрывок, характеризующий Габашвили, Георгий Иванович

Но более всего во всех кружках говорили о государе Александре, передавали каждое его слово, движение и восторгались им.
Все только одного желали: под предводительством государя скорее итти против неприятеля. Под командою самого государя нельзя было не победить кого бы то ни было, так думали после смотра Ростов и большинство офицеров.
Все после смотра были уверены в победе больше, чем бы могли быть после двух выигранных сражений.


На другой день после смотра Борис, одевшись в лучший мундир и напутствуемый пожеланиями успеха от своего товарища Берга, поехал в Ольмюц к Болконскому, желая воспользоваться его лаской и устроить себе наилучшее положение, в особенности положение адъютанта при важном лице, казавшееся ему особенно заманчивым в армии. «Хорошо Ростову, которому отец присылает по 10 ти тысяч, рассуждать о том, как он никому не хочет кланяться и ни к кому не пойдет в лакеи; но мне, ничего не имеющему, кроме своей головы, надо сделать свою карьеру и не упускать случаев, а пользоваться ими».
В Ольмюце он не застал в этот день князя Андрея. Но вид Ольмюца, где стояла главная квартира, дипломатический корпус и жили оба императора с своими свитами – придворных, приближенных, только больше усилил его желание принадлежать к этому верховному миру.
Он никого не знал, и, несмотря на его щегольской гвардейский мундир, все эти высшие люди, сновавшие по улицам, в щегольских экипажах, плюмажах, лентах и орденах, придворные и военные, казалось, стояли так неизмеримо выше его, гвардейского офицерика, что не только не хотели, но и не могли признать его существование. В помещении главнокомандующего Кутузова, где он спросил Болконского, все эти адъютанты и даже денщики смотрели на него так, как будто желали внушить ему, что таких, как он, офицеров очень много сюда шляется и что они все уже очень надоели. Несмотря на это, или скорее вследствие этого, на другой день, 15 числа, он после обеда опять поехал в Ольмюц и, войдя в дом, занимаемый Кутузовым, спросил Болконского. Князь Андрей был дома, и Бориса провели в большую залу, в которой, вероятно, прежде танцовали, а теперь стояли пять кроватей, разнородная мебель: стол, стулья и клавикорды. Один адъютант, ближе к двери, в персидском халате, сидел за столом и писал. Другой, красный, толстый Несвицкий, лежал на постели, подложив руки под голову, и смеялся с присевшим к нему офицером. Третий играл на клавикордах венский вальс, четвертый лежал на этих клавикордах и подпевал ему. Болконского не было. Никто из этих господ, заметив Бориса, не изменил своего положения. Тот, который писал, и к которому обратился Борис, досадливо обернулся и сказал ему, что Болконский дежурный, и чтобы он шел налево в дверь, в приемную, коли ему нужно видеть его. Борис поблагодарил и пошел в приемную. В приемной было человек десять офицеров и генералов.