Паруцци, Габриэлла

Спортивные награды
Лыжные гонки
Олимпийские игры
Бронза	Альбервиль 1992	эстафета 4×5 км
Бронза	Лиллехаммер 1994	эстафета 4×5 км
Бронза	Нагано 1998	эстафета 4×5 км
Золото	Солт-Лейк-Сити 2002	30 км
Бронза	Турин 2006	эстафета 4×5 км
Чемпионаты мира
Серебро	Валь-ди-Фьемме 1991	эстафета 4×5 км
Серебро	Фалун 1993	эстафета 4×5 км
Серебро	Рамзау 1999	эстафета 4×5 км
Бронза	Лахти 2001	эстафета 4×5 км
Бронза	Оберстдорф 2005	эстафета 4×5 км
Чемпионаты мира среди военных
Золото	Рованиеми 2003	10 км
Золото	Рованиеми 2003	команда 10 км

Габриэ́лла Пару́цци (итал. Gabriella Paruzzi; родилась 21 июня 1969 года в Удине, Италия) — итальянская лыжница, олимпийская чемпионка 2002 в гонке на 30 км и 4-кратная бронзовая призёрка Олимпийских игр в эстафете 4х5 км (1992, 1994, 1998 и 2006).

Шестикратная призёрка чемпионатов мира в эстафете (серебро — 1991, 1993, 1999, бронза — 2001, 2003, 2005).

В честь Габриэллы Паруцци назван лыжный стадион в Тарвизио.

Ссылки

• [www.gabriellaparuzzi.com/ Официальный сайт]  (итал.)

Отрывок, характеризующий Паруцци, Габриэлла

– Что это? Кто? За что? – спрашивал он. Но вниманье толпы – чиновников, мещан, купцов, мужиков, женщин в салопах и шубках – так было жадно сосредоточено на то, что происходило на Лобном месте, что никто не отвечал ему. Толстый человек поднялся, нахмурившись, пожал плечами и, очевидно, желая выразить твердость, стал, не глядя вокруг себя, надевать камзол; но вдруг губы его задрожали, и он заплакал, сам сердясь на себя, как плачут взрослые сангвинические люди. Толпа громко заговорила, как показалось Пьеру, – для того, чтобы заглушить в самой себе чувство жалости.
– Повар чей то княжеский…
– Что, мусью, видно, русский соус кисел французу пришелся… оскомину набил, – сказал сморщенный приказный, стоявший подле Пьера, в то время как француз заплакал. Приказный оглянулся вокруг себя, видимо, ожидая оценки своей шутки. Некоторые засмеялись, некоторые испуганно продолжали смотреть на палача, который раздевал другого.
Пьер засопел носом, сморщился и, быстро повернувшись, пошел назад к дрожкам, не переставая что то бормотать про себя в то время, как он шел и садился. В продолжение дороги он несколько раз вздрагивал и вскрикивал так громко, что кучер спрашивал его:
– Что прикажете?
– Куда ж ты едешь? – крикнул Пьер на кучера, выезжавшего на Лубянку.
– К главнокомандующему приказали, – отвечал кучер.
– Дурак! скотина! – закричал Пьер, что редко с ним случалось, ругая своего кучера. – Домой я велел; и скорее ступай, болван. Еще нынче надо выехать, – про себя проговорил Пьер.
Пьер при виде наказанного француза и толпы, окружавшей Лобное место, так окончательно решил, что не может долее оставаться в Москве и едет нынче же в армию, что ему казалось, что он или сказал об этом кучеру, или что кучер сам должен был знать это.
Приехав домой, Пьер отдал приказание своему все знающему, все умеющему, известному всей Москве кучеру Евстафьевичу о том, что он в ночь едет в Можайск к войску и чтобы туда были высланы его верховые лошади. Все это не могло быть сделано в тот же день, и потому, по представлению Евстафьевича, Пьер должен был отложить свой отъезд до другого дня, с тем чтобы дать время подставам выехать на дорогу.
24 го числа прояснело после дурной погоды, и в этот день после обеда Пьер выехал из Москвы. Ночью, переменя лошадей в Перхушкове, Пьер узнал, что в этот вечер было большое сражение. Рассказывали, что здесь, в Перхушкове, земля дрожала от выстрелов. На вопросы Пьера о том, кто победил, никто не мог дать ему ответа. (Это было сражение 24 го числа при Шевардине.) На рассвете Пьер подъезжал к Можайску.
Все дома Можайска были заняты постоем войск, и на постоялом дворе, на котором Пьера встретили его берейтор и кучер, в горницах не было места: все было полно офицерами.