Гаварден, Клементина

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Клементина Мод,
виконтесса Гаварден,
урождённая Клементина Эльфинстон Флеминг
англ. Clementina Maude, Viscountess Hawarden

Клементина Мод, виконтесса Гаварден (1822—1865), и Дональд Камерон (лидер клана Камерон) (англ.) (1835—1905)[1]
Имя при рождении:

Клементина Эльфинстон Флеминг

Дата рождения:

1 июня 1822(1822-06-01)

Место рождения:

Великобритания (?)

Дата смерти:

19 июня 1865(1865-06-19) (43 года)

Место смерти:

Лондон, Великобритания

Подданство:

Жанр:

фотография, живопись, портрет, жанровая сцена

Стиль:

прерафаэлиты, пикториализм

Влияние на:

Генри Пич Робинсон,
Оскар Густав Рейландер

Леди Клементина Гаварден (полное имя — Клементина Мод, виконтесса Гаварден, урождённая Клементина Эльфинстон Флеминг, англ. Clementina Maude, Viscountess Hawarden, урождённая Clementina Elphinstone Fleeming; 1 июня 1822, поместье Cumbernauld (англ.) вблизи Глазго, Великобритания — 19 января 1865, Лондон, Великобритания) — британская художница-портретистка и одна из пионеров фотографии, первая женщина-фотограф, получившая европейскую известность.





Биография

Леди Клементина Гаварден родилась 1 июня 1822 года в родовом поместье в Шотландии. Была одним из пяти детей адмирала Чарльза Эльфинстона Флеминга (англ.) (1774—1840, принимал активное участие в войнах за независимость Венесуэлы и Колумбии в 1811—1822 годах[2]) и Каталины Паулины Алессандро (1800—1880)[3] из Кадиса, которая была на 26 лет моложе своего мужа. Получила хорошее образование и значительную часть своего детства провела в Риме.

В 1845 году она вышла замуж за Корнваллиса Мода, 1-го графа Монтальта (англ.); у них было восемь дочерей и два сына. Сначала они с мужем жили в Ирландии, в 1856 году, когда он умер её свёкр, семья получила весьма значительное наследство, поэтому в 1859 году она переехала в Лондон.

Увлеклась фотографией в конце 1857 или в начале 1858 года, когда проживала в усадьбе семьи её мужа в Дандраме, в графстве Южный Типперэри, Ирландия[3]. Переезд в Лондон в 1859 году позволил Клементине Гаварден создать студию в своем доме в Южном Кенсингтоне. Гаварден оборудовала мастерскую, занявшую почти весь первый этаж здания.

Клементина Гаварден впервые выставила свои фотографии в ежегодной выставке Лондонского фотографического общества в Лондоне в январе 1863 года и была избрана членом Общества в марте следующего года. Её работа была отмечена за «художественное совершенство», завоевав серебряную медаль за композицию на выставке (во время второй своей выставки она была снова удостоена серебряной медали)[3].

19 января 1865 года Клементина Гаварден скончалась от пневмонии. Было высказано предположение, что её иммунная система была ослаблена в постоянном контакте с фотохимикатами[3]. Некролог написал Оскар Густав Рейландер:

«Она работала искренне, в хорошем, понятном стиле… Это было и в её манере поведения и общения —- честной, простой, даже мужественной, хотя и с женской грацией. Её смерть является большой потерей для искусства фотографии, потому что она прогрессировала бы в будущем. Это потеря для многих, многих её друзей. Она огромная потеря для любящей семьи».

— O. G. Rejlander. In Memoriam. British Journal of Photography (27 January 1865)

Особенности творчества и его судьба

Обычно творчество фотографа относится к раннему пикториализму[4]. Клементина Гаварден начала с пейзажных фотографий, затем перешла к широкоформатным портретам. Часто фотографировала своих дочерей (что объясняется трудностью для женщины-фотографа найти модели), обычно в чувственных позах. Заметок о своем творчестве фотограф не оставила. Она не давала снимкам названия, называя их «исследования». Клементина Гаварден никогда не пользовалась искусственным освещением, не использовала монтажа негативов. Внимание фотографа привлекала повседневная жизнь аристократии, портреты обязательно включены в домашний интерьер. Создала более восьмисот фотографий. В её фотографиях ощутимо влияние «малых голландцев», композиционно они также напоминают работы Томаса Гейнсборо. Искусствоведы отмечают близость её творчества полотнам прерафаэлитов, со многими из которых она была лично знакома.

Льюис Кэрролл был коллекционером фотографий Клементины Хаварден. Ему принадлежали 37 снимков (все размером примерно 198 х 144 миллиметров) и ранние карандашные наброски Гаварден. Эта коллекция была продана на аукционе Bonhams в Лондоне 19 марта 2013 года за 150 000 фунтов стерлингов[5].

Работы Клементина Гаварден близки творчеству Маргарет Камерон, на которое она оказала большое влияние, но сама отошла в тень её известности[6]

Фотографии хранились в семье виконтессы и не предназначались для продажи. В настоящее время большая часть работы Гаварден находится в Музее Виктории и Альберта. Коллекция из 775 портретов была подарена музею в 1939 году внучкой фотографа. Эти фотографии были вырваны из семейных альбомов по причинам, до сих пор неясным. Это объясняет рваные углы фотографий. Публикация и размещение их в экспозиции были отложены во время Второй мировой войны, поэтому творчество Гаварден практически не было известно широкой публике до 1980-х годов[3].

Фотографии Гаварден были включены в 1984 году в экспозицию передвижной выставки «Золотой век британской фотографии, 1839—1900». В 1990 году Музей Пола Гетти провел выставку «Отечественные идиллии: Фотографии Леди Гаварден из Музея Виктории и Альберта»[7].

Галерея

Напишите отзыв о статье "Гаварден, Клементина"

Литература

  • Mavor, Carol (1999). Becoming: the photographs of Clementina, Viscountess Hawarden. Durham, NC: Duke University Press. ISBN 9780822323891.
  • Virginia Dodier. Clementina, Lady Hawarden : studies from life, 1857—1864. New York : Aperture, 1999. ISBN 0-89381-815-1.
  • Graham Ovenden (editor) Clementina Lady Hawarden, 1974. ISBN 0-85670-199-8.
  • John Hannavy. Clementina Maude, Viscountess Hawarden. В кн.: Encyclopedia of Nineteenth-century Photography. CRC Press, 2008. ISBN 0-415-97235-3.

Примечания

  1. Существует только одна эта фотография, на которой предположительно изображена виконтесса Гаварден, но это также может быть и портрет её сестры Энн Бонтин.
  2. [www.vam.ac.uk/content/articles/l/lady-clementina-hawarden/ Lady Clementina Hawarden Biography. Victoria and Albert Museum, London.]
  3. 1 2 3 4 5 [www.scotsman.com/lifestyle/culture/art/the-scottish-aristocrat-whose-pioneering-photography-drew-admiration-from-lewis-carroll-1-2778249 The Scottish aristocrat whose pioneering photography drew admiration from Lewis Carroll.]
  4. [apparences.revues.org/1052 Lucie Goujard. Photographie pittoresque. L’influence des modèles esthétiques traditionnels sur les photographies de la pauvreté. Apparence(s).]
  5. [libymax.ru/?p=55038 Снимки Леди Клементины Гаварден уйдут с молотка. LibyMax.]
  6. [www.vam.ac.uk/content/articles/l/lady-clementina-themes-and-style/ Lady Clementina Hawarden: Themes & Style. Victoria and Albert Museum, London.]
  7. [www.vam.ac.uk/content/articles/l/lady-clementina-hawarden-and-the-v-and-a/ Lady Clementina Hawarden and the V&A Victoria and Albert Museum, London.]

Ссылки

  • [www.vam.ac.uk/page/l/lady-clementina-hawarden/ Работы фотографа в Музее Виктории и Альберта.]

Отрывок, характеризующий Гаварден, Клементина

Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.


В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
– Слава Богу! Всё слава Богу! сейчас только покушали! Дай на себя посмотреть, ваше сиятельство!
– Всё совсем благополучно?
– Слава Богу, слава Богу!
Ростов, забыв совершенно о Денисове, не желая никому дать предупредить себя, скинул шубу и на цыпочках побежал в темную, большую залу. Всё то же, те же ломберные столы, та же люстра в чехле; но кто то уж видел молодого барина, и не успел он добежать до гостиной, как что то стремительно, как буря, вылетело из боковой двери и обняло и стало целовать его. Еще другое, третье такое же существо выскочило из другой, третьей двери; еще объятия, еще поцелуи, еще крики, слезы радости. Он не мог разобрать, где и кто папа, кто Наташа, кто Петя. Все кричали, говорили и целовали его в одно и то же время. Только матери не было в числе их – это он помнил.