Гаватович, Якуб

Якуб Гаватович
арм. Հակոբ Գավաթովիչ, Գավաթ
Имя при рождении:	священник, педагог, прозаик, драматург
Дата рождения:	17 марта 1598(1598-03-17)
Место рождения:	Львов
Подданство:	Речь Посполитая
Дата смерти:	17 июня 1679(1679-06-17) (81 год)
Место смерти:	Львов

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Якуб Гавато́вич (Гават; арм. Հակոբ Գավաթովիչ, Գավաթ, польск. Iacob Gawatthowic; 17 марта 1598, Львов — 17 июня 1679, там же) — польско-украинский писатель, церковный и культурно-образовательный деятель, переводчик.

Биография

Родился во Львове в армянской мещанской семье. Образование получил во львовских школах и Ягеллонском университете в Кракове. Затем учительствовал в Каменке-Струмиловой (ныне г. Каменка-Бугская), был ксёндзом в г. Бережаны. Принял монашество под именем Гават. С 1628 проживал в с. Вижняны (ныне село Золочевского района Львовской области).

В 1655 году во время осады Львова казацким войском принимал участие в переговорах с Б. Хмельницким. С 1669 года поселился во Львове.

Сыграл большую роль в спасении города во время осады Львова турками в 1672 году. При приближении турок из города бежала бо́льшая часть жителей, даже городские консулы, кроме бургомистра, поэта Ю. Зиморовича. Остался и Гаватович, в городе оставались одни бедные и больные. Якуб Гаватович был в то время администратором архидиоцезии (архиепископства) и ревностно занялся освобождением города, отслужил церковную службу, а главное — собирал золото и серебро на выкуп. 1 октября 1672 он добровольно пошëл в турецкий лагерь, чтобы согласовать с турецким командованием величину выкупа. Паша добивался 80 000 дукатов, и эту сумму Гаватович собрал с большим трудом. От себя выдал с костельного добра бочку серебра. Таким образом Львов тогда был спасён.

Произведения

Гаватович — автор многих проповедей и стихотворных произведений на польском языке, в частности:

• «Проповеди» (1629),
• «Школа терпения» (1640),
• «Зеркало духовной любви» (1645) и др.

Якубу Гаватовичу принадлежит авторство первых драматических сцен, которые дошли до нашего времени, написанных народным украинским языком. В 1619 в Каменке-Струмиловой на ярмарке в день почитания памяти Иоанна Крестителя была впервые поставлена стихотворная пятиактная драма Гаватовича по новозаветному сюжету «Трагедия, или Образ смерти пресвятого Иоанна Крестителя, посланца Божьего», после 2-го и 3-го актов актëры сыграли две его интермедии на украинском языке «О коте в мешке» и «Лучший сон». В них были представлены народные типажи простоватого и хитрого человека, присутствует много деталей украинского быта. С этих интермедий начинается история украинской комедии. Текст «Трагедии …» в том же году был издан польским печатником Яном Шелигой.

Написал и перевëл с латинского ряд теологических сочинений.

Литература

• Мазурак Я., Ткачов С., Ханас В. Ґаватович Якуб // Тернопільський енциклопедичний словник. — Тернопіль: видавничо-поліграфічний комбінат «Збруч», 2004—2010. — ISBN 966-528-197-6, том 1, 2004. (укр.)
• Мазурак Я. Літературна Бережанщина: Біо­графічний довідник. — Бережани, 2000. (укр.)

Ссылки

• [histans.com/?termin=Gavatovych_Ja ГАВАТОВИЧ Якуб] (укр.)
• [izbornyk.org.ua/old17/old17_26.htm Интермедии Якуба Гаватовича на сайте Ізборник] (укр.)

Отрывок, характеризующий Гаватович, Якуб

– Ты чего не видал, шалава… Граф спросит, а никого нет; иди платье собери.
– Да я только за водой бежал, – сказал Мишка.
– А вы как думаете, Данило Терентьич, ведь это будто в Москве зарево? – сказал один из лакеев.
Данило Терентьич ничего не отвечал, и долго опять все молчали. Зарево расходилось и колыхалось дальше и дальше.
– Помилуй бог!.. ветер да сушь… – опять сказал голос.
– Глянь ко, как пошло. О господи! аж галки видно. Господи, помилуй нас грешных!
– Потушат небось.
– Кому тушить то? – послышался голос Данилы Терентьича, молчавшего до сих пор. Голос его был спокоен и медлителен. – Москва и есть, братцы, – сказал он, – она матушка белока… – Голос его оборвался, и он вдруг старчески всхлипнул. И как будто только этого ждали все, чтобы понять то значение, которое имело для них это видневшееся зарево. Послышались вздохи, слова молитвы и всхлипывание старого графского камердинера.


Камердинер, вернувшись, доложил графу, что горит Москва. Граф надел халат и вышел посмотреть. С ним вместе вышла и не раздевавшаяся еще Соня, и madame Schoss. Наташа и графиня одни оставались в комнате. (Пети не было больше с семейством; он пошел вперед с своим полком, шедшим к Троице.)
Графиня заплакала, услыхавши весть о пожаре Москвы. Наташа, бледная, с остановившимися глазами, сидевшая под образами на лавке (на том самом месте, на которое она села приехавши), не обратила никакого внимания на слова отца. Она прислушивалась к неумолкаемому стону адъютанта, слышному через три дома.
– Ах, какой ужас! – сказала, со двора возвративись, иззябшая и испуганная Соня. – Я думаю, вся Москва сгорит, ужасное зарево! Наташа, посмотри теперь, отсюда из окошка видно, – сказала она сестре, видимо, желая чем нибудь развлечь ее. Но Наташа посмотрела на нее, как бы не понимая того, что у ней спрашивали, и опять уставилась глазами в угол печи. Наташа находилась в этом состоянии столбняка с нынешнего утра, с того самого времени, как Соня, к удивлению и досаде графини, непонятно для чего, нашла нужным объявить Наташе о ране князя Андрея и о его присутствии с ними в поезде. Графиня рассердилась на Соню, как она редко сердилась. Соня плакала и просила прощенья и теперь, как бы стараясь загладить свою вину, не переставая ухаживала за сестрой.
– Посмотри, Наташа, как ужасно горит, – сказала Соня.
– Что горит? – спросила Наташа. – Ах, да, Москва.
И как бы для того, чтобы не обидеть Сони отказом и отделаться от нее, она подвинула голову к окну, поглядела так, что, очевидно, не могла ничего видеть, и опять села в свое прежнее положение.
– Да ты не видела?
– Нет, право, я видела, – умоляющим о спокойствии голосом сказала она.
И графине и Соне понятно было, что Москва, пожар Москвы, что бы то ни было, конечно, не могло иметь значения для Наташи.
Граф опять пошел за перегородку и лег. Графиня подошла к Наташе, дотронулась перевернутой рукой до ее головы, как это она делала, когда дочь ее бывала больна, потом дотронулась до ее лба губами, как бы для того, чтобы узнать, есть ли жар, и поцеловала ее.
– Ты озябла. Ты вся дрожишь. Ты бы ложилась, – сказала она.
– Ложиться? Да, хорошо, я лягу. Я сейчас лягу, – сказала Наташа.
С тех пор как Наташе в нынешнее утро сказали о том, что князь Андрей тяжело ранен и едет с ними, она только в первую минуту много спрашивала о том, куда? как? опасно ли он ранен? и можно ли ей видеть его? Но после того как ей сказали, что видеть его ей нельзя, что он ранен тяжело, но что жизнь его не в опасности, она, очевидно, не поверив тому, что ей говорили, но убедившись, что сколько бы она ни говорила, ей будут отвечать одно и то же, перестала спрашивать и говорить. Всю дорогу с большими глазами, которые так знала и которых выражения так боялась графиня, Наташа сидела неподвижно в углу кареты и так же сидела теперь на лавке, на которую села. Что то она задумывала, что то она решала или уже решила в своем уме теперь, – это знала графиня, но что это такое было, она не знала, и это то страшило и мучило ее.