Гаврилов, Борис Гаврилович

Борис Гаврилович Гаврилов
Имя при рождении:	Борис Гаврилович Ермияев
Дата рождения:	1908(1908)
Дата смерти:	1990(1990)
Гражданство:	СССР СССР
Род деятельности:	прозаик, драматург, поэт
Направление:	проза, поэзия
Жанр:	рассказ, стихотворение, драма
Язык произведений:	татский

Борис Гаврилович Гаврилов (1908 — 1990) — горско-еврейский писатель, первый учитель татского (горско-еврейского) языка и создатель школы, составитель первых грамматики, учебников и словаря татского языка.

Биография

Родился в семье наёмного рабочего. С 1915 г. учился в ешиве у раввина Шоулу. Выросший среди русских, хорошо владел русским языком; после 1917 г. учился в русской школе.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В 1926 г. поступил на рабфак индустриального института (Ленинград), но был отчислен через несколько месяцев из-за анонимных писем, сообщавших, что он сын кулака. Вернувшись в Дербент, поменял фамилию на Гаврилов (по имени отца).К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Весной 1927 г. переехал в Маджалис (Кайтагский район), где создал татскую школу, в которой преподавал с августа 1927 г. вместе с женой Ольгой, студенткой Дербентского педагогического техникума. Составил программу обучения, словарь и учебники на татском (горско-еврейском) языке.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В 1930 г. переведён в Дербент в открывшуюся первую татскую (горско-еврейскую) школу имени Арона Эрлиха. Работая в школе, заочно окончил педагогический техникум в Дербенте. В 1930-е годы написал грамматику, фонетику и морфологию татского (горско-еврейского) языка, которые были изданы в 1940—1941 годах.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) С 1930 г. был также корреспондентом первой татской газеты «Захметкеш».

С первых дней Великой Отечественной войны ушёл добровольцем на фронт; демобилизовался в конце 1946 года, вернулся в Дербент.

До 1947 г. работал директором татской школы имени Кагановича. Позднее занимал различные руководящие должности. В 1989 году, после возрождения национальных школ, подготовил «Букварь» для первого класса на татском (горско-еврейском) языке, который был издан в 1990 году, а также «Татско-русский, русско-татский словарь».К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Семья

Отец — Гавриил Ермияев, родом из Кубы (Азербайджан).

Сын — Михаил, педагог, журналист, главный редактор газеты «Ватан» и «Кавказской газеты», поэт. Его сын:

• Семён, поэт

Творчество

Первые стихи опубликовал в газете «Захметкеш» («Труженик») в конце 1920-х годов; печатал в ней стихи и небольшие рассказы в 1930-е годы.

С конца 1920-х годов собирал фольклор татов Кайтагского района. В Маджалисе со слов гармониста Якуба записал поэму «Гейдар и Марал» и выполнил её литературную обработку.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

С 1938 году в связи с переводом письменности народностей Дагестана на русский алфавит на основе кириллицы подготовил и издал «Азбуку», «Грамматику татского языка» и «Орфографический словарь татского языка». Алфавит, предложенный Б. Гавриловым, принят за основу татского (горско-еврейского) литературного языка.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В послевоенные годы в татском альманахе «Ватан Советиму» («Наша Советская Родина») публиковал стихи, рассказы, пьесы, переводы. Издал три сборника стихов; в 1980 г. «Антологию татской (горско-еврейской) поэзии».К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В стихах Бориса Гаврилова читатель может почувствовать его поэтическое вдохновение, его прекрасное владение родным языком… В поэтическом творчестве он проявил незаурядные способности.

— Хизгил Авшалумов, народный писатель Дагестана (из предисловия к сборнику стихов Б. Гаврилова)

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Избранные сочинения

• Пери-Ханум ( драма, 1932) — поставлена в татском государственном театре (Дербент) в 1938 г., в репертуаре до 1990 года.

Отрывок, характеризующий Гаврилов, Борис Гаврилович

– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.