Гагарины
Поделись знанием:
Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]
Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.
В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
Эта статья — о дворянском роде. О носителях фамилии см. Гагарин (значения).
| Гагарины | |
 | |
|
Описание герба: Гербовник о Гагариных В щите, разделённом на четыре части, находится в середине малый золотой щиток, в котором изображены дерево натурального цвета и на вершине его княжеская корона, из-за которой выходит рука, облачённая в латы, держащая поднятый вверх меч, а внизу этого щитка чёрный медведь. В первой и четвёртой части в голубом поле: в верхней — облачённая в латы рука с поднятой вверх шпагой, в нижней — дерево, и от него идущий направо чёрный медведь. Во второй и третьей части в серебряных полях: в верхней части — дерево, в нижней — крепость красного цвета. Щит покрыт мантией и шапкой, принадлежащих княжескому достоинству.[1] | |
| Том и лист Общего гербовника: |
[gerbovnik.ru/arms/14 I, 14] |
|---|---|
| Титул: |
князья |
| Часть родословной книги: |
V |
| Ветви рода: |
Гагарины-Стурдза |
| Имения: |
Никольское-Гагарино, Сергиевское, Мишино, Богословское-Могильцы, Холомки, Ясенево, Сенницы, Теньки, Ключи |
| Дворцы и особняки: | |
Гага́рины — разветвлённый княжеский род, происходящий через князей Голибесовских от удельных князей Стародубских и далее от Рюрика[2].
Внебрачными сыновьями одного из князей Гагариных были мыслитель Н. Ф. Фёдоров и актёр А. П. Ленский.
Содержание
Происхождение и история рода
Ведут свой род от правителей средневекового Стародубского княжества, родоначальником которых был Иван Всеволодович, младший сын великого князя владимирского Всеволода Большое Гнездо, получивший от отца в удел городок Стародуб-Кляземский.
Один из его потомков, князь Михаил Иванович Стародубский-Голибесовский (XVII колено от Рюрика) имел пять сыновей, из коих первый Василий, четвёртый Юрий и пятый Иван имели общее прозвище Гагара. От них пошли три ветви князей Гагариных. В допетровское время они были не очень заметны и не занимали при дворе мест выше стольника.
Наиболее старшая ветвь пресеклась в конце XVIII века в лице князя Василия Андреевича, офицера флота, за подвиг во время Чесменского сражения награждённого орденом св. Георгия 4-й степени. К этой ветви принадлежал и другой военный герой, князь Сила Гагарин, с успехом оборонявший в 1609 году Ярославль от поляков.
Старшая ветвь Гагариных
Князь Сергей Васильевич Гагарин (1713—1782), сын новгородского губернатора Василия Гагарина, президент Коллегии экономии, женат на графине Прасковье Павловне Ягужинской, дочери и наследнице генерал-прокурора П. И. Ягужинского. Выстроил в Москве особняк, где в XIX веке помещались Английский клуб и Ново-Екатерининская больница.
- Гагарин, Василий Сергеевич (ум. 1801), капитан флота, женат на княжне Прасковье Дмитриевне Трубецкой
- Гагарин, Сергей Сергеевич (1745—98), камергер, устроитель усадьбы Никольское-Гагарино, женат на княжне Варваре Николаевне Голицыной
- Гагарин, Николай Сергеевич (1784—1842), гофмейстер, вице-президент Кабинета Его Величества, женат на графине Марии Алексеевне Бобринской
- Гагарин, Николай Николаевич (1823—1902), лейтенант, женат на графине Александре Николаевне Гурьевой
- София (1847—1877), жена М. Н. Муравьёва, впоследствии министра иностранных дел
- Мария (1850—1906), жена боевого генерала М. Д. Скобелева
- Гагарин, Лев Николаевич (1829—1868), московский губернский предводитель дворянства, женат на Анне Ивановне Прихуновой
- Юлия (1849—1919), фрейлина, жена князя В. П. Урусова
- Гагарина, Леонилла Николаевна (1822—1887), жена князя В. А. Меншикова
- Гагарин, Николай Николаевич (1823—1902), лейтенант, женат на графине Александре Николаевне Гурьевой
- Гагарин, Сергей Сергеевич (1795—1852), обер-гофмейстер, директор Императорских театров и гофинтендантской конторы, женат на графине Изабелле Валевской
- Гагарин, Сергей Сергеевич (1832—1890), шталмейстер, коллекционер, почётный член Академии художеств, владелец усадьбы Теньки, женат на графине Вере Фёдоровне Пален
- Гагарина, Мария Сергеевна, жена графа П. Г. Шувалова
- Гагарина, Варвара Сергеевна, жена князя В. В. Долгорукова
- Гагарин, Николай Сергеевич (1784—1842), гофмейстер, вице-президент Кабинета Его Величества, женат на графине Марии Алексеевне Бобринской
- Гагарин, Павел Сергеевич (1747—1789), генерал-поручик, поэт, московский обер-комендант; женат на Татьяне Ивановне Плещеевой
- Гагарин, Андрей Павлович (1787—1828), полковник, шталмейстер, женат на княжне Екатерине Сергеевне Меншиковой, по ним потомство
- Гагарин, Павел Павлович (1789—1872), председатель Государственного совета и Кабинета министров, женат на Марии Григорьевне Глазенап
- Гагарин, Сергей Павлович (1818—1870), архангельский и саратовский губернатор
- Варвара, жена нумизмата Д. П. Сонцова
- Гагарина, Софья Павловна (1785—1860), жена князя А. П. Оболенского
- Гагарин, Фёдор Сергеевич (1757—1794), полковник Московского гренадерского полка, женат на княжне Прасковье Юрьевне Трубецкой
- Гагарин, Фёдор Фёдорович (1784—1843), генерал-майор, завзятый игрок и дуэлянт, холост.
- Гагарина, Вера Фёдоровна (1790—1886), жена князя П. А. Вяземского
- Гагарина, Надежда Фёдоровна (1791—1883), жена князя Б. А. Четвертинского
- Гагарина, Анна Сергеевна (1742—1820), жена графа Н. В. Салтыкова
- Гагарин, Иван Сергеевич (1752—1810), масон, офицер флота; женат на княжне Марии Алексеевне Волконской. Вместе с графом Алексеем Орловым участвовал в похищении и препровождении в Петербург из-за границы княжны Таракановой. Владел усадьбой в Армянском переулке. Принимал участие в восстановлении после пожара Меншиковой башни.
- Гагарин, Сергей Иванович (1777—1862), обер-гофмейстер, председатель Московского опекунского совета, владелец усадьбы Ясенево, женат на Варваре Михайловне Пушкиной
- Гагарин, Иван Сергеевич (1814—1882), писатель-иезуит, холост.
- Гагарина, Мария Сергеевна (1815—1902), жена С. П. Бутурлина
- Гагарин, Григорий Иванович (1782—1837), посланник в Риме и Мюнхене, женат на Екатерине Петровне Соймоновой; про его потомство см. ниже
- Екатерина, жена князя С. П. Оболенского
- Александра, жена Р. Е. Татищева, хозяйка усадьбы Воробьёво
- Наталья, жена художника Сальваторе Тончи
- Варвара, жена историка П. Ф. Карабанова
- Мария, жена князя И. А. Енгалычева
- Гагарин, Сергей Иванович (1777—1862), обер-гофмейстер, председатель Московского опекунского совета, владелец усадьбы Ясенево, женат на Варваре Михайловне Пушкиной
Родовым гнездом старшей линии рода до самой Октябрьской революции служило имение Никольское-Гагарино у берегов Тростенского озера.
Потомство Григория Ивановича
Князь Григорий Иванович Гагарин (1782—1837), один из внуков князя Сергея Васильевича, посланник в Риме и Мюнхене, член литературного общества «Арзамас», женат на Екатерине Петровне Соймоновой
- Гагарин, Григорий Григорьевич (1810—1893), художник, вице-президент Академии художеств, обер-гофмейстер, женат на княжне Анне Николаевне Долгоруковой (1-й брак) и на Софье Андреевне Дашковой (2-й брак)
- Гагарин, Григорий Григорьевич (1850—1918), женат на княжне Марии Александровне Прозоровской
- Гагарин, Григорий Григорьевич (1876—1905), вахтенный начальник броненосца «Александр III», погиб в Цусимском бою, женат на Нелли Львовой
- Гагарин, Ростислав Григорьевич (1899—1984), директор Гмелинского института неорганической химии, женат на Елене Николаевне Бенуа
- Гагарина, Татьяна Григорьевна (1884—1925), муж князь Б. В. Гагарин, генерал-майор, владелец усадьбы Воейковка
- Гагарин, Григорий Григорьевич (род. 1945), внук предыдущих, предводитель Российского дворянского собрания
- Гагарин, Андрей Григорьевич (1851—1920), изобретатель, первый директор Петербургского политехнического института, статский советник, владелец усадьбы Холомки, женат на княжне Марии Дмитриевне Оболенской
- Гагарин, Андрей Андреевич (1886—1937), подпоручик, участник Первой мировой войны, инженер-проектировщик, в 1937 году осуждён по 58-й статье и расстрелян, в 1957 году реабилитирован
- Гагарин, Сергей Андреевич (1887—1941), секретарь Российского посольства в Константинополе, после революции эмигрировал во Францию, затем — в США
- Гагарин, Лев Андреевич (1888—1921), штабс-капитан гвардии, в годы Гражданской войны адъютант командующего вооружёнными силами Северной области генерала В. В. Марушевского, после революции эмигрировал, в 1921 году умер от тифа в окрестностях Константинополя
- Гагарина, Софья Андреевна (1892—1979), жена Н. Н. Ростковского, в 1927 году эмигрировала в США
- Гагарин, Григорий Андреевич (1895—1963), корнет Лейб-гвардии Гусарского полка, после революции был арестован и приговорён к расстрелу, но бежал. Эмигрировал в США
- Гагарин, Пётр Андреевич (1904—1938), окончил Политехнический институт, работал в институте «Гипрошахт», в 1937 году осуждён по 58-й статье и в 1938 году расстрелян. В 1965 году реабилитирован
- Гагарин, Андрей Петрович (1934—2011), профессор Санкт-Петербургского политехнического университета, предводитель Санкт-Петербургского дворянского собрания
- Мария (1851—1941), жена генерал-майора М. Н. Раевского; у них дочь Ирина, в замужестве герцогиня Мекленбургская
- Анастасия, жена графа П. М. Орлова-Денисова
- Гагарин, Григорий Григорьевич (1850—1918), женат на княжне Марии Александровне Прозоровской
- Гагарин, Евгений Григорьевич (1811—1886), женат на Марии Александровне Стурдза, дочери Александра Стурдзы, которому в 1848 году разрешено учредить из принадлежавшего ему в Бессарабии имения Мансырь заповедное княжеское имение, с тем, чтобы оно перешло к старшему его внуку и чтобы последний именовался, с потомством, князем Гагариным-Стурдза. Григорий Евгеньевич Гагарин-Стурдза записан в V часть родословной книги Московской губернии.
- Гагарин, Феофил Евгеньевич (1856—1894), капитан 2-го ранга, основатель Черноморско-Дунайского пароходства; женат на Александре Фёдоровне Моллер.
- Гагарин, Евгений Феофилович (1881—1960), досточтимый мастер Англосаксонской масонской ложи, белоэмигрант.
- Гагарин, Анатолий Евгеньевич (1844—1917), создатель и вице-президент Императорского Садоводческого общества, устроитель имения Окна; женат на графине Марии Владимировне Соллогуб.
- Гагарин, Анатолий Анатольевич (1877-1954), полковник Кавалергардского полка, командир алексеевских частей.
- Гагарин, Владимир Анатольевич (1887—1946), балтский уездный предводитель дворянства, после эмиграции — управляющий цитрусовыми плантациями в Марокко; женат на Марии Васильевне Шереметевой (1890—1926)[3]; вторым браком — на своей кузине Марии Всеволодовне Бельской (1904—1993).
- Георгий (1921-45), погиб при освобождении Эльзаса от нацистов; награждён Военным крестом со знаком отличия (пальмовыми ветвями)[3].
- Мария-Магдалина (род. 1940), французская актриса, жена композитора Мишеля Леграна.
- Гагарин, Феофил Евгеньевич (1856—1894), капитан 2-го ранга, основатель Черноморско-Дунайского пароходства; женат на Александре Фёдоровне Моллер.
Владения семейства Гагариных-Стурдза находились «на обширном плато, которое возвышается над аркадийскими пляжами» Одессы[4], откуда произошло современное название улицы Гагаринское Плато[5].
Младшая ветвь Гагариных
Из младшей ветви рода, владевшей подмосковным поместьем Сенницы, происходил князь Матвей Петрович, бывший сибирским губернатором при Петре I и казнённый в 1721 году за злоупотребления властью и упорство в скрытии пособников. У его сына от брака с дочерью вице-канцлера Шафирова были две дочери (за фельдмаршалом А. М. Голицыным и дипломатом Д. М. Матюшкиным) и сын Матвей (1725—1793), генерал-майор, бездетный.
Другой известный представитель младшей ветви — деятель масонского движения Гаврила Петрович Гагарин (1745—1808), чей сын Павел женился на Анне Лопухиной, фаворитке Павла I.
С масонством был связан и князь Иван Алексеевич (1771—1832), сенатор, учредитель Общества поощрения художеств, владелец усадьбы Пехра-Яковлевское, женившийся вторым браком на драматической актрисе Семёновой. От первого брака сыновья:
- Павел (1798—1875), отец философа Н. Ф. Фёдорова и актёра А. П. Ленского
- Александр (1801—1857), генерал-лейтенант, женат на Марии Бороздиной и на княжне Тассо Орбелиани
- Дмитрий (1799—1872), генерал-майор, керчь-эникольский градоначальник; в его одесском особняке помещается литературный музей.
- Владимир (1806—1860), агроном, отец генерал-лейтенанта Николая Гагарина (1830—1886).
От петербургского домовладения князя Матвея Гагарина получили название две Гагаринские улицы (одна из которых теперь называется Мичуринской) и Гагаринская набережная (ныне Кутузова)[6].
Напишите отзыв о статье "Гагарины"
Примечания
- ↑ [gerbovnik.ru/arms/14.html Общий Гербовник дворянских родов Всероссийской Империи]
- ↑ Гагарины // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
- ↑ 1 2 [www.ippo-jerusalem.info/foto_Georgiy_Gagarin.html Князь Георгий (Юрий) Владимирович Гагарин]
- ↑ [touregion.odessa.gov.ua/marshruti/kulturno-poznavatelnie/obzornaya_ekskursiya_po_odesse Официальный туристический сайт Одесской области]
- ↑ [go.2gis.com/utiv ул. Гагаринское плате на карте Одессы в 2Гис]
- ↑ [kn.sobaka.ru/n98/03.html Квартальный надзиратель № 98]
Родословные
- [www.angelfire.com/realm/gotha/gotha/gagarin.html Родословная Гагариных] (по материалам Жака Феррана)
- [www.genealogia.ru/users/rurik/pages/Gagarin.htm Генеалогические таблицы]
- История родов русского дворянства: В 2 кн. / авт.-сост. П. Н. Петров. — М.: Современник; Лексика, 1991. — Т. 1. — С. 275-280. — 50 000 экз. — ISBN 5-270-01513-7. ([www.russianfamily.ru/g/gagarin.html онлайн])
- Долгоруков П. В. Российская родословная книга. — СПб.: Тип. Карла Вингебера, 1854. — Т. 1. — С. 237.
| ||||||
Отрывок, характеризующий Гагарины
Так же весело в жарких лучах полуденного солнца вьются пчелы вокруг обезматочившего улья, как и вокруг других живых ульев; так же издалека пахнет от него медом, так же влетают и вылетают из него пчелы. Но стоит приглядеться к нему, чтобы понять, что в улье этом уже нет жизни. Не так, как в живых ульях, летают пчелы, не тот запах, не тот звук поражают пчеловода. На стук пчеловода в стенку больного улья вместо прежнего, мгновенного, дружного ответа, шипенья десятков тысяч пчел, грозно поджимающих зад и быстрым боем крыльев производящих этот воздушный жизненный звук, – ему отвечают разрозненные жужжания, гулко раздающиеся в разных местах пустого улья. Из летка не пахнет, как прежде, спиртовым, душистым запахом меда и яда, не несет оттуда теплом полноты, а с запахом меда сливается запах пустоты и гнили. У летка нет больше готовящихся на погибель для защиты, поднявших кверху зады, трубящих тревогу стражей. Нет больше того ровного и тихого звука, трепетанья труда, подобного звуку кипенья, а слышится нескладный, разрозненный шум беспорядка. В улей и из улья робко и увертливо влетают и вылетают черные продолговатые, смазанные медом пчелы грабительницы; они не жалят, а ускользают от опасности. Прежде только с ношами влетали, а вылетали пустые пчелы, теперь вылетают с ношами. Пчеловод открывает нижнюю колодезню и вглядывается в нижнюю часть улья. Вместо прежде висевших до уза (нижнего дна) черных, усмиренных трудом плетей сочных пчел, держащих за ноги друг друга и с непрерывным шепотом труда тянущих вощину, – сонные, ссохшиеся пчелы в разные стороны бредут рассеянно по дну и стенкам улья. Вместо чисто залепленного клеем и сметенного веерами крыльев пола на дне лежат крошки вощин, испражнения пчел, полумертвые, чуть шевелящие ножками и совершенно мертвые, неприбранные пчелы.Пчеловод открывает верхнюю колодезню и осматривает голову улья. Вместо сплошных рядов пчел, облепивших все промежутки сотов и греющих детву, он видит искусную, сложную работу сотов, но уже не в том виде девственности, в котором она бывала прежде. Все запущено и загажено. Грабительницы – черные пчелы – шныряют быстро и украдисто по работам; свои пчелы, ссохшиеся, короткие, вялые, как будто старые, медленно бродят, никому не мешая, ничего не желая и потеряв сознание жизни. Трутни, шершни, шмели, бабочки бестолково стучатся на лету о стенки улья. Кое где между вощинами с мертвыми детьми и медом изредка слышится с разных сторон сердитое брюзжание; где нибудь две пчелы, по старой привычке и памяти очищая гнездо улья, старательно, сверх сил, тащат прочь мертвую пчелу или шмеля, сами не зная, для чего они это делают. В другом углу другие две старые пчелы лениво дерутся, или чистятся, или кормят одна другую, сами не зная, враждебно или дружелюбно они это делают. В третьем месте толпа пчел, давя друг друга, нападает на какую нибудь жертву и бьет и душит ее. И ослабевшая или убитая пчела медленно, легко, как пух, спадает сверху в кучу трупов. Пчеловод разворачивает две средние вощины, чтобы видеть гнездо. Вместо прежних сплошных черных кругов спинка с спинкой сидящих тысяч пчел и блюдущих высшие тайны родного дела, он видит сотни унылых, полуживых и заснувших остовов пчел. Они почти все умерли, сами не зная этого, сидя на святыне, которую они блюли и которой уже нет больше. От них пахнет гнилью и смертью. Только некоторые из них шевелятся, поднимаются, вяло летят и садятся на руку врагу, не в силах умереть, жаля его, – остальные, мертвые, как рыбья чешуя, легко сыплются вниз. Пчеловод закрывает колодезню, отмечает мелом колодку и, выбрав время, выламывает и выжигает ее.
Так пуста была Москва, когда Наполеон, усталый, беспокойный и нахмуренный, ходил взад и вперед у Камерколлежского вала, ожидая того хотя внешнего, но необходимого, по его понятиям, соблюдения приличий, – депутации.
В разных углах Москвы только бессмысленно еще шевелились люди, соблюдая старые привычки и не понимая того, что они делали.
Когда Наполеону с должной осторожностью было объявлено, что Москва пуста, он сердито взглянул на доносившего об этом и, отвернувшись, продолжал ходить молча.
– Подать экипаж, – сказал он. Он сел в карету рядом с дежурным адъютантом и поехал в предместье.
– «Moscou deserte. Quel evenemeDt invraisemblable!» [«Москва пуста. Какое невероятное событие!»] – говорил он сам с собой.
Он не поехал в город, а остановился на постоялом дворе Дорогомиловского предместья.
Le coup de theatre avait rate. [Не удалась развязка театрального представления.]
Русские войска проходили через Москву с двух часов ночи и до двух часов дня и увлекали за собой последних уезжавших жителей и раненых.
Самая большая давка во время движения войск происходила на мостах Каменном, Москворецком и Яузском.
В то время как, раздвоившись вокруг Кремля, войска сперлись на Москворецком и Каменном мостах, огромное число солдат, пользуясь остановкой и теснотой, возвращались назад от мостов и украдчиво и молчаливо прошныривали мимо Василия Блаженного и под Боровицкие ворота назад в гору, к Красной площади, на которой по какому то чутью они чувствовали, что можно брать без труда чужое. Такая же толпа людей, как на дешевых товарах, наполняла Гостиный двор во всех его ходах и переходах. Но не было ласково приторных, заманивающих голосов гостинодворцев, не было разносчиков и пестрой женской толпы покупателей – одни были мундиры и шинели солдат без ружей, молчаливо с ношами выходивших и без ноши входивших в ряды. Купцы и сидельцы (их было мало), как потерянные, ходили между солдатами, отпирали и запирали свои лавки и сами с молодцами куда то выносили свои товары. На площади у Гостиного двора стояли барабанщики и били сбор. Но звук барабана заставлял солдат грабителей не, как прежде, сбегаться на зов, а, напротив, заставлял их отбегать дальше от барабана. Между солдатами, по лавкам и проходам, виднелись люди в серых кафтанах и с бритыми головами. Два офицера, один в шарфе по мундиру, на худой темно серой лошади, другой в шинели, пешком, стояли у угла Ильинки и о чем то говорили. Третий офицер подскакал к ним.
– Генерал приказал во что бы то ни стало сейчас выгнать всех. Что та, это ни на что не похоже! Половина людей разбежалась.
– Ты куда?.. Вы куда?.. – крикнул он на трех пехотных солдат, которые, без ружей, подобрав полы шинелей, проскользнули мимо него в ряды. – Стой, канальи!
– Да, вот извольте их собрать! – отвечал другой офицер. – Их не соберешь; надо идти скорее, чтобы последние не ушли, вот и всё!
– Как же идти? там стали, сперлися на мосту и не двигаются. Или цепь поставить, чтобы последние не разбежались?
– Да подите же туда! Гони ж их вон! – крикнул старший офицер.
Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.
В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.
В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.
– Шабаш! – крикнул он повелительно. – Драка, ребята! – И он, не переставая засучивать рукав, вышел на крыльцо.
Фабричные пошли за ним. Фабричные, пившие в кабаке в это утро под предводительством высокого малого, принесли целовальнику кожи с фабрики, и за это им было дано вино. Кузнецы из соседних кузень, услыхав гульбу в кабаке и полагая, что кабак разбит, силой хотели ворваться в него. На крыльце завязалась драка.
Целовальник в дверях дрался с кузнецом, и в то время как выходили фабричные, кузнец оторвался от целовальника и упал лицом на мостовую.
Другой кузнец рвался в дверь, грудью наваливаясь на целовальника.
Малый с засученным рукавом на ходу еще ударил в лицо рвавшегося в дверь кузнеца и дико закричал:
– Ребята! наших бьют!
В это время первый кузнец поднялся с земли и, расцарапывая кровь на разбитом лице, закричал плачущим голосом:
– Караул! Убили!.. Человека убили! Братцы!..
– Ой, батюшки, убили до смерти, убили человека! – завизжала баба, вышедшая из соседних ворот. Толпа народа собралась около окровавленного кузнеца.
