Гагемейстер, Александр Леонтьевич

Александр Леонтьевич Гагемейстер
Дата рождения	14 сентября 1831(1831-09-14)
Место рождения	Санкт-Петербургская губерния
Дата смерти	22 ноября 1892(1892-11-22) (61 год)
Место смерти	Гатчина Российская империя
Принадлежность	Российская империя Российская империя
Годы службы	1842—1892
Звание	генерал-лейтенант
Награды и премии

Александр Леонтьевич Гагемейстер (1831—1892) — генерал-лейтенант, почётный опекун, попечитель Петербургских и Царскосельской Мариинских женских гимназий, участник подавления Польского восстания (1863).

Биография

Александр Гагемейстер родился 14 сентября 1831 года; происходил из дворян Петербургской губернии.

Получив образование в 1-м кадетском корпусе, 26 мая 1849 года он был выпущен прапорщиком в лейб-гвардейский Волынский полк. В декабре 1850 года Гагемейстер был произведён в подпоручики, а в августе 1854 года — в поручики. В ноябре 1855 года он был назначен бригадным адъютантом и в апреле 1856 года произведён в штабс-капитаны. В мае того же года был переведён в лейб-гвардейский 2-й стрелковый батальон и назначен батальонным адъютантом, в апреле 1857 года произведён в капитаны, а в апреле 1861 года в полковники.

В апреле 1862 года назначен командиром 4-го стрелкового батальона, а в мае следующего года — командиром 16-го пехотного Ладожского полка, с которым и принимал участие в усмирении польского восстания 1863 года. Назначенный военным начальником Конинского, а потом Ленчицкого уездов и командуя отдельным отрядом, он нанес поражение польским отрядам в Болимовском лесу, при колониях Кишва и Хайно, а затем, находясь в составе отряда генерала Костанды, участвовал в поражении частей Юнга в лесах при селении Осове. В апреле того же года отряд Гагемейстера поступил под начальство генерала Краснокутского и разбил наголову подразделение Тачановского при деревне Игнацове.

С расформированием отряда генерала Краснокутского, Гагемейстер командовал отдельным отрядом и нанёс повстанцам поражения: в мае подразделению Оборского при колонии Пискары, в августе отрядам Скавронского и Чайковского при Воле-Цыруговой и, наконец, Парчевскому и Шумлянскому при местечке Жизлине. За эти дела он был награждён орденами св. Станислава 2-й степени с мечами и Императорской короной и св. Владимира 4-й степени с мечами и бантом и золотой саблей, а также майоратом в Царстве Польском. В июне 1869 года он был назначен начальником штаба Финляндского военного округа и в апреле 1870 года произведён в генерал-майоры. Независимо от обязанностей начальника штаба, Гагемейстер принимал деятельное участие в устройстве русской классической гимназии в Гельсингфорсе и в трудах отделения общества «Красного Креста». В 1874 году на него было, кроме того, возложено исполнение обязанностей начальника местных войск и инспектора госпиталей округа.

В июле 1876 года был назначен в свиту Его Величества, а в августе 1880 года произведён в генерал-лейтенанты. Принимая деятельное участие в устройстве и развитии русских школ в Финляндии, он состоял сначала членом попечительного совета русских учебных заведений в Гельсингфорсе, а затем был назначен председателем совещательного комитета по делам русских училищ в Финляндии. В январе 1887 года назначен почетным опекуном Петербургского совета учреждений Императрицы Марии и попечителем Петербургских и Царскосельской женских гимназий. Немало положил он труда для улучшения этих гимназий во всех отношениях, и в особенности заботился о физическом развитии учениц. По его настоянию было уменьшено количество задаваемых на дом уроков (ежедневно не более как по 3 предметам). В холерное время он устроил во всех гимназиях в перемену питье чая. Гагемейстер был также управляющим Гатчинским Николаевским Сиротским Институтом.

Александр Леонтьевич Гагемейстер скончался он 22 ноября 1892 года в Гатчине, от грудной жабы и был погребен на Никольском кладбище в Александро-Невской лавре.

Литература

• Гагемейстер, Александр Леонтьевич // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Отрывок, характеризующий Гагемейстер, Александр Леонтьевич

В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.