Гагерн, Ганс Христофор Эрнст

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Гагерн, Ганс Христофор Эрнст
Hans Christoph Ernst von Gagern
Дата рождения:

25 января 1766(1766-01-25)

Место рождения:

Клайннидесхайм

Гражданство:

Германия

Дата смерти:

22 октября 1852(1852-10-22) (86 лет)

Место смерти:

Хорнау

Ганс Христофор Эрнст Гагерн (нем. Hans Christoph Ernst von Gagern; 25 января 1766, Клайннидесхайм — 22 октября 1852, Хорнау) — немецкий государственный деятель, писатель.



Биография

Родился 25 января 1766 года. Находился в нассауской службе; в 1812 году принимал выдающееся участие в проекте нового восстания в Тироле. Когда этот проект не удался, Гагерн должен был выехать из Австрии. Он отправился сначала в русско-прусскую главную квартиру, а потом в Англию. В 1815 г. он участвовали, в качестве посланника нидерландского короля, в занятиях Венского конгресса. До 1818 г. он был нидерландским посланником при германском союзе. Мнения, которые он высказывал в союзном сейме, свидетельствуют о его либеральном и патриотическом образе мыслей. Он в особенности настаивал на введении конституций в союзных государствах. Позже он был членом первой палаты в Гессен-Дармштадте и имел большое влияние на ход политических дел. Умер в 1852 г.

Из сочинений Гагерна можно упомянуть «Die Resultate der Sittengeschichte»; «Die Nationalgeschichte d. Deutschen» (2 изд., Франкф., 1825-26); «Kritik des Volkerrechts» (Лейпц., 1840) и «Civilisation» (т. 1, т. же, 1847).

Сын его Генрих-Вильгельм-Август, родился в 1799 г.; офицером нассауских войск участвовал в битве при Ватерлоо, но после заключения мира занялся юридическими науками. В 1832 г. он был избран во вторую гессен-дармштадтскую палату, где стоял за либеральные реформы. Когда правительство в 1846 г. сделало попытку изменить учреждения зарейнской части великого герцогства, Гагерн в обширном сочинении доказал незаконность этого образа действий. В марте 1848 г. Гагерн был поставлен во главе управления великим герцогством, но вскоре оставил этот пост, так как общегерманские дела всецело поглотили его внимание. Составленный им план государственного устройства Германии, с общим парламентом и главенством одного могущественного наследственного государя, так согласовался с идеями умеренного либерализма, что Гагерн был избран президентом германского национального собрания, заседания которого открылись во Франкфурте 18 мая. Когда надежда на скорое соглашение с отдельными правительствами не оправдалась, Гагерн предложил назначить временную центральную власть, вследствие чего состоялось избрание эрцгерцога Иоанна в регенты (Reichsverweser). Сам Гагерн получил на этих выборах 52 голоса.

26 октября Гагерн предложил соединить Австрию с остальною Германией в одном неразрывном союзе. Между тем австрийская политика приняла другой оборот, враждебный преобразованию. Шмерлинг и его соотечественники вышли из имперского министерства (15 декабря), во главе которого стал Гагерн. 18 декабря 1848 он предложил парламенту программу, в которой предполагалось Германию, без Австрии, соединить в союзное государство, а отношения Австрии к Германии определить посредством особого акта. Эта программа была принята парламентом, после упорной борьбы, в январе 1849 г. 28 марта происходило избрание императора, результат которого соответствовал желаниям Гагерна; но отказ прусского короля принять императорскую корону поколебал все достигнутые до тех пор результаты. Видя бесполезность своих стараний, Гагерн, вместе со своими друзьями, вышел в отставку (20 мая). Когда затем Пруссия возбудила мысль о союзе трех королей, Гагерн снова принял её сторону и на собрании в Готе содействовал соглашению в этом смысле. Когда летом в 1850 г. снова вспыхнула шлезвиг-голштинская война, Гагерн предложил герцогствам, после битвы при Идштедте, свои услуги и, в чине майора, участвовал в окончании несчастного похода. С 1862 г. Гагерн открыто перешел на сторону Австрии, вступившей на конституционный путь, и присоединился к великогерманской партии. Скончался в 1880 г.

Фридрих-Балдуин, старший сын Ганса фон Гагерн, нидерландский генерал, родился в 1794 г., служил в австрийской армии, участвовал в сражениях при Дрездене, Кульме и Лейпциге, потом перешел в нидерландскую службу и с отличием сражался в битвах 1815 г. Весной 1848 г. он находился в Германии; в это время в Бадене вспыхнуло восстание Геккера, и Гагерн, не выжидая разрешения нидерландского правительства, принял вверенное ему начальство над баденскими войсками против инсургентов. Тщетно пытался он при Кандерне склонить последних к изъявлению покорности, и когда, после бесплодных переговоров с Геккером, стал готовиться к нападению, был сражен неприятельскою пулею.

Средний Генрих фон-Гагерн, «Das Leben Fr. v. G.» (Гейд. и Лейпциг, 1856-57).

Максимилиан, младший брат предыдущих, родился в 1810 году, состоял сначала в нидерландской, потом в нассауской государственной службе. В 1848 г. он был избран в национальное собрание, где присоединился к своему брату Генриху. Позже перешел в католицизм, поступил в австрийскую службу и был пожизненным членом палаты господ австрийского рейхсрата.

Источники

Напишите отзыв о статье "Гагерн, Ганс Христофор Эрнст"

Отрывок, характеризующий Гагерн, Ганс Христофор Эрнст

Она опять остановилась. Никто не прерывал ее молчания.
– Горе наше общее, и будем делить всё пополам. Все, что мое, то ваше, – сказала она, оглядывая лица, стоявшие перед нею.
Все глаза смотрели на нее с одинаковым выражением, значения которого она не могла понять. Было ли это любопытство, преданность, благодарность, или испуг и недоверие, но выражение на всех лицах было одинаковое.
– Много довольны вашей милостью, только нам брать господский хлеб не приходится, – сказал голос сзади.
– Да отчего же? – сказала княжна.
Никто не ответил, и княжна Марья, оглядываясь по толпе, замечала, что теперь все глаза, с которыми она встречалась, тотчас же опускались.
– Отчего же вы не хотите? – спросила она опять.
Никто не отвечал.
Княжне Марье становилось тяжело от этого молчанья; она старалась уловить чей нибудь взгляд.
– Отчего вы не говорите? – обратилась княжна к старому старику, который, облокотившись на палку, стоял перед ней. – Скажи, ежели ты думаешь, что еще что нибудь нужно. Я все сделаю, – сказала она, уловив его взгляд. Но он, как бы рассердившись за это, опустил совсем голову и проговорил:
– Чего соглашаться то, не нужно нам хлеба.
– Что ж, нам все бросить то? Не согласны. Не согласны… Нет нашего согласия. Мы тебя жалеем, а нашего согласия нет. Поезжай сама, одна… – раздалось в толпе с разных сторон. И опять на всех лицах этой толпы показалось одно и то же выражение, и теперь это было уже наверное не выражение любопытства и благодарности, а выражение озлобленной решительности.
– Да вы не поняли, верно, – с грустной улыбкой сказала княжна Марья. – Отчего вы не хотите ехать? Я обещаю поселить вас, кормить. А здесь неприятель разорит вас…
Но голос ее заглушали голоса толпы.
– Нет нашего согласия, пускай разоряет! Не берем твоего хлеба, нет согласия нашего!
Княжна Марья старалась уловить опять чей нибудь взгляд из толпы, но ни один взгляд не был устремлен на нее; глаза, очевидно, избегали ее. Ей стало странно и неловко.
– Вишь, научила ловко, за ней в крепость иди! Дома разори да в кабалу и ступай. Как же! Я хлеб, мол, отдам! – слышались голоса в толпе.
Княжна Марья, опустив голову, вышла из круга и пошла в дом. Повторив Дрону приказание о том, чтобы завтра были лошади для отъезда, она ушла в свою комнату и осталась одна с своими мыслями.


Долго эту ночь княжна Марья сидела у открытого окна в своей комнате, прислушиваясь к звукам говора мужиков, доносившегося с деревни, но она не думала о них. Она чувствовала, что, сколько бы она ни думала о них, она не могла бы понять их. Она думала все об одном – о своем горе, которое теперь, после перерыва, произведенного заботами о настоящем, уже сделалось для нее прошедшим. Она теперь уже могла вспоминать, могла плакать и могла молиться. С заходом солнца ветер затих. Ночь была тихая и свежая. В двенадцатом часу голоса стали затихать, пропел петух, из за лип стала выходить полная луна, поднялся свежий, белый туман роса, и над деревней и над домом воцарилась тишина.
Одна за другой представлялись ей картины близкого прошедшего – болезни и последних минут отца. И с грустной радостью она теперь останавливалась на этих образах, отгоняя от себя с ужасом только одно последнее представление его смерти, которое – она чувствовала – она была не в силах созерцать даже в своем воображении в этот тихий и таинственный час ночи. И картины эти представлялись ей с такой ясностью и с такими подробностями, что они казались ей то действительностью, то прошедшим, то будущим.
То ей живо представлялась та минута, когда с ним сделался удар и его из сада в Лысых Горах волокли под руки и он бормотал что то бессильным языком, дергал седыми бровями и беспокойно и робко смотрел на нее.
«Он и тогда хотел сказать мне то, что он сказал мне в день своей смерти, – думала она. – Он всегда думал то, что он сказал мне». И вот ей со всеми подробностями вспомнилась та ночь в Лысых Горах накануне сделавшегося с ним удара, когда княжна Марья, предчувствуя беду, против его воли осталась с ним. Она не спала и ночью на цыпочках сошла вниз и, подойдя к двери в цветочную, в которой в эту ночь ночевал ее отец, прислушалась к его голосу. Он измученным, усталым голосом говорил что то с Тихоном. Ему, видно, хотелось поговорить. «И отчего он не позвал меня? Отчего он не позволил быть мне тут на месте Тихона? – думала тогда и теперь княжна Марья. – Уж он не выскажет никогда никому теперь всего того, что было в его душе. Уж никогда не вернется для него и для меня эта минута, когда бы он говорил все, что ему хотелось высказать, а я, а не Тихон, слушала бы и понимала его. Отчего я не вошла тогда в комнату? – думала она. – Может быть, он тогда же бы сказал мне то, что он сказал в день смерти. Он и тогда в разговоре с Тихоном два раза спросил про меня. Ему хотелось меня видеть, а я стояла тут, за дверью. Ему было грустно, тяжело говорить с Тихоном, который не понимал его. Помню, как он заговорил с ним про Лизу, как живую, – он забыл, что она умерла, и Тихон напомнил ему, что ее уже нет, и он закричал: „Дурак“. Ему тяжело было. Я слышала из за двери, как он, кряхтя, лег на кровать и громко прокричал: „Бог мой!Отчего я не взошла тогда? Что ж бы он сделал мне? Что бы я потеряла? А может быть, тогда же он утешился бы, он сказал бы мне это слово“. И княжна Марья вслух произнесла то ласковое слово, которое он сказал ей в день смерти. «Ду ше нь ка! – повторила княжна Марья это слово и зарыдала облегчающими душу слезами. Она видела теперь перед собою его лицо. И не то лицо, которое она знала с тех пор, как себя помнила, и которое она всегда видела издалека; а то лицо – робкое и слабое, которое она в последний день, пригибаясь к его рту, чтобы слышать то, что он говорил, в первый раз рассмотрела вблизи со всеми его морщинами и подробностями.