Гадди, Гаддо

Гаддо Гадди
Гражданство:	Флорентийская республика

Гаддо Гадди (итал. Gaddo Gaddi; известен из документов с 1312 по 1333 год) — итальянский художник.

Джорджо Вазари написал этому художнику фантастическую биографию, бо́льшая часть которой не имеет подтверждения. Гаддо Гадди был крупным флорентийским мастером первой трети XIV века. Точные даты его рождения и смерти неизвестны. Согласно Вазари он работал во Флоренции. Риме, Ареццо, и Пизе, однако не сохранилось ни одной подписанной либо просто достоверной его работы. Имя Гаддо Гадди фигурирует в нескольких архивных документах с 1312 по 1333 годы. В 1327 году он сразу вслед за Джотто был принят в гильдию «Арте деи медичи э специали» — объединение врачей и аптекарей, куда в начале XIV века стали принимать и художников.

Традиция, идущая от Вазари, приписывает Гадди мозаику «Коронование Марии с музицирующими ангелами» на фасаде собора Санта Мария дель Фьоре во Флоренции, и это пожалуй единственная работа, которая не вызывает серьёзных возражений[www.flickr.com/photos/8356903@N07/915859768]. Остальные произведения, которые приписываются Гадди по тем или иным соображениям, бесспорными не считаются. Некоторые исследователи (в частности, Анджело Тартуфери) приписывают Гадди часть мозаик флорентийского Баптистерия со сценами из жизни Христа — «Избиение младенцев», «Танец Саломеи», «Иоанн Креститель в тюрьме», «Исцеление параличного» и «Арест Христа». Тартуфери также приписывает Гаддо Гадди икону из церкви Сан Ремиджио «Мадонна с младенцем на троне и двое святых». По мнению современных специалистов, творчество Гадди занимает промежуточное положение между Чимабуэ и Джотто, поскольку в его работах ощущается византийское наследие, пропущенное через творчество Чимабуэ, и интерес к материальной форме, характерный для Джотто. Сын Гаддо — Таддео Гадди, а также его внук Аньоло стали известными флорентийскими художниками. Некоторые исследователи ассоциируют имя Гаддо Гадди с работами безвестного Мастера Святой Цецилии.

Библиография

• Джорджо Вазари. «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» т. I Москва. 1996.
• A. Tartuferi. Cimabue and the «proto-Giottesques» in «Florence. Art and Architecture». Magnis. 2005.

Ссылки

• [www.krotov.info/acts/16/more/vazari_17.htm Гаддо Гадди в «Жизнеописаниях» Джорджо Вазари]

Отрывок, характеризующий Гадди, Гаддо

Кутузов никогда не говорил о сорока веках, которые смотрят с пирамид, о жертвах, которые он приносит отечеству, о том, что он намерен совершить или совершил: он вообще ничего не говорил о себе, не играл никакой роли, казался всегда самым простым и обыкновенным человеком и говорил самые простые и обыкновенные вещи. Он писал письма своим дочерям и m me Stael, читал романы, любил общество красивых женщин, шутил с генералами, офицерами и солдатами и никогда не противоречил тем людям, которые хотели ему что нибудь доказывать. Когда граф Растопчин на Яузском мосту подскакал к Кутузову с личными упреками о том, кто виноват в погибели Москвы, и сказал: «Как же вы обещали не оставлять Москвы, не дав сраженья?» – Кутузов отвечал: «Я и не оставлю Москвы без сражения», несмотря на то, что Москва была уже оставлена. Когда приехавший к нему от государя Аракчеев сказал, что надо бы Ермолова назначить начальником артиллерии, Кутузов отвечал: «Да, я и сам только что говорил это», – хотя он за минуту говорил совсем другое. Какое дело было ему, одному понимавшему тогда весь громадный смысл события, среди бестолковой толпы, окружавшей его, какое ему дело было до того, к себе или к нему отнесет граф Растопчин бедствие столицы? Еще менее могло занимать его то, кого назначат начальником артиллерии.
Не только в этих случаях, но беспрестанно этот старый человек дошедший опытом жизни до убеждения в том, что мысли и слова, служащие им выражением, не суть двигатели людей, говорил слова совершенно бессмысленные – первые, которые ему приходили в голову.
Но этот самый человек, так пренебрегавший своими словами, ни разу во всю свою деятельность не сказал ни одного слова, которое было бы не согласно с той единственной целью, к достижению которой он шел во время всей войны. Очевидно, невольно, с тяжелой уверенностью, что не поймут его, он неоднократно в самых разнообразных обстоятельствах высказывал свою мысль. Начиная от Бородинского сражения, с которого начался его разлад с окружающими, он один говорил, что Бородинское сражение есть победа, и повторял это и изустно, и в рапортах, и донесениях до самой своей смерти. Он один сказал, что потеря Москвы не есть потеря России. Он в ответ Лористону на предложение о мире отвечал, что мира не может быть, потому что такова воля народа; он один во время отступления французов говорил, что все наши маневры не нужны, что все сделается само собой лучше, чем мы того желаем, что неприятелю надо дать золотой мост, что ни Тарутинское, ни Вяземское, ни Красненское сражения не нужны, что с чем нибудь надо прийти на границу, что за десять французов он не отдаст одного русского.