Гадир Хум

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Гадир Хум — местечко рядом с прудом Хум между Меккой и Мединой, возле которого пророк Мухаммед выступил перед своими сподвижниками с проповедью, в ходе которой объявил Али ибн Абу Талиба своим преемником и носителем вилаята. Хадис об этом событии приводится в разных сборниках, в том числе и в таких авторитетных для суннитов, как Сахих аль-Бухари, Сахих Муслим, Джами ат-Тирмизи, Сунан Ибн Маджа, а также в Китаб фадаил ас-сахаба («Книге о достоинствах сподвижников), Мустадрак аль-Хакима, «Истории» Якуби, тафсирах Корана Фахруддина ар-Рази и ан-Найсабури. Однако наибольшее значение этот хадис приобрёл в вероучении мусульман-шиитов, которые считают его одним из весомых доказательств имамата и вилаята Али ибн Абу Талиба.

Иранский учёный Джафар Субхани в своей книге «Принципы исламского вероучения» отмечает, что хадис Гадир передан со слов 110 сподвижников, 89 табиинов (поколения, следующего за сподвижниками) и 3500 суннитских учёных.





Хадис Сакалайн

В некоторых источниках (в частности, в книге Джафара Субхани «Принципы исламского вероучения») также сообщается, что перед объявлением Али ибн Аби Талиба повелителем мусульман пророк Мухаммад произнёс ещё некоторые слова, которые вошли в авторитетные мусульманские сборники как хадис ас-Сакалайн:

Я опережу вас у источника (Каусар). Я спрошу у вас о двух великих ценностях, которые я оставляю вам, и когда вы встретитесь со мной [в будущей жизни], я увижу, как вы обращались с ними [после меня]. Первая драгоценность — Книга Аллаха, Священный Коран. Один конец её в руке Аллаха, а другой — ваших руках. Держитесь же её, чтобы не сбиться [с Прямого Пути]. Другая же драгоценность — это моё семейство (Ахль аль-Байт) и мои потомки. Всемилостивый, Милосердный сообщил мне, что одна из них [этих драгоценностей] никогда не отделится от другой, пока они не присоединятся ко мне возле райского источника (Каусар). Не забегайте вперёд их, ибо тогда вы погибните, и не отставайте от них, ибо и это приведёт вас к гибели.

Данный хадис, точно так же, как хадис о вилаяте, приводится не только в шиитских, но и в суннитских сборниках, как то: Сахих Муслим, Джами ат-Тирмизи, Муснад Ахмада ибн Ханбаля, Мустадрак аль-Хакима. В числе первичных передатчиков хадиса суннитские авторы называют Джабира ибн Абдуллу, Зейда ибн Сабита и Зейда ибн Аркама.

Впрочем, между исламскими учёными существуют некоторые разночтения относительно того, где именно были произнесены эти слова (некоторые отмечают, что, возможно, пророк Мухаммад озвучивал это неоднократно и в разных местах). Одни из них указывают Гадир Хум, другие считают, что это было сказано во время ритуального предстояния на горе Арафат в ходе прощального хаджа пророка Мухаммада, или же в самой Медине, когда Мухаммад лежал перед своими сподвижниками на смертном одре, или же после возвращения из Таифа.

История Хариса ибн Нумана аль-Фахри

В контексте событий, связанных с Гадир Хумом, мусульманские шиитские хадисоведы упоминают об одной истории, случившейся уже после возвращения пророка Мухаммада из прощального хаджа. Поскольку свидетелями событий при Гадир Хуме стало порядка ста тысяч человек, вести о провозглашении Али ибн Абу Талиба покровителем мусульман быстро распространились в Медине.

В связи с этим к пророку Мухаммаду пришёл человек по имени Харис ибн Нуман аль-Фахри (по другим данным, его звали Назр ибн Харис). Он сказал Мухаммаду:

«Ты повелел нам засвидетельствовать, что нет бога, кроме Аллаха, и что ты — посланник Аллаха. Мы повиновались тебе. Ты приказал нам совершать пять молитв в день, и мы послушались. Ты дал нам наказ поститься в месяц Рамадан, и мы подчинились. Затем ты повелел нам совершать паломничество в Мекку, и мы покорились твоей воле. Но ты не удовлетворился всем этим, своей рукой ты возвысил своего двоюродного брата и навязал его нам как нашего повелителя, сказав: «Али — повелитель тех, для кого я повелитель». Это навязывание — от тебя или от Аллаха?»

Пророк ответил: «Клянусь Аллахом, кроме Которого нет божества! Это — от Аллаха, Всемогущего и Достославного».

Услышав это, Харис отвернулся от пророка и пошёл к своей верблюдице, приговаривая: «О, Аллах! Если то, что сказал Мухаммад, правильно, ниспошли нам на голову камень с неба и приговори нас к страшной боли и пытке». Не успел он дойти до своей верблюдице, как Аллах , Который свободен от любого несовершенства, ниспослал ему на голову камень, который пробил ему череп, пролетел сквозь тело и вылетел через сквозное отверстие, а мужчина упал замертво».

По свидетельству мусульманских экзегетов, в связи с этим был ниспосланы следующие аяты:

«Некий муж спросил, когда же постигнет неверных неотвратимое наказание от Аллаха, Владыки ступеней?» (70:1-3)

Интерпретация событий

Сунниты признают указанные хадисы, аяты и обстоятельства ниспослания, однако считают, что речь в них идёт лишь о признании достоинств Али ибн Абу Талиба, бывшего зятем и названным братом пророка Мухаммада.

Шииты же убеждены, что всё это обладает куда большей значимостью, нежели простое указание на достоинства, и рассматривают данные аяты и хадисы как доводы в пользу имамата Али ибн Аби Талиба, его неоспоримого права на руководство уммой.

Для мусульман-шиитов 18 зуль-хиджа является, тем самым, одним из важнейших религиозных праздников.

Напишите отзыв о статье "Гадир Хум"

Ссылки

  • Veccia Vaglieri, L. [referenceworks.brillonline.com/entries/encyclopaedia-of-islam-2/ghadir-khumm-SIM_2439 G̲h̲adīr K̲h̲umm] // Encyclopaedia of Islam, Second Edition.

Литература

  • [www.al-islam.org/ghadir/incident.htm Ghadir Khumm in the Qur'an, Hadith, History]
  • Джафар Субхани. Принципы исламского вероучения. Москва, «Салам-пресс», 2006.

Отрывок, характеризующий Гадир Хум

Пьер смотрел на него молча.
– Comment dites vous asile en allemand? [Как по немецки убежище?]
– Asile? – повторил Пьер. – Asile en allemand – Unterkunft. [Убежище? Убежище – по немецки – Unterkunft.]
– Comment dites vous? [Как вы говорите?] – недоверчиво и быстро переспросил капитан.
– Unterkunft, – повторил Пьер.
– Onterkoff, – сказал капитан и несколько секунд смеющимися глазами смотрел на Пьера. – Les Allemands sont de fieres betes. N'est ce pas, monsieur Pierre? [Экие дурни эти немцы. Не правда ли, мосье Пьер?] – заключил он.
– Eh bien, encore une bouteille de ce Bordeau Moscovite, n'est ce pas? Morel, va nous chauffer encore une pelilo bouteille. Morel! [Ну, еще бутылочку этого московского Бордо, не правда ли? Морель согреет нам еще бутылочку. Морель!] – весело крикнул капитан.
Морель подал свечи и бутылку вина. Капитан посмотрел на Пьера при освещении, и его, видимо, поразило расстроенное лицо его собеседника. Рамбаль с искренним огорчением и участием в лице подошел к Пьеру и нагнулся над ним.
– Eh bien, nous sommes tristes, [Что же это, мы грустны?] – сказал он, трогая Пьера за руку. – Vous aurai je fait de la peine? Non, vrai, avez vous quelque chose contre moi, – переспрашивал он. – Peut etre rapport a la situation? [Может, я огорчил вас? Нет, в самом деле, не имеете ли вы что нибудь против меня? Может быть, касательно положения?]
Пьер ничего не отвечал, но ласково смотрел в глаза французу. Это выражение участия было приятно ему.
– Parole d'honneur, sans parler de ce que je vous dois, j'ai de l'amitie pour vous. Puis je faire quelque chose pour vous? Disposez de moi. C'est a la vie et a la mort. C'est la main sur le c?ur que je vous le dis, [Честное слово, не говоря уже про то, чем я вам обязан, я чувствую к вам дружбу. Не могу ли я сделать для вас что нибудь? Располагайте мною. Это на жизнь и на смерть. Я говорю вам это, кладя руку на сердце,] – сказал он, ударяя себя в грудь.
– Merci, – сказал Пьер. Капитан посмотрел пристально на Пьера так же, как он смотрел, когда узнал, как убежище называлось по немецки, и лицо его вдруг просияло.
– Ah! dans ce cas je bois a notre amitie! [А, в таком случае пью за вашу дружбу!] – весело крикнул он, наливая два стакана вина. Пьер взял налитой стакан и выпил его. Рамбаль выпил свой, пожал еще раз руку Пьера и в задумчиво меланхолической позе облокотился на стол.
– Oui, mon cher ami, voila les caprices de la fortune, – начал он. – Qui m'aurait dit que je serai soldat et capitaine de dragons au service de Bonaparte, comme nous l'appellions jadis. Et cependant me voila a Moscou avec lui. Il faut vous dire, mon cher, – продолжал он грустным я мерным голосом человека, который сбирается рассказывать длинную историю, – que notre nom est l'un des plus anciens de la France. [Да, мой друг, вот колесо фортуны. Кто сказал бы мне, что я буду солдатом и капитаном драгунов на службе у Бонапарта, как мы его, бывало, называли. Однако же вот я в Москве с ним. Надо вам сказать, мой милый… что имя наше одно из самых древних во Франции.]
И с легкой и наивной откровенностью француза капитан рассказал Пьеру историю своих предков, свое детство, отрочество и возмужалость, все свои родственныеимущественные, семейные отношения. «Ma pauvre mere [„Моя бедная мать“.] играла, разумеется, важную роль в этом рассказе.
– Mais tout ca ce n'est que la mise en scene de la vie, le fond c'est l'amour? L'amour! N'est ce pas, monsieur; Pierre? – сказал он, оживляясь. – Encore un verre. [Но все это есть только вступление в жизнь, сущность же ее – это любовь. Любовь! Не правда ли, мосье Пьер? Еще стаканчик.]
Пьер опять выпил и налил себе третий.
– Oh! les femmes, les femmes! [О! женщины, женщины!] – и капитан, замаслившимися глазами глядя на Пьера, начал говорить о любви и о своих любовных похождениях. Их было очень много, чему легко было поверить, глядя на самодовольное, красивое лицо офицера и на восторженное оживление, с которым он говорил о женщинах. Несмотря на то, что все любовные истории Рамбаля имели тот характер пакостности, в котором французы видят исключительную прелесть и поэзию любви, капитан рассказывал свои истории с таким искренним убеждением, что он один испытал и познал все прелести любви, и так заманчиво описывал женщин, что Пьер с любопытством слушал его.
Очевидно было, что l'amour, которую так любил француз, была ни та низшего и простого рода любовь, которую Пьер испытывал когда то к своей жене, ни та раздуваемая им самим романтическая любовь, которую он испытывал к Наташе (оба рода этой любви Рамбаль одинаково презирал – одна была l'amour des charretiers, другая l'amour des nigauds) [любовь извозчиков, другая – любовь дурней.]; l'amour, которой поклонялся француз, заключалась преимущественно в неестественности отношений к женщине и в комбинация уродливостей, которые придавали главную прелесть чувству.
Так капитан рассказал трогательную историю своей любви к одной обворожительной тридцатипятилетней маркизе и в одно и то же время к прелестному невинному, семнадцатилетнему ребенку, дочери обворожительной маркизы. Борьба великодушия между матерью и дочерью, окончившаяся тем, что мать, жертвуя собой, предложила свою дочь в жены своему любовнику, еще и теперь, хотя уж давно прошедшее воспоминание, волновала капитана. Потом он рассказал один эпизод, в котором муж играл роль любовника, а он (любовник) роль мужа, и несколько комических эпизодов из souvenirs d'Allemagne, где asile значит Unterkunft, где les maris mangent de la choux croute и где les jeunes filles sont trop blondes. [воспоминаний о Германии, где мужья едят капустный суп и где молодые девушки слишком белокуры.]