Газенклевер, Вильгельм

Вильгельм Газенклевер
Wilhelm Hasenclever
немецкий поэт
Дата рождения:	19 апреля 1834(1834-04-19)
Место рождения:	Арнсберг
Дата смерти:	3 июля 1889(1889-07-03) (55 лет)
Место смерти:	Берлин
Гражданство:	Германия
Род деятельности:	поэт

Ви́льгельм Га́зенклевер (нем. Wilhelm Hasenclever, 19 апреля 1834, Арнсберг — 3 июля 1889, Шёнеберг, ныне район Берлина) — немецкий поэт, один из ветеранов германского рабочего (лассальянского) движения. В молодости был рабочим-кожевником.

Биография

С 1871 — председатель основанного Лассалем «Всеобщего рабочего союза»; в 1869—1870 член северо-германского сейма, в 1874—1888 — германского. В 1875 был избран одним из председателей единой Социал-демократической партии, образовавшейся после объединения лассальянцев с эйзенахцами (до 1890 года именовалась Социалистической рабочей партией Германии).

Он сотрудничал во всех социалистических газетах и журналах своего времени, написал ряд новелл и стихов и считался талантливым фельетонистом. Известностью пользовались также его воспоминания — «Пережитое» (Erlebtes).

Поэзия Газенклевера выражала прежде всего националистические и реформистские устремления автора; обычные темы стихов Газенклевера — свобода вообще, агитация за рабочие союзы или пантеистические размышления.

Некоторой популярностью одно время пользовалась его «Песня партий» (Parteilied, 1875).

Библиография

• Deutsche Arbeiterdichtung. Bd I. — Stuttgart. Dietz. 1893
• Liebe. Leben. Kampf. Gedichte. — Hamburg. 1876.

Литература

• Газенклевер, Вильгельм // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Вильгельм Газенклевер

Статья основана на материалах Литературной энциклопедии 1929—1939.

Отрывок, характеризующий Газенклевер, Вильгельм

Несмотря на то, что уже с 20 го числа августа почти все знакомые Ростовых повыехали из Москвы, несмотря на то, что все уговаривали графиню уезжать как можно скорее, она ничего не хотела слышать об отъезде до тех пор, пока не вернется ее сокровище, обожаемый Петя. 28 августа приехал Петя. Болезненно страстная нежность, с которою мать встретила его, не понравилась шестнадцатилетнему офицеру. Несмотря на то, что мать скрыла от него свое намеренье не выпускать его теперь из под своего крылышка, Петя понял ее замыслы и, инстинктивно боясь того, чтобы с матерью не разнежничаться, не обабиться (так он думал сам с собой), он холодно обошелся с ней, избегал ее и во время своего пребывания в Москве исключительно держался общества Наташи, к которой он всегда имел особенную, почти влюбленную братскую нежность.
По обычной беспечности графа, 28 августа ничто еще не было готово для отъезда, и ожидаемые из рязанской и московской деревень подводы для подъема из дома всего имущества пришли только 30 го.
С 28 по 31 августа вся Москва была в хлопотах и движении. Каждый день в Дорогомиловскую заставу ввозили и развозили по Москве тысячи раненых в Бородинском сражении, и тысячи подвод, с жителями и имуществом, выезжали в другие заставы. Несмотря на афишки Растопчина, или независимо от них, или вследствие их, самые противоречащие и странные новости передавались по городу. Кто говорил о том, что не велено никому выезжать; кто, напротив, рассказывал, что подняли все иконы из церквей и что всех высылают насильно; кто говорил, что было еще сраженье после Бородинского, в котором разбиты французы; кто говорил, напротив, что все русское войско уничтожено; кто говорил о московском ополчении, которое пойдет с духовенством впереди на Три Горы; кто потихоньку рассказывал, что Августину не ведено выезжать, что пойманы изменники, что мужики бунтуют и грабят тех, кто выезжает, и т. п., и т. п. Но это только говорили, а в сущности, и те, которые ехали, и те, которые оставались (несмотря на то, что еще не было совета в Филях, на котором решено было оставить Москву), – все чувствовали, хотя и не выказывали этого, что Москва непременно сдана будет и что надо как можно скорее убираться самим и спасать свое имущество. Чувствовалось, что все вдруг должно разорваться и измениться, но до 1 го числа ничто еще не изменялось. Как преступник, которого ведут на казнь, знает, что вот вот он должен погибнуть, но все еще приглядывается вокруг себя и поправляет дурно надетую шапку, так и Москва невольно продолжала свою обычную жизнь, хотя знала, что близко то время погибели, когда разорвутся все те условные отношения жизни, которым привыкли покоряться.