Гази-Мухаммад (сын Шамиля)

Гази-Мухаммад
Гази-Магомед, 1861 год</br> фотограф С. Левицкий
Дата рождения	1833(1833)
Место рождения	Гимры, Северо-Кавказский имамат
Дата смерти	1902(1902)
Место смерти	Медина, Османская империя
Принадлежность	Северо-Кавказский имамат Российская империя Российская империя Османская империя Османская империя
Род войск	кавалерия
Годы службы	до 1859 1866—1870 1871—1878
Звание	наиб маршал
Сражения/войны	Кавказская война Оборона Гуниба Русско-турецкая война (1877—1878) Даярское сражение Осада Баязета Бой при Баязете

Гази́-Мухамма́д (Гази́-Мухамме́д, Гази́-Магоме́т, Кази́-Муха́ммед, Кази́-Магома́, Кази́-Маго́м; 1833, Гимры, Дагестан — 1902, Медина, Османская империя) — сын имама Дагестана и Чечни Шамиля, до 1859 года каратинский наиб, умер в звании мушира (маршала) турецкой армии.

Биография

Гази-Мухаммад был вторым сыном имама Шамиля от первой его жены Фатимат. Родился в 1833 году в дагестанском горном селении Гимры. Имя ему дано было в честь первого имама Дагестана и Чечни Гази-Мухаммада. В малолетнем возрасте (7—8 лет), во время тяжёлой болезни Шамиля, на случай его смерти, Гази-Мухаммад был провозглашён его наследником, а регентом последнего был назначен наиб Албаз-Дебир. В январе 1848 года на съезде в Ведено Гази-Мухаммад вторично был утверждён наследником имама Дагестана и Чечни, а в 1850 году он назначен наибом Караты. Во время Кавказской войны Гази-Мухаммад руководил горскими отрядами против русской армии на Кавказе.

Во время Крымской войны (1853―1856), вместе со своим тестем Даниял-беком, отличился своим набегом на Кахетию (Грузию) в июле 1854 года. Несмотря на огромные потери среди горцев, понесённые ими в столкновениях с русскими частями и грузинскими милиционными подразделениями, в целом набег для горцев увенчался успехом. Мюридами была захвачена большая добыча и множество заложников, в числе которых была семья князя Д. А. Чавчавадзе (жена и четверо детей). Последняя, 10 (22) марта 1855 года, была обменяна на первого сына Шамиля Джамалуддина, отданного им во время штурма Ахульго генерал-лейтенанту Граббе, и находившегося уже к тому времени на русской службе в чине поручика. Между тем, Гази-Мухаммадом сильно интересовалось османское правительство, которое пристально следило за ходом войны на Кавказе. В мае 1855 года султан Абдул-Меджид I прислал Гази-Мухаммаду зелёное знамя пророка и орден с алмазной звездой, и пожалован чин паши.

25 августа (6) сентября 1859 года после взятия русскими войсками Гуниба, защищавшие его Шамиль со своим сыном Гази-Мухаммадом капитулировали. После этого они были отправлены в Москву, затем в Санкт-Петербург, а 10 (22) октября того же года прибыли к месту своей постоянной ссылки в Калугу. Там же 26 августа (7) сентября 1866 года он, вместе с отцом и со своим младшим братом Мухаммадом-Шапи, принял русское подданство и дал присягу на верность Царю и Отечеству.

В 1869 году Александр II позволил Шамилю отправиться на паломничество в Мекку, а после того как последний там тяжело заболел, в 1871 году царь позволил отправиться туда к своему отцу и Гази-Мухаммаду. 4 (16) февраля того же года в Медине умер Шамиль. Похоронив отца, Гази-Мухаммад оставил его семью в Таифе, а сам 17 (29) июля вернулся в Киев. 7 (19) августа он обратился к военному министру Д. А. Милютину с просьбой дать ему как старшему в роду единовременную пенсию Шамиля, которую он намерен использовать на содержание семьи покойного. С той же целью Гази-Мухаммад просил позволить ему временный отъезд в Турцию, где на тот момент находилась семья Шамиля. Александр II распорядился выплатить ему пенсию на него и на семью покойного в размере 15 тысяч рублей, и дал ему дополнительный отпуск для поездки в Турцию. 4 (16) декабря Гази-Мухаммад отплыл на пароходе из Одессы в Стамбул, где вопреки обещанию вернуться в Россию, поступил на службу в турецкую армию.

Во время русско-турецкой войны (1877―1878) Гази-Мухаммад, в чине генерал-лейтенанта Его Величества Султана Свиты, командовал 3-й кавалерийской бригадой, сформированной из представителей абхазских и черкесских мухаджиров, иммигрировавших после Кавказской войны в Османскую империю. В составе Алашкертского отряда мушира Исмаил-паши действовал против Эриванского отряда генерал-лейтенанта Тергукасова. Принимал участие в осаде русского гарнизона в Баязете, тщетно посылая ему при этом письма с предложением о капитуляции.

17 (29) апреля 1877 года в Чечне и Дагестане вспыхнуло восстание. Его возглавлял Алибек-Хаджи Алдамов, который ранее, возвращаясь из хаджа в Мекку, встречался в Стамбуле с Гази-Мухаммадом где обсуждал с ним план действий по поднятию восстания на Северном Кавказе. Туда от имени последнего были доставлены напечатанные золотыми буквами прокламации. Также османским правительством горцам была обещана военная помощь, главным образом иммигрантами с Кавказа под предводительством «наследника имама» Гази-Мухаммада. Однако турецкая армия стала терпеть от русской армии поражения, а восстание горцев было подавлено.

После войны в результате дворцовых интриг султан отстранил Гази-Мухаммада от службы и отправил его в почётную ссылку в Медину, присвоив ему, однако, звание мушира. Там же в 1902 году Гази-Мухаммад умер.

Семья

Был дважды женат.

Жёны:

1. Каримат (Керимат) (с 1851 года) — дочь илисуйского султана, генерал-майора русской службы, а затем наиба имама Шамиля, Даниял-бека. По отзыву М. Н. Чичаговой, Каримат имела привлекательную внешность, за что получила прозвище «Роза Кавказа», однако в любви не отвечала Гази-Мухаммаду взаимностью. Умерла в мае 1862 года в Калуге от чахотки. Похоронена на родине, в городе Нуха.
2. Хабибат.

Дети (от 2-го брака):

• дочь Нафисат (1864, Калуга — 1873, Стамбул);
• дочь Эмире Нафисат (1873, Стамбул — ?).

Ссылки

• mr. Abdulmajidov. [карата.рф/?p=261 Гази-Магомед] (рус.). Карата.рф (5 февраля 2011).
• Кречетников А. [news.bbc.co.uk/hi/russian/russia/newsid_4335000/4335818.stm Рай под сенью сабель] (рус.). BBC Russian (12 октября 2005).

Отрывок, характеризующий Гази-Мухаммад (сын Шамиля)

«Так уж всё кончено! – думал он. – И как это всё сделалось? Так быстро! Теперь я знаю, что не для нее одной, не для себя одного, но и для всех это должно неизбежно свершиться. Они все так ждут этого , так уверены, что это будет, что я не могу, не могу обмануть их. Но как это будет? Не знаю; а будет, непременно будет!» думал Пьер, взглядывая на эти плечи, блестевшие подле самых глаз его.
То вдруг ему становилось стыдно чего то. Ему неловко было, что он один занимает внимание всех, что он счастливец в глазах других, что он с своим некрасивым лицом какой то Парис, обладающий Еленой. «Но, верно, это всегда так бывает и так надо, – утешал он себя. – И, впрочем, что же я сделал для этого? Когда это началось? Из Москвы я поехал вместе с князем Васильем. Тут еще ничего не было. Потом, отчего же мне было у него не остановиться? Потом я играл с ней в карты и поднял ее ридикюль, ездил с ней кататься. Когда же это началось, когда это всё сделалось? И вот он сидит подле нее женихом; слышит, видит, чувствует ее близость, ее дыхание, ее движения, ее красоту. То вдруг ему кажется, что это не она, а он сам так необыкновенно красив, что оттого то и смотрят так на него, и он, счастливый общим удивлением, выпрямляет грудь, поднимает голову и радуется своему счастью. Вдруг какой то голос, чей то знакомый голос, слышится и говорит ему что то другой раз. Но Пьер так занят, что не понимает того, что говорят ему. – Я спрашиваю у тебя, когда ты получил письмо от Болконского, – повторяет третий раз князь Василий. – Как ты рассеян, мой милый.
Князь Василий улыбается, и Пьер видит, что все, все улыбаются на него и на Элен. «Ну, что ж, коли вы все знаете», говорил сам себе Пьер. «Ну, что ж? это правда», и он сам улыбался своей кроткой, детской улыбкой, и Элен улыбается.
– Когда же ты получил? Из Ольмюца? – повторяет князь Василий, которому будто нужно это знать для решения спора.
«И можно ли говорить и думать о таких пустяках?» думает Пьер.
– Да, из Ольмюца, – отвечает он со вздохом.
От ужина Пьер повел свою даму за другими в гостиную. Гости стали разъезжаться и некоторые уезжали, не простившись с Элен. Как будто не желая отрывать ее от ее серьезного занятия, некоторые подходили на минуту и скорее отходили, запрещая ей провожать себя. Дипломат грустно молчал, выходя из гостиной. Ему представлялась вся тщета его дипломатической карьеры в сравнении с счастьем Пьера. Старый генерал сердито проворчал на свою жену, когда она спросила его о состоянии его ноги. «Эка, старая дура, – подумал он. – Вот Елена Васильевна так та и в 50 лет красавица будет».
– Кажется, что я могу вас поздравить, – прошептала Анна Павловна княгине и крепко поцеловала ее. – Ежели бы не мигрень, я бы осталась.
Княгиня ничего не отвечала; ее мучила зависть к счастью своей дочери.
Пьер во время проводов гостей долго оставался один с Элен в маленькой гостиной, где они сели. Он часто и прежде, в последние полтора месяца, оставался один с Элен, но никогда не говорил ей о любви. Теперь он чувствовал, что это было необходимо, но он никак не мог решиться на этот последний шаг. Ему было стыдно; ему казалось, что тут, подле Элен, он занимает чье то чужое место. Не для тебя это счастье, – говорил ему какой то внутренний голос. – Это счастье для тех, у кого нет того, что есть у тебя. Но надо было сказать что нибудь, и он заговорил. Он спросил у нее, довольна ли она нынешним вечером? Она, как и всегда, с простотой своей отвечала, что нынешние именины были для нее одними из самых приятных.
Кое кто из ближайших родных еще оставались. Они сидели в большой гостиной. Князь Василий ленивыми шагами подошел к Пьеру. Пьер встал и сказал, что уже поздно. Князь Василий строго вопросительно посмотрел на него, как будто то, что он сказал, было так странно, что нельзя было и расслышать. Но вслед за тем выражение строгости изменилось, и князь Василий дернул Пьера вниз за руку, посадил его и ласково улыбнулся.
– Ну, что, Леля? – обратился он тотчас же к дочери с тем небрежным тоном привычной нежности, который усвоивается родителями, с детства ласкающими своих детей, но который князем Василием был только угадан посредством подражания другим родителям.
И он опять обратился к Пьеру.
– Сергей Кузьмич, со всех сторон , – проговорил он, расстегивая верхнюю пуговицу жилета.
Пьер улыбнулся, но по его улыбке видно было, что он понимал, что не анекдот Сергея Кузьмича интересовал в это время князя Василия; и князь Василий понял, что Пьер понимал это. Князь Василий вдруг пробурлил что то и вышел. Пьеру показалось, что даже князь Василий был смущен. Вид смущенья этого старого светского человека тронул Пьера; он оглянулся на Элен – и она, казалось, была смущена и взглядом говорила: «что ж, вы сами виноваты».
«Надо неизбежно перешагнуть, но не могу, я не могу», думал Пьер, и заговорил опять о постороннем, о Сергее Кузьмиче, спрашивая, в чем состоял этот анекдот, так как он его не расслышал. Элен с улыбкой отвечала, что она тоже не знает.
Когда князь Василий вошел в гостиную, княгиня тихо говорила с пожилой дамой о Пьере.
– Конечно, c'est un parti tres brillant, mais le bonheur, ma chere… – Les Marieiages se font dans les cieux, [Конечно, это очень блестящая партия, но счастье, моя милая… – Браки совершаются на небесах,] – отвечала пожилая дама.
Князь Василий, как бы не слушая дам, прошел в дальний угол и сел на диван. Он закрыл глаза и как будто дремал. Голова его было упала, и он очнулся.
– Aline, – сказал он жене, – allez voir ce qu'ils font. [Алина, посмотри, что они делают.]
Княгиня подошла к двери, прошлась мимо нее с значительным, равнодушным видом и заглянула в гостиную. Пьер и Элен так же сидели и разговаривали.
– Всё то же, – отвечала она мужу.
Князь Василий нахмурился, сморщил рот на сторону, щеки его запрыгали с свойственным ему неприятным, грубым выражением; он, встряхнувшись, встал, закинул назад голову и решительными шагами, мимо дам, прошел в маленькую гостиную. Он скорыми шагами, радостно подошел к Пьеру. Лицо князя было так необыкновенно торжественно, что Пьер испуганно встал, увидав его.
– Слава Богу! – сказал он. – Жена мне всё сказала! – Он обнял одной рукой Пьера, другой – дочь. – Друг мой Леля! Я очень, очень рад. – Голос его задрожал. – Я любил твоего отца… и она будет тебе хорошая жена… Бог да благословит вас!…
Он обнял дочь, потом опять Пьера и поцеловал его дурно пахучим ртом. Слезы, действительно, омочили его щеки.
– Княгиня, иди же сюда, – прокричал он.
Княгиня вышла и заплакала тоже. Пожилая дама тоже утиралась платком. Пьера целовали, и он несколько раз целовал руку прекрасной Элен. Через несколько времени их опять оставили одних.
«Всё это так должно было быть и не могло быть иначе, – думал Пьер, – поэтому нечего спрашивать, хорошо ли это или дурно? Хорошо, потому что определенно, и нет прежнего мучительного сомнения». Пьер молча держал руку своей невесты и смотрел на ее поднимающуюся и опускающуюся прекрасную грудь.
– Элен! – сказал он вслух и остановился.
«Что то такое особенное говорят в этих случаях», думал он, но никак не мог вспомнить, что такое именно говорят в этих случаях. Он взглянул в ее лицо. Она придвинулась к нему ближе. Лицо ее зарумянилось.
– Ах, снимите эти… как эти… – она указывала на очки.
Пьер снял очки, и глаза его сверх той общей странности глаз людей, снявших очки, глаза его смотрели испуганно вопросительно. Он хотел нагнуться над ее рукой и поцеловать ее; но она быстрым и грубым движеньем головы пeрехватила его губы и свела их с своими. Лицо ее поразило Пьера своим изменившимся, неприятно растерянным выражением.
«Теперь уж поздно, всё кончено; да и я люблю ее», подумал Пьер.
– Je vous aime! [Я вас люблю!] – сказал он, вспомнив то, что нужно было говорить в этих случаях; но слова эти прозвучали так бедно, что ему стало стыдно за себя.
Через полтора месяца он был обвенчан и поселился, как говорили, счастливым обладателем красавицы жены и миллионов, в большом петербургском заново отделанном доме графов Безухих.


Старый князь Николай Андреич Болконский в декабре 1805 года получил письмо от князя Василия, извещавшего его о своем приезде вместе с сыном. («Я еду на ревизию, и, разумеется, мне 100 верст не крюк, чтобы посетить вас, многоуважаемый благодетель, – писал он, – и Анатоль мой провожает меня и едет в армию; и я надеюсь, что вы позволите ему лично выразить вам то глубокое уважение, которое он, подражая отцу, питает к вам».)
– Вот Мари и вывозить не нужно: женихи сами к нам едут, – неосторожно сказала маленькая княгиня, услыхав про это.
Князь Николай Андреич поморщился и ничего не сказал.
Через две недели после получения письма, вечером, приехали вперед люди князя Василья, а на другой день приехал и он сам с сыном.
Старик Болконский всегда был невысокого мнения о характере князя Василья, и тем более в последнее время, когда князь Василий в новые царствования при Павле и Александре далеко пошел в чинах и почестях. Теперь же, по намекам письма и маленькой княгини, он понял, в чем дело, и невысокое мнение о князе Василье перешло в душе князя Николая Андреича в чувство недоброжелательного презрения. Он постоянно фыркал, говоря про него. В тот день, как приехать князю Василью, князь Николай Андреич был особенно недоволен и не в духе. Оттого ли он был не в духе, что приезжал князь Василий, или оттого он был особенно недоволен приездом князя Василья, что был не в духе; но он был не в духе, и Тихон еще утром отсоветывал архитектору входить с докладом к князю.
– Слышите, как ходит, – сказал Тихон, обращая внимание архитектора на звуки шагов князя. – На всю пятку ступает – уж мы знаем…
Однако, как обыкновенно, в 9 м часу князь вышел гулять в своей бархатной шубке с собольим воротником и такой же шапке. Накануне выпал снег. Дорожка, по которой хаживал князь Николай Андреич к оранжерее, была расчищена, следы метлы виднелись на разметанном снегу, и лопата была воткнута в рыхлую насыпь снега, шедшую с обеих сторон дорожки. Князь прошел по оранжереям, по дворне и постройкам, нахмуренный и молчаливый.