Гайдн, Йозеф

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Гайдн, Франц Йозеф»)
Перейти к: навигация, поиск
Франц Йозеф Гайдн

Портрет работы Томаса Харди, 1792
Основная информация
Полное имя

Франц Йозеф Гайдн

Дата рождения

31 марта 1732(1732-03-31)

Место рождения

Рорау, эрцгерцогство Австрия
(ныне — в федеральной земле Нижняя Австрия)

Дата смерти

31 мая 1809(1809-05-31) (77 лет)

Место смерти

город Вена,
Австрийская империя

Страна

Австрийская империя

Профессии

композитор

Франц Йо́зеф Гайдн (нем. Franz Joseph Haydn[1], 31 марта 1732[2]31 мая 1809) — австрийский композитор, представитель венской классической школы, один из основоположников таких музыкальных жанров, как симфония и струнный квартет. Создатель мелодии, впоследствии лёгшей в основу гимнов Германии и Австро-Венгрии. Сын каретного мастера[3].





Биография

Йозеф Гайдн родился в имении графов Гаррахов — нижнеавстрийской деревне Рорау, недалеко от границы с Венгрией, в семье каретного мастера Маттиаса Гайдна (1699—1763). Родители, серьёзно увлекавшиеся вокалом и любительским музицированием, обнаружили в мальчике музыкальные способности и в 1737 году отправили его к родственникам в город Хайнбург-на-Дунае, где Йозеф стал учиться хоровому пению и музыке. В 1740 году его заметил Георг фон Рейттер, директор капеллы венского собора святого Стефана. Рейттер взял талантливого мальчика в капеллу, и тот в течение девяти лет (с 1740 по 1749 годы) пел в хоре (в том числе несколько лет — вместе со своими младшими братьями) собора святого Стефана в Вене, где обучался также игре на инструментах[4].

Капелла была для маленького Гайдна единственной школой. По мере развития его способностей ему стали поручать трудные сольные партии. Вместе с хором Гайдн часто выступал на городских празднествах, свадьбах, похоронах, принимал участие в придворных торжествах. Одним из таких событий было отпевание Антонио Вивальди в 1741 году.

Юность

В 1749 году у Йозефа стал ломаться голос, и его выгнали из хора. Последующий десятилетний период был для него весьма трудным. Йозеф брался за разную работу, в том числе был слугой и некоторое время был аккомпаниатором у итальянского композитора и преподавателя пения Никола Порпоры, у которого он также брал уроки композиции. Гайдн старался восполнять пробелы в своём музыкальном образовании, усердно занимаясь изучением творений Эммануила Баха и теорией композиции. Изучение музыкальных произведений предшественников и теоретических трудов И. Фукса, И. Маттезона и других восполнило Йозефу Гайдну отсутствие систематического музыкального образования. Написанные им в это время сонаты для клавесина были изданы и обратили на себя внимание. Первыми крупными его сочинениями были две мессы brevis, F-dur и G-dur, написанные Гайдном в 1749 году ещё до ухода его из капеллы собора святого Стефана. В 50-х годах XVIII века Йозеф написал целый ряд произведений, положивших начало его известности как композитора: зингшпиль «Хромой бес» (был поставлен в 1752 году в Вене и других городах Австрии, не сохранился до наших дней), дивертисменты и серенады, струнные квартеты для музыкального кружка барона Фюрнберга[3], около десятка квартетов (1755), первая симфония (1759).

В период с 1754 по 1756 год Гайдн работал при венском дворе на правах свободного художника. В 1759 году он получил должность капельмейстера при дворе графа Карла фон Морцина, где под его началом оказался небольшой оркестр — для него композитор сочинил свои первые симфонии[3]. Однако вскоре фон Морцин начал испытывать финансовые трудности и прекратил деятельность своего музыкального проекта.

В 1760 году Гайдн женился на Марии-Анне Келлер. Детей у них не было, о чём композитор весьма сожалел. Жена холодно относилась к его профессиональной деятельности, использовала его партитуры на папильотки и подставки для паштета[5]. Брак был несчастливый[6], однако законы того времени не позволяли им разойтись. Оба завели себе любовников[7].

Служба при дворе князей Эстерхази

После расформирования в 1761 году музыкального проекта потерпевшего финансовый крах графа фон Морцина, Йозефу Гайдну была предложена аналогичная работа у князя Павла Антона Эстерхази — главы крайне богатой венгерской семьи Эстерхази. Поначалу Гайдн занимал должность вице-капельмейстера, однако он сразу же был допущен к руководству большинством музыкальных учреждений Эстерхази, наравне со старым капельмейстером Грегором Вернером, сохранившим абсолютные полномочия только для церковной музыки. В 1766 году в жизни Гайдна произошло судьбоносное событие — после смерти Грегора Вернера он возведён в капельмейстеры при дворе князей Эстерхази, одной из самых влиятельных и могущественных аристократических семей Венгрии и Австрии. В обязанности капельмейстера входило сочинение музыки, руководство оркестром, камерное музицирование перед патроном и постановка опер.

1779 год становится переломным в карьере Йозефа Гайдна — был пересмотрен его контракт: в то время как ранее все его композиции были собственностью семьи Эстерхази, то теперь ему было разрешено писать для других и продавать свои работы издателям. Вскоре с учётом этого обстоятельства, Гайдн переносит акцент в своей композиторской деятельности: меньше пишет опер и больше создаёт квартетов и симфоний. Кроме того, он ведёт переговоры с несколькими издателями, как австрийскими так и зарубежными. О заключении Гайдном нового трудового договора Джонс пишет: «Этот документ подействовал в качестве катализатора на пути к следующему этапу карьеры Гайдна — достижение международной популярности. К 1790 году Гайдн находился в парадоксальном, если не сказать странном положении: будучи ведущим композитором Европы, но связанный действием подписанного ранее контракта, тратил своё время в качестве капельмейстера в отдалённом дворце в венгерской деревне»[8].

За почти тридцатилетнюю карьеру при дворе Эстерхази композитор сочинил большое количество произведений, его известность растёт. В 1781 году во время пребывания в Вене Гайдн познакомился и подружился с Вольфгангом Амадеем Моцартом. Он давал уроки музыки Сигизмунду фон Нейкому, который в дальнейшем стал его близким другом.

11 февраля 1785 года Гайдн был посвящён в масонскую ложу «К истинной гармонии» («Zur wahren Eintracht»). Моцарт не смог присутствовать на посвящении, так как был на концерте своего отца Леопольда.

На протяжении XVIII века в ряде стран (Италии, Германии, Австрии, Франции и других) происходили процессы формирования новых жанров и форм инструментальной музыки, окончательно сложившихся и достигших своей вершины в так называемой «венской классической школе» — в творчестве Гайдна, Моцарта и Бетховена. Вместо полифонической фактуры большое значение приобрела гомофонно-гармоническая фактура, но при этом в крупные инструментальные произведения зачастую включались полифонические эпизоды, динамизирующие музыкальную ткань.

Таким образом, годы службы (1761—1790) у венгерских князей Эстерхази способствовали расцвету творческой деятельности Гайдна, пик которой приходится на 80 — 90-е годы XVIII века, когда были созданы зрелые квартеты (начиная с опуса 33), 6 Парижских (1785—86) симфоний, оратории, мессы и другие произведения. Прихоти мецената нередко заставляли Йозефа поступаться творческой свободой. Вместе с тем работа с руководимыми им оркестром и хором благотворно сказалась на его развитии как композитора. Для капеллы и домашнего театра Эстерхази написано большинство симфоний (в том числе получившая широкую известность «Прощальная», 1772) и опер композитора. Поездки Гайдна в Вену позволили ему общаться с виднейшими из современников, в частности с Вольфгангом Амадеем Моцартом[3].

Снова свободный музыкант

В 1790 году, после смерти Николая Эстерхази, его сын и преемник, князь Антон Эстерхази, не будучи любителем музыки, распустил оркестр. В 1791 году Гайдн получил контракт на работу в Англии. Впоследствии он много работал в Австрии и Великобритании. Две поездки в Лондон (1791—1792 и 1794—1795) по приглашению организатора «Абонементных концертов» скрипача И. П. Заломона, где он для концертов Заломона написал свои лучшие симфонии [12 Лондонских (1791—1792, 1794—1795) симфоний], расширили кругозор, ещё более упрочили славу и способствовали росту популярности Гайдна[3]. В Лондоне Гайдн собирал огромные аудитории: на концерты Гайдна собиралось огромное количество слушателей, что повышало его известность, способствовало сбору больши́х прибылей и, в конечном итоге, позволило стать финансово обеспеченным[9]. В 1791 году Йозефу Гайдну присуждена степень почётного доктора Оксфордского университета.

Проезжая через Бонн в 1792 году, он познакомился с молодым Бетховеном и взял его в ученики.

Последние годы

Гайдн вернулся и поселился в Вене в 1795 году. К тому времени принц Антон умер и его преемник Николай II предложил возродить музыкальные учреждения Эстерхази под руководством Гайдна, выступающим снова в роли капельмейстера. Гайдн принял предложение и занял предлагаемую вакансию, хотя и на неполный рабочий день. Он провёл своё лето с Эстерхази в городе Айзенштадт, и в течение нескольких лет написал шесть месс. Но к этому времени Гайдн становится общественным деятелем в Вене и проводит бо́льшую часть своего времени в своём собственном большом доме в Гумпендорфе (нем. Gumpendorf)[10], где написал несколько работ для публичного исполнения. Среди прочего, в Вене Гайдн написал две свои знаменитые оратории: «Сотворение мира» (1798) и «Времена года» (1801), в которых композитор развил традиции лирико-эпических ораторий Г. Ф. Генделя. Оратории Йозефа Гайдна отмечены новой для этого жанра сочной бытовой характерностью, красочным воплощением явлений природы, в них раскрывается мастерство композитора как колориста[3].

Гайдн пробовал свои силы во всех родах музыкального сочинения, однако не во всех жанрах его творчество проявлялось с одинаковой силой. В области инструментальной музыки он справедливо считается одним из крупнейших композиторов второй половины XVIII и начала XIX веков. Величие Йозефа Гайдна как композитора максимально проявилось в двух итоговых его сочинениях: больших ораториях — «Сотворение мира» (1798) и «Времена года» (1801). Оратория «Времена года» может служить образцовым эталоном музыкального классицизма. Под конец жизни Гайдн пользовался громадной популярностью. В последующие годы этот успешный для творчества Гайдна период сталкивается с началом старости и пошатнувшимся здоровьем — теперь композитор должен бороться, чтобы завершить свои начатые работы. Работа над ораториями подорвала силы композитора. Последними его произведениями стали «Harmoniemesse» (1802) и неоконченный струнный квартет опус 103 (1802). Примерно к 1802 году, его состояние ухудшилось до такой степени, что он стал физически не в состоянии сочинять[11]. Последние наброски относятся к 1806 году, после этой даты Гайдн уже не писал ничего.

Скончался композитор в Вене. Он умер в возрасте 77 лет 31 мая 1809 года, вскоре после нападения на Вену французской армии под предводительством Наполеона. Среди его последних слов была попытка успокоить своих слуг, когда в окрестностях дома упало пушечное ядро[12]: «Не бойтесь, дети мои, ибо там, где Гайдн, никакого вреда быть не может». Две недели спустя, 15 июня 1809 года, в церкви Шотландского монастыря (нем. Shottenkirche) состоялась панихида, на которой был исполнен Реквием Моцарта.

Творческое наследие

Композитор создал 24 оперы, написал 104 симфонии, 83 струнных квартета, 52 фортепианные (клавирные) сонаты, 126 трио для баритона, увертюры, марши, танцы, дивертисменты для оркестра и разных инструментов, концерты для клавира и других инструментов, оратории, различные пьесы для клавира, песни, каноны, обработки шотландских, ирландских, валлийских песен для голоса с фортепиано (скрипкой или виолончелью по желанию). Среди сочинений 3 оратории («Сотворение мира», «Времена года» и «Семь слов Спасителя на кресте»), 14 месс и другие духовные произведения[3].

Список произведений содержится в Каталоге Хобокена.

Камерная музыка

  • 12 сонат для скрипки и фортепиано (в том числе соната ми минор, соната Ре мажор)
  • 83 струнных квартета для двух скрипок, альта и виолончели
  • 7 дуэтов для скрипки и альта
  • 40 трио для фортепиано, скрипки (или флейты) и виолончели
  • 21 трио для 2 скрипок и виолончели
  • 126 трио для баритона, альта (скрипки) и виолончели
  • 11 трио для смешанных духовых и струнных инструментов

Концерты

36 концертов для одного или нескольких инструментов с оркестром, в том числе:

Вокальные произведения

Оперы

Всего 24 оперы, в том числе:

Оратории

14 ораторий, в том числе:

Мессы

14 месс, среди которых :

  • малая месса (Missa brevis, F-dur, около 1750)
  • большая органная месса Es-dur (1766)
  • месса в честь св. Николая (Missa in honorem Sancti Nicolai, G-dur, 1772)
  • месса св. Цецилии (Missa Sanctae Caeciliae, c-moll, между 1769 и 1773)
  • малая органная месса (В-dur, 1778)
  • Мариацелльская месса (Mariazellermesse, C-dur, 1782)
  • месса с литаврами, или Месса времён войны (Paukenmesse, C-dur, 1796)
  • месса Heiligmesse (B-dur, 1796)
  • Нельсон-месса (Nelson-Messe, d-moll, 1798)
  • месса Тереза (Theresienmesse, B-dur, 1799)
  • месса с темой из оратории «Сотворение мира» (Schopfungsmesse, B-dur, 1801)
  • месса с духовыми инструментами (Harmoniemesse, B-dur, 1802)

Симфоническая музыка

См. Список симфоний Гайдна

104 симфонии, в том числе:

Произведения для фортепиано

Память

  • В Вене создан дом-музей, в котором композитор провёл последние годы жизни.
  • В честь Гайдна назван кратер на планете Меркурий.

В художественной литературе

В нумизматике и филателии

Напишите отзыв о статье "Гайдн, Йозеф"

Примечания

  1. немецкое произношение имени 
  2. Достоверных сведений о дате рождения композитора нет, официальные данные говорят только о крещении Гайдна, которое произошло 1 апреля 1732 года. Сообщения самого Гайдна и его родственников о дате его рождения различаются — это может быть 31 марта или 1 апреля 1732 года. Сам Гайдн называл днём своего рождения 31 марта, так как не хотел прослыть «апрельским дураком» (Новак Л. [www.libclassicmusic.ru/book_18.html Йозеф Гайдн. Жизнь, творчество, историческое значение]. — М., 1973. — стр. 93-94).
  3. 1 2 3 4 5 6 7 Гайдн Франц Иозеф / П. А. Вульфиус // Газлифт — Гоголево. — М. : Советская энциклопедия, 1971. — (Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров ; 1969—1978, т. 6).</span>
  4. Соловьёв Н. Ф. Гайдн, Йозеф // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  5. [www.etextlib.ru/Book/Details/18402 А. К. Кенигсберг Л. В. Михеева, 111 симфоний]
  6. See, e.g., Geiringer 1982, pp. 36–40
  7. Mrs. Haydn’s paramour (1770) was Ludwig Guttenbrunn, an artist who produced the portrait of Haydn seen above (Landon & Jones 1988, С. 109). Joseph Haydn had a long relationship, starting in 1779, with the singer Luigia Polzelli, and was probably the father of her son Antonio (Landon & Jones 1988, С. 116).
  8. Jones (2009b:136)
  9. According to Jones, the London visits yielded a net profit of 15,000 florins. Haydn continued to prosper after the visits and at his death left an estate valued at 55,713 florins. These were substantial sums; for comparison, the house he bought in Gumpendorf in 1793 (and then remodeled) cost only 1370 florins (all figures from Jones 2009:144-46).
  10. The house, at Haydngasse 19, has since 1899 been a Haydn museum ([www.planetware.com/vienna/haydn-museum-a-w-hayd.htm], [www.wienmuseum.at/de/standorte/ansicht.html?tx_wxlocation_pi2[showUid]=27&cHash=0a55f69cfa]).
  11. Diagnosis was uncertain in Haydn’s day, so the precise illness is unlikely ever to be identified. Haydn’s symptoms were weakness, dizziness, inability to concentrate, and painfully swollen legs (Jones 2009a:146). Jones (2009b:216) suggests that Haydn suffered from arteriosclerosis.
  12. Geiringer 1982, С. 189
  13. </ol>

Литература

  • Новак Л. Йозеф Гайдн. Жизнь, творчество, историческое значение = Joseph Haydn. Leben, Bedeutung und Werk / Перевод с немецкого Д. Каравкина и Вс. Розанова. — М.: «Музыка», 1973. — 448 с. — 10 000 экз.
  • Альшванг А. А. Иосиф Гайдн. — М.—Л., 1947.
  • Альшванг А. И. Гайдн, в кн.: Избр. соч. — М.., т. 2, 1965.
  • Кремлев Ю. А. Йозеф Гайдн. Очерк жизни и творчества. — М., 1972.
  • Рабинович А. С. Гайдн, в кн.: Избр. статьи и материалы. — М., 1959.
  • Вольман Б. Наследие Гайдна в России. // «Советская музыка», 1959, № 6.
  • Баттерворт Н. Гайдн. — Челябинск, 1999.
  • Й. Гайдн — І. Котляревський: мистецтво оптимізму. Проблеми взаємодії мистецтва, педагогіки та теорії і практики освіти: Збірник наукових праць / Ред.‑упорядн. — Л. В. Русакова. Вип. 27. — Харків, 2009. — 298 с. — ISBN 978-966-8661-55-6.  (укр.)
  • Arnold Werner-Jensen. Joseph Haydn. — München: Verlag C. H. Beck, 2009. — ISBN 978-3-406-56268-6.  (нем.)
  • Botstiber Н. Haydn. — Bd 3. — Lpz., 1927.
  • Dies. Haydn’s Biographie. — Вена, 1810. (нем.)
  • Geiringer К. Haydn. A creative life in music. — N. Y., 1963. (англ.)
  • Haydn Jahrbuch, hrsg. von H. C. R. Landon. — Bd 1—6. — W., 1962—69. (англ.)
  • Hoboken A. van, Thematisch-bibliographisches Werkverzeichnis. — Bd I. — Mainz, 1957.
  • H. C. Robbins Landon. The Symphonies of Joseph Haydn. — Universal Edition and Rockliff, 1955. (англ.)
  • Koch L. J. Haydn, [Bibliographic]. — Bdpst., 1932.
  • Landon, H. C. Robbins; Jones, David Wyn. Haydn: His Life and Music. — Indiana University Press, 1988. — ISBN 978-0-253-37265-9(англ.)
  • Landon H. C. R. The symphonies of J. Haydn. — L., 1955. (англ.)
  • Ludwig. Joseph Haydn. Ein Lebensbild. — Нордг., 1867. (нем.)
  • Lutz Görner Joseph Haydn. Sein Leben, seine Musik. 3 CDs mit viel Musik nach der Biographie von Hans-Josef Irmen. KKM Weimar 2008. — ISBN 978-3-89816-285-2.
  • Nowak L. J. Haydn. — W.Lpz.—Z., 1951.
  • Pohl. Mozart und Haydn in London. — Вена, 1867. (нем.)
  • Pohl. Joseph Haydn. — Берлин, 1875. (нем.)
  • Pohi С. F. Joseph Haydn, Bd l—2. — Lpz., 1875—82. (нем.)
  • Webster, James; Feder, Georg (2001). «Joseph Haydn». The New Grove Dictionary of Music and Musicians. Published separately as a book: (2002) The New Grove Haydn. — N. Y.: Macmillan. 2002. — ISBN 0-19-516904-2

Ссылки

  • Гайдн: ноты произведений на International Music Score Library Project
  • [mus-info.ru/composers/gaidn.shtml Гайдн Франц Йозеф — Жизнь и творчество]
  • [haydn.ru/2.php Жизненный и творческий путь Гайдна]
  • [www.alenmusic.narod.ru/Stati/gaydn.html Йозеф Гайдн. Список основных произведений]
  • [artofpiano.ru/person.php?p=haydn Записи сонат и других произведений для фортепиано Гайдна]
  • [www.haydn107.com/ Партитуры симфоний Гайдна]
  • [www.sinor.ru/~raritet/ Гайдн. Полные либретто опер на русском языке]

Отрывок, характеризующий Гайдн, Йозеф

– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.