Гайдуков, Николай Михайлович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Николай Михайлович Гайдуков
Дата рождения:

20 ноября (2 декабря) 1874(1874-12-02)

Место рождения:

Гусь-Хрустальный

Дата смерти:

29 ноября 1928(1928-11-29) (53 года)

Место смерти:

Минск

Место работы:

Ботанический сад БИН РАН

Альма-матер:

Московский университет

Известен как:

биолог-альголог

Систематик живой природы
Автор наименований ряда ботанических таксонов. В ботанической (бинарной) номенклатуре эти названия дополняются сокращением «Gaidukov».
[www.ipni.org/ipni/idAuthorSearch.do?id=29240-1 Персональная страница] на сайте IPNI


Страница на Викивидах

Никола́й Миха́йлович Гайдуко́в (20 ноября (2 декабря) 1874, Гусь-Хрустальный29 ноября 1928, Минск) — советский ботаник-альголог.



Биография

Николай Гайдуков 20 ноября (2 декабря) 1874 года в городе Гусь-Хрустальный.

Успешно окончил Московский университет (1898) и преподавал в высших учебных заведениях Петербурга, Киева, Москвы, Иваново-Вознесенска, Минска.

Работал в Петроградском ботаническом саду, а также на заводах К. Цейса в Йене 19051910. Заведующий кафедрой ботаники Белорусского университета (1924-1928).

Основные труды по физиологии и экологии пресноводных водорослей и применению ультрамикроскопа в цитологии растений, а также по семеноведению.

Н. М. Гайдуков — один из авторов Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона, где занимался статьями, связанными с ботаникой[1].

Николай Михайлович Гайдуков умер 29 ноября 1928 года в Минске.

Напишите отзыв о статье "Гайдуков, Николай Михайлович"

Примечания

Литература

  • Русские ботаники. Биографо-библиографический словарь / Сост. С. Ю. Липшиц. — Т. 2. — М., 1947. — С. 217—219.
  • Гайдуков Николай Михайлович // Биографический справочник. — Мн.: Белорусская сов. энц., 1982. — Т. 5. — С. 134. — 737 с.

Отрывок, характеризующий Гайдуков, Николай Михайлович

Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.


Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.