Гайке, Вольф-Дитрих

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Вольф-Дитрих Гайке
нем. Wolf-Dietrich Heike
Дата рождения	1913(1913)
Место рождения	Пруссия, Германская империя
Дата смерти	30 ноября 1994(1994-11-30)
Место смерти	Лентинг, Бавария, ФРГ
Принадлежность	Третий рейх Третий рейх
Род войск	вермахт
Годы службы	1939—1945
Звание	майор
Часть	30-я пехотная дивизия 110-я пехотная дивизия 15-я танковая дивизия 122-я пехотная дивизия
Командовал	штаб 14-й дивизии СС «Галиция»
Сражения/войны	Вторая мировая война Польская кампания вермахта Французская кампания Операция «Тайфун» Львовско-Сандомирская операция Битва за Броды (1944)
Награды и премии
В отставке	писатель, рабочий завода Audi

Вольф-Дитрих Гайке (нем. Wolf-Dietrich Heike; 1913, Пруссия, Германская империя — 30 ноября 1994, Лентинг, Бавария, ФРГ) — немецкий военачальник, участник Второй мировой войны, майор вермахта и начальник штаба 14-й дивизии СС «Галиция».

Биография

Молодость

Происходит из старинного немецкого рода. Окончив военную академию Мюнхена, продолжил отцовское дело и заступил на службу в вермахт.

Вторая мировая война

Войну начал в составе 30-й пехотной дивизии на польском и французском фронтах. Во время войны на Восточном фронте принимал участие в военных приготовлениях Генерального штаба Вермахта во время операции «Тайфун». С 17 по 31 августа 1942 был штабным офицером 110-1 пехотной дивизии, с 1 сентября по 18 октября 1942 состоял при 15-й танковой дивизии. С 15 марта по 25 июня 1943 учился в Военной академии Берлина, с 26 июня по 6 декабря 1943 находился при штабе 122-й пехотной дивизии.

1 января 1944 Гайке в звании майора вермахта направлен в 14-ю гренадерскую дивизию Ваффен-СС «Галиция». В отличие от других членов штаба, он не состоял в СС. Вместе с командиром дивизии, генералом Фрицем Фрейтагом он вёл переговоры с высшим авторитетными чинами вермахта и НСДАП, а также лично с Генрихом Гиммлером и губернатором дистрикта Галиция Отто Вехтером. Также он находился в постоянном контакте с референтом украинских старшин Дмитрием Палиевым. Гайке состоял при штабе дивизии вплоть до конца войны.

Согласно его воспоминаниям в мемуарах, отношения в дивизии СС «Галиция» между украинскими и немецкими военнослужащими были довольно натянутыми, поскольку зачастую приказы Фрайтага оставались непонятными для украинцев, и им постоянно был нужен переводчик. Фрайтаг не мог смириться с тем фактом, что в его дивизии несут службу хотя и признанные Гиммлером как «лица арийского происхождения», но не онемеченные до конца солдаты. Во время Львовско-Сандомирской операции Гайке был свидетелем того, как рядовой состав дивизии впадал в панику после артиллерийского обстрела со стороны советских войск, хотя никто из них прямо не переходил на сторону противника. Вместе с тем неумелые действия командования (сам Гайке отрицал вину рядовых солдат) привели к окружению и разгрому дивизии, а также потерям от 17 до 30 тысяч человек.

За годы войны Гайке был награждён Железными крестами 2-го и 1-го классов.

После войны

Часть дивизии сдалась в плен британским и американским войскам после капитуляции Германии. Около двух лет Гайке пробыл в лагере военнопленных, однако был освобождён ввиду отсутствия каких-либо серьёзных преступлений. В 1947 году, ещё будучи в плену, он начал писать свои мемуары о службе в дивизии СС «Галиция» под названием «Они хотели свободы» (нем. Sie wollten die Freiheit). В 1970 году книга увидела свет как на немецком, так и на украинском языках (редактором украинской версии был Владимир Кубийович, который написал предисловие к книге). С 1950 по 1975 годы до выхода на пенсию Гайке работал на заводе Audi в Дюссельдорфе. Последние годы жизни провёл в Баварии.

Литература

• Heike, Wolf-Dietrich. Sie wollten die Freiheit : die Geschichte der Ukrainischen Division 1943 - 1945.. — Dorheim, 1970.

Отрывок, характеризующий Гайке, Вольф-Дитрих

– Во первых, доложу вам, что мы не имеем права спрашивать об этом государя, а во вторых, ежели было бы такое право у российского дворянства, то государь не может нам ответить. Войска движутся сообразно с движениями неприятеля – войска убывают и прибывают…
Другой голос человека, среднего роста, лет сорока, которого Пьер в прежние времена видал у цыган и знал за нехорошего игрока в карты и который, тоже измененный в мундире, придвинулся к Пьеру, перебил Апраксина.
– Да и не время рассуждать, – говорил голос этого дворянина, – а нужно действовать: война в России. Враг наш идет, чтобы погубить Россию, чтобы поругать могилы наших отцов, чтоб увезти жен, детей. – Дворянин ударил себя в грудь. – Мы все встанем, все поголовно пойдем, все за царя батюшку! – кричал он, выкатывая кровью налившиеся глаза. Несколько одобряющих голосов послышалось из толпы. – Мы русские и не пожалеем крови своей для защиты веры, престола и отечества. А бредни надо оставить, ежели мы сыны отечества. Мы покажем Европе, как Россия восстает за Россию, – кричал дворянин.
Пьер хотел возражать, но не мог сказать ни слова. Он чувствовал, что звук его слов, независимо от того, какую они заключали мысль, был менее слышен, чем звук слов оживленного дворянина.
Илья Андреич одобривал сзади кружка; некоторые бойко поворачивались плечом к оратору при конце фразы и говорили:
– Вот так, так! Это так!
Пьер хотел сказать, что он не прочь ни от пожертвований ни деньгами, ни мужиками, ни собой, но что надо бы знать состояние дел, чтобы помогать ему, но он не мог говорить. Много голосов кричало и говорило вместе, так что Илья Андреич не успевал кивать всем; и группа увеличивалась, распадалась, опять сходилась и двинулась вся, гудя говором, в большую залу, к большому столу. Пьеру не только не удавалось говорить, но его грубо перебивали, отталкивали, отворачивались от него, как от общего врага. Это не оттого происходило, что недовольны были смыслом его речи, – ее и забыли после большого количества речей, последовавших за ней, – но для одушевления толпы нужно было иметь ощутительный предмет любви и ощутительный предмет ненависти. Пьер сделался последним. Много ораторов говорило после оживленного дворянина, и все говорили в том же тоне. Многие говорили прекрасно и оригинально.
Издатель Русского вестника Глинка, которого узнали («писатель, писатель! – послышалось в толпе), сказал, что ад должно отражать адом, что он видел ребенка, улыбающегося при блеске молнии и при раскатах грома, но что мы не будем этим ребенком.
– Да, да, при раскатах грома! – повторяли одобрительно в задних рядах.
Толпа подошла к большому столу, у которого, в мундирах, в лентах, седые, плешивые, сидели семидесятилетние вельможи старики, которых почти всех, по домам с шутами и в клубах за бостоном, видал Пьер. Толпа подошла к столу, не переставая гудеть. Один за другим, и иногда два вместе, прижатые сзади к высоким спинкам стульев налегающею толпой, говорили ораторы. Стоявшие сзади замечали, чего не досказал говоривший оратор, и торопились сказать это пропущенное. Другие, в этой жаре и тесноте, шарили в своей голове, не найдется ли какая мысль, и торопились говорить ее. Знакомые Пьеру старички вельможи сидели и оглядывались то на того, то на другого, и выражение большей части из них говорило только, что им очень жарко. Пьер, однако, чувствовал себя взволнованным, и общее чувство желания показать, что нам всё нипочем, выражавшееся больше в звуках и выражениях лиц, чем в смысле речей, сообщалось и ему. Он не отрекся от своих мыслей, но чувствовал себя в чем то виноватым и желал оправдаться.
– Я сказал только, что нам удобнее было бы делать пожертвования, когда мы будем знать, в чем нужда, – стараясь перекричать другие голоса, проговорил он.
Один ближайший старичок оглянулся на него, но тотчас был отвлечен криком, начавшимся на другой стороне стола.
– Да, Москва будет сдана! Она будет искупительницей! – кричал один.
– Он враг человечества! – кричал другой. – Позвольте мне говорить… Господа, вы меня давите…


В это время быстрыми шагами перед расступившейся толпой дворян, в генеральском мундире, с лентой через плечо, с своим высунутым подбородком и быстрыми глазами, вошел граф Растопчин.
– Государь император сейчас будет, – сказал Растопчин, – я только что оттуда. Я полагаю, что в том положении, в котором мы находимся, судить много нечего. Государь удостоил собрать нас и купечество, – сказал граф Растопчин. – Оттуда польются миллионы (он указал на залу купцов), а наше дело выставить ополчение и не щадить себя… Это меньшее, что мы можем сделать!