Гайхату

Гайхату<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Гайхату допрашивает Шиктур-нойона Миниатюра из Джами ат-таварих, рукопись XV века, Герат</td></tr>
Ильхан государства Хулагуидов
23 июля 1291 — 24 марта 1295 года
Предшественник:	Аргун-хан
Преемник:	Байду-хан
Вероисповедание:	Буддизм
Смерть:	24 марта 1295(1295-03-24)
Род:	Хулагуиды
Отец:	Абага
Мать:	Нукдан-хатун

Гайхату (Кайхату, Гейхату; монг. Гайхат; ? — 24 марта 1295) — пятый ильхан государства Хулагуидов (1291—1295), брат и преемник Аргуна. Имя Иринджин (Иринчин) Дорджи (от тиб. རིན་ཆེན་རྡོ་རྗེ, Вайли rin chen rdo rje; монг. Ринчиндорж) — «Драгоценный дорже», — которое выбито на его монетах, Гайхату получил после вступления на престол от своих буддийских священников (бакши).

Правление

Гайхату был сыном ильхана Абаги и Нукдан-хатун. По вступлении на престол Аргуна (1284) Гайхату стал наместником Рума. После смерти Аргуна его кандидатура рассматривалась монгольской знатью наряду с Газаном и Байду, который первоначально даже пользовался поддержкой большинства. Но окончательный выбор был сделан в пользу Гайхату, который был провозглашён ильханом 23 июля 1291 года близ Ахлата. Вторичная церемония в Аладаге 29 июня 1292 года, вероятно, связана с получением официального подтверждения избрания от великого хана Хубилая, номинального сюзерена ильханов.

С точки зрения внешней политики правление Гайхату было малосодержательным. Войска ильхана прибыли слишком поздно, чтобы предотвратить захват в июне 1292 года египетским султаном Ашрафом Халилем крепости Кал’ат ар-Рум, но мамлюки не стали развивать свой успех и дальнейших боевых действий с ними в ближайшие годы не было. Весной 1294 года было получено предложение мира от другого противника — золотоордынского хана Тохты.

Прорицатели убедили Гайхату, что Аргун правил только семь лет, так как пролил слишком много крови. Поэтому заговорщики, желавшие посадить на престол царевича Анбарчи, были пощажены. Один из них, эмир Тогачар, стал командующим частью армии, а другой, Садр ад-Дин Зенджани, 18 ноября 1292 года был назначен сахиб-диваном, получив беспрецедентный контроль над финансами.

Гайхату стремился к установлению мира между различными религиозными общинами. По словам автора «Истории мар Ябалахи III и раббан Саумы», «он дал каждому из представителей религий официальное положение и почтил глав всех учений (догм) — христиан, арабов, евреев и язычников». В противоположность правлению его предшественника, особое покровительство оказывалось мусульманам. Садр ад-Дин Зенджани получил титул Садр-и джихан («Садр (опора) мира») и военный чин темника. Его брат Кутб ад-Дин Ахмед как главный кади носил титул кутб-джихан. Монгольских эмиров Садр ад-Дин полностью отстранил от управления государством. Все попытки эмиров свергнуть министра потерпели неудачу. Жалобщики, по приказу Гайхату, были выданы Садр ад-Дину, однако они были им помилованы; было строго запрещено в дальнейшем подавать такие жалобы.

Денежная реформа

Стремясь укрепить свою власть, Гайхату делал щедрые подарки ханшам, царевичам, эмирам. «Не было предела его раздачам и не прекращались его подарки. Ибо каждый, кто у него просил, получал, как сказано, и искавший — находил,.. так как золото в его глазах считалось за навоз». Вскоре казна опустела; к этому прибавился большой падёж скота. Взимать новые налоги с разорённого населения не представлялось возможным и для покрытия расходов двора пришлось взять взаймы значительные суммы. В данных обстоятельствах осенью 1294 году была сделана попытка выпустить по китайскому образцу бумажные деньги (чау) с принудительным курсом, чтобы сосредоточить золото в руках правительства. Однако эта мера лишь обострила хозяйственный кризис и окончательно подорвала авторитет государя и его министра Садр ад-Дина Зенджани. Уже спустя два месяца выпущенные ассигнации пришлось изъять.

Гибель

Гайхату описывается в большинстве источников как сумасбродный и развратный монарх, отдававшийся половым сношениям с детьми монгольской знати (сведения продолжателя Абу-ль-Фараджа и Вассафа). Абу-ль-Фида объясняет свержение ильхана лишь враждебностью, вызванной этими привычками. Но падению Гайхату скорее способствовали пренебрежение управлением страной вкупе с излишними великодушием и милосердием.

Большой ошибкой Гайхату было оскорбление Байду и игнорирование совета эмиров, призывавших ильхана казнить своего двоюродного брата. Байду восстал зимой 1294/1295 гг., убив поставленного Гайхату наместника Багдада. Против него был послан Тогачар, перешедший на сторону противника. Вместо того, чтобы укрыться в Руме, ильхан направился в Билясувар, где был схвачен сторонниками Байду, которых он заключил в Тебризе и которые были выпущены по приказу Тогачара. Гайхату был предан смерти 24 марта 1295 года, вероятно, без ведома и утверждения Байду.

Семья и потомки

В Джами ат-таварих Рашид ад-Дина содержатся сведения о жёнах и детях Гайхату.

Жёны:

• Айшэ-хатун, дочь Тугу, сына Элькэй-нойона (Илгай-нойона) из племени джалаир.
• Донди-хатун, дочь Акбуки, сына Элькэй-нойона.
• Ильтузмыш-хатун, дочь Кутлуг-Тимура из племени/рода кунгират (конкурат).
• Падшах-хатун, дочь керманского султана Кутб ад-Дина.
• Урук-хатун, дочь Саручи из племени кереитов.
• Булуган-хатун.

Сыновья:

• Алафранг, от Донди-хатун. Казнён в правление Олджейту. Был отцом ильхана Джахан-Тимура (1339—1340).
• Иран-шах, от Донди-хатун.
• Чинг-Пулад, от Булуган-хатун.

Дочери: (от Айшэ-хатун)

• Ула-Кутлуг, выдана за Гурбатая (вариант — Ула-Мелик, выдана за Курумиши, сына Алинака).
• Иль-Кутлуг, выдана за Кутлугшаха.
• Ара-Кутлуг.

Библиография

Источники

• Рашид ад-Дин. [www.vostlit.info/Texts/rus16/Rasidaddin_4/frametext6.html Сборник летописей]. — М., Л.: Издательство Академии Наук СССР, 1946. — Т. 3.

Литература

• Бартольд В. В. Гайхату // Бартольд В. В. Сочинения. — М.: Наука, 1971. — Т. VII: Работы по исторической географии и истории Ирана. — С. 496-497.
• [farhang-alshia.narod.ru/karbin/histoir5.html#11 История Ирана с древнейших времен до конца XVIII века]. — Л.: Издательство Ленинградского университета, 1958. — 390 с.

Ссылки

• Jackson P. [www.iranica.com/articles/gaykatu-khan- Gayḵātū khan] (англ.). Encyclopædia Iranica. Проверено 23 мая 2010. [www.webcitation.org/66vAtAwMO Архивировано из первоисточника 14 апреля 2012].

• Mehmet Eti. [mehmeteti.150m.com/ilkhanids/gaykhatu.htm Gaykhatu] (англ.). Anatolian Coins. — Монеты Гайхату. Проверено 23 мая 2010. [www.webcitation.org/66vAu2Xmm Архивировано из первоисточника 14 апреля 2012].

Отрывок, характеризующий Гайхату

– Да, я и хотел сказать вам, – сказал он, отвечая, как на слова, на ее взгляд. – Княжна, помогите мне. Что мне делать? Могу я надеяться? Княжна, друг мой, выслушайте меня. Я все знаю. Я знаю, что я не стою ее; я знаю, что теперь невозможно говорить об этом. Но я хочу быть братом ей. Нет, я не хочу.. я не могу…
Он остановился и потер себе лицо и глаза руками.
– Ну, вот, – продолжал он, видимо сделав усилие над собой, чтобы говорить связно. – Я не знаю, с каких пор я люблю ее. Но я одну только ее, одну любил во всю мою жизнь и люблю так, что без нее не могу себе представить жизни. Просить руки ее теперь я не решаюсь; но мысль о том, что, может быть, она могла бы быть моею и что я упущу эту возможность… возможность… ужасна. Скажите, могу я надеяться? Скажите, что мне делать? Милая княжна, – сказал он, помолчав немного и тронув ее за руку, так как она не отвечала.
– Я думаю о том, что вы мне сказали, – отвечала княжна Марья. – Вот что я скажу вам. Вы правы, что теперь говорить ей об любви… – Княжна остановилась. Она хотела сказать: говорить ей о любви теперь невозможно; но она остановилась, потому что она третий день видела по вдруг переменившейся Наташе, что не только Наташа не оскорбилась бы, если б ей Пьер высказал свою любовь, но что она одного только этого и желала.
– Говорить ей теперь… нельзя, – все таки сказала княжна Марья.
– Но что же мне делать?
– Поручите это мне, – сказала княжна Марья. – Я знаю…
Пьер смотрел в глаза княжне Марье.
– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.
Рассматривая дела и бумаги своей покойной жены, он к ее памяти не испытывал никакого чувства, кроме жалости в том, что она не знала того счастья, которое он знал теперь. Князь Василий, особенно гордый теперь получением нового места и звезды, представлялся ему трогательным, добрым и жалким стариком.
Пьер часто потом вспоминал это время счастливого безумия. Все суждения, которые он составил себе о людях и обстоятельствах за этот период времени, остались для него навсегда верными. Он не только не отрекался впоследствии от этих взглядов на людей и вещи, но, напротив, в внутренних сомнениях и противуречиях прибегал к тому взгляду, который он имел в это время безумия, и взгляд этот всегда оказывался верен.
«Может быть, – думал он, – я и казался тогда странен и смешон; но я тогда не был так безумен, как казалось. Напротив, я был тогда умнее и проницательнее, чем когда либо, и понимал все, что стоит понимать в жизни, потому что… я был счастлив».
Безумие Пьера состояло в том, что он не дожидался, как прежде, личных причин, которые он называл достоинствами людей, для того чтобы любить их, а любовь переполняла его сердце, и он, беспричинно любя людей, находил несомненные причины, за которые стоило любить их.


С первого того вечера, когда Наташа, после отъезда Пьера, с радостно насмешливой улыбкой сказала княжне Марье, что он точно, ну точно из бани, и сюртучок, и стриженый, с этой минуты что то скрытое и самой ей неизвестное, но непреодолимое проснулось в душе Наташи.