Гайяр, Феликс

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Феликс Гайяр
 

Феликс Гайяр д’Эме (фр. Félix Gaillard d'Aimé; 5 декабря 1919 года, Париж, — 10 июля 1970 года, побережье Джерси) — французский политик, премьер-министр Франции с 6 ноября 1957 года до 13 мая 1958 года, деятель Радикальной партии, её лидер в 19581961.



Биография

Феликс Гайяр д’Эме родился 5 декабря 1919 года в городе Париже.

Во время Второй мировой войны принимал участие в Движении Сопротивления; работал в его финансовом комитете.

В 1946 году он был избран депутатом Национального собрания от департамента Шаранта. В период Четвёртой республики занимал различные министерские посты, в том числе министра экономики и финансов в 1957 году. Сразу после этого избран премьер-министром, самым молодым за всю историю Франции.

В марте 1958 года правительству Гайяра был вынесен вотум недоверия после бомбардировки тунисской деревни Сакиет-Сиди-Юссеф, приграничной с Алжиром, что вызвало трёхнедельный политический кризис.

В период Пятой французской республики стремился к объединению всех центристских партий.

Феликс Гайяр д’Эме трагически погиб 10 июля 1970 года в столкновении яхт у побережья Джерси.

Правительство Феликса Гайяра, 6 ноября 1957 — 14 мая 1958

Напишите отзыв о статье "Гайяр, Феликс"

Примечания

Предшественник:
Морис Буржес-Монури
Премьер-министр Франции
19571958
Преемник:
Пьер Пфлимлен

Отрывок, характеризующий Гайяр, Феликс

– Э! брат! Уж давно все там, вперед удрали! – сказал Ростову солдат, смеясь чему то и вырываясь.
Оставив этого солдата, который, очевидно, был пьян, Ростов остановил лошадь денщика или берейтора важного лица и стал расспрашивать его. Денщик объявил Ростову, что государя с час тому назад провезли во весь дух в карете по этой самой дороге, и что государь опасно ранен.
– Не может быть, – сказал Ростов, – верно, другой кто.
– Сам я видел, – сказал денщик с самоуверенной усмешкой. – Уж мне то пора знать государя: кажется, сколько раз в Петербурге вот так то видал. Бледный, пребледный в карете сидит. Четверню вороных как припустит, батюшки мои, мимо нас прогремел: пора, кажется, и царских лошадей и Илью Иваныча знать; кажется, с другим как с царем Илья кучер не ездит.
Ростов пустил его лошадь и хотел ехать дальше. Шедший мимо раненый офицер обратился к нему.
– Да вам кого нужно? – спросил офицер. – Главнокомандующего? Так убит ядром, в грудь убит при нашем полку.
– Не убит, ранен, – поправил другой офицер.
– Да кто? Кутузов? – спросил Ростов.
– Не Кутузов, а как бишь его, – ну, да всё одно, живых не много осталось. Вон туда ступайте, вон к той деревне, там всё начальство собралось, – сказал этот офицер, указывая на деревню Гостиерадек, и прошел мимо.
Ростов ехал шагом, не зная, зачем и к кому он теперь поедет. Государь ранен, сражение проиграно. Нельзя было не верить этому теперь. Ростов ехал по тому направлению, которое ему указали и по которому виднелись вдалеке башня и церковь. Куда ему было торопиться? Что ему было теперь говорить государю или Кутузову, ежели бы даже они и были живы и не ранены?
– Этой дорогой, ваше благородие, поезжайте, а тут прямо убьют, – закричал ему солдат. – Тут убьют!
– О! что говоришь! сказал другой. – Куда он поедет? Тут ближе.
Ростов задумался и поехал именно по тому направлению, где ему говорили, что убьют.
«Теперь всё равно: уж ежели государь ранен, неужели мне беречь себя?» думал он. Он въехал в то пространство, на котором более всего погибло людей, бегущих с Працена. Французы еще не занимали этого места, а русские, те, которые были живы или ранены, давно оставили его. На поле, как копны на хорошей пашне, лежало человек десять, пятнадцать убитых, раненых на каждой десятине места. Раненые сползались по два, по три вместе, и слышались неприятные, иногда притворные, как казалось Ростову, их крики и стоны. Ростов пустил лошадь рысью, чтобы не видать всех этих страдающих людей, и ему стало страшно. Он боялся не за свою жизнь, а за то мужество, которое ему нужно было и которое, он знал, не выдержит вида этих несчастных.
Французы, переставшие стрелять по этому, усеянному мертвыми и ранеными, полю, потому что уже никого на нем живого не было, увидав едущего по нем адъютанта, навели на него орудие и бросили несколько ядер. Чувство этих свистящих, страшных звуков и окружающие мертвецы слились для Ростова в одно впечатление ужаса и сожаления к себе. Ему вспомнилось последнее письмо матери. «Что бы она почувствовала, – подумал он, – коль бы она видела меня теперь здесь, на этом поле и с направленными на меня орудиями».