Гай Блоссий
| Гай Блоссий | |
| Место рождения: |
Кумы |
|---|---|
| Направление: |
стоицизм |
Гай Блоссий (лат. Gaius Blossius; год рождения неизвестен — 130 до н. э.) — античный философ-стоик, ритор, соратник Тиберия Гракха и Аристоника Пергамского.
Содержание
Биография
Мы располагаем обрывочными сведениями касательно жизни и деятельности Гая Блоссия. мы тоже знаем очень немного. Его род Блоссиев происходил из итальянского города Кумы, в Кампании. Хотя о его родителях ничего не известно, но его род был известен своими антиримскими настроениями. Во время Второй пунической войны в 216 году до н. э. претор Марк Блоссий выступал за союз с Ганнибалом против Рима, а шесть лет спустя был разоблачён заговор братьев Блоссиев, собравшихся сжечь хижины в окрестностях Капуи, в которых были расквартированы римские легионеры. По мнению Д. Р. Дадли, демократические взгляды Гай Блоссий унаследовал от своих предков.
Как многие молодые италики из обеспеченных семей, в юности отправился получать образования в Грецию, где примкнул к школе стоиков и учился философии в Афинах у Антипатра Тарсийского. Блоссий оказался способным учеником: Антипатр впоследствии даже посвятил ему некоторые философские трактаты.
Тиберий Гракх и его реформа
Вслед за прохождением обучения, Гай Блоссий перебирается в Рим. В Риме поселился в качестве гостя в семье Квинта Муция Сцеволы, сторонника аграрного закона, предложенного народным трибуном Тиберием Гракхом в 133 году до н. э. Вскоре Блоссий стал другом Гракха и советником в его социальных реформах в интересах плебеев и крестьянства. Античные авторы, в частности, Плутарх, подчеркивают, что начинания Тиберия Гракха осуществлялись по совету и внушению двух радикальных философов: Блоссия и ритора Диофана, беглеца из города Митилены. Блоссий поддерживал действия Гракха, способствовал радикализации позиции сторонников аграрной реформы и борьбе с римским Сенатом. Он существенно помог Тиберию, когда народный трибун Тит Анний луск вызвал того на публичный спор по поводу законности увольнения с должности трибуна Марка Октавия.
Вскоре после убийства Тиберия Гракха, Диофана и множества их сторонников в 133 году до н. э. Гая Блоссия подвергли допросу относительно амбиций и планов его покойного товарища. Публий Назика и другие, причастные к разгрому и гибели Гракха, требовали от Блоссия ответа на вопрос «А что если бы Тиберий приказал тебе сжечь Капитолий?» Гай настаивал, что Тиберий никогда бы не отдал такого приказа, а если бы и мог так распорядиться, то это было бы не иначе, как на благо народу.
Движение Аристоника и гелиополиты
Во время судебного разбирательства, не рассчитывая на милость Сената, Гай Блоссий в 132 году до н. э. бежал в Пергам. Здесь он присоединяется к восстанию Аристоника, опиравшегося на бедняков и освобождённых им рабов в борьбе с Римом, стремившимся подчинить малоазиатское царство. По мнению Джона Фергюсона, как раз Гай Блоссий по прибытии к Аристонику предложил последнему для привлечения новых сторонников своеобразную идеологическую программу общества равных, основанную на утопической идее «города Солнца»[1]. Поэтому Андроник стал называть своих сторонников гелиополитами (Гелиос — бог Солнца; Гелиополис — «город Солнца»). В советской историографии высказывались сходные идеи, но источником идеологии гелиополитов назывались традиционные солярные культы Малой Азии[2].
В 130 году до н. э. войска Аристоника были разбиты близ города Стратоникея; после осады этого города римлянами он был вынужден сдаться в плен. Его доставили в Рим, где и задушили в тюрьме. После этого сам Гай Блоссий, не желая попасть в руки римлян, покончил с собой.
Оценки
Интерес к деятельности Гая Блоссия возрос в конце XIX — начале XX вв., когда многие учёные пытались найти в истории Древнего мира прямые параллели современной им борьбе за социализм[3]. Роберт фон Пельман в своей «Истории античного коммунизма и социализма» высказал мысль, что Аристоник и Гай Блоссий пытались установить более совершенный общественный строй, описание которого встречалось в утопическом романе Ямбула о счастливых «островах Солнца»[4]. Французский ученый Жерар Вальтер, описывая в своей «Истории коммунизма» социальные движения того времени (восстание рабов на Сицилии, движение Тиберия Гракха, волнения рабов на Делосе и в Аттике, восстание Аристоника), утверждал, что это была «первая интернациональная революция трудящихся»[5]. Арнольд Тойнби объявил Блоссия «эллинским прототипом Маркса»[6]. Встречаются также определения Гая Блоссия как «политического консультанта»[7] и «первого профессионального революционера» в истории[8].
Напишите отзыв о статье "Гай Блоссий"
Примечания
- ↑ Ferguson J. Utopias of the Classical World. L., 1975. P. 144.
- ↑ «Всю эту массу поднявшихся рабов и крестьянства Аристоник сумел объединить одной идеей. Он нарисовал им программу движения, конечной задачей которого была организация „государства солнца“. <…> Символ солнца становился как бы знаменем революционного выступления масс рабов и бедноты» (Мишулин А. В. Спартаковское восстание. Революция рабов в Риме в I веке до н. э. М., 1936. С. 67). Ср. позднейшее воспроизведение той же идеи: Голубцова Е. С. Идеология и культура сельского населения Малой Азии I—III вв. М., 1977. С. 209.
- ↑ Подробный обзор такого рода оценок см.: Vogt J. Ancient Slavery and the Ideal of Man. Cambridge, Mass., 1975. P. 83-92.
- ↑ Пельман Р. История античного социализма и коммунизма // Общая история европейской культуры. Т. 2. СПб. 1910. С. 491—492.
- ↑ Walter G. Histoire du communisme. T. 1. P., 1931. P. 551.
- ↑ Toynbee A.J. A Study of History. Vol. 4. L., 1939. P. 180.
- ↑ Чернышов Ю. Г. [ancientrome.ru/publik/article.htm?a=1407579697 Блоссий из Кум, политический консультант] // Полития. Политическое консультирование. М., 1999. № 2(12). С. 214—223.
- ↑ [www.1917.com/History/BeforeI/qkSDS1K-kkCiTc0sLCQCACbHvdE.html Гай Блоссий — первый профессиональный революционер]
Источнкии
- Протасова С. Борьба общественных идеалов в Риме в эпоху Гракхов // Из далекого и близкого прошлого. Пгр.-М., 1923. С. 40.
- Dudley D. R. Blossius of Cumae // Journal of Roman Studies. Vol. 31. 1941. P. 94—99.
Отрывок, характеризующий Гай Блоссий
– И видно оттуда?.. Ежели бы вы…Но доктор перебил его и подвинулся к бричке.
– Я бы вас проводил, да, ей богу, – вот (доктор показал на горло) скачу к корпусному командиру. Ведь у нас как?.. Вы знаете, граф, завтра сражение: на сто тысяч войска малым числом двадцать тысяч раненых считать надо; а у нас ни носилок, ни коек, ни фельдшеров, ни лекарей на шесть тысяч нет. Десять тысяч телег есть, да ведь нужно и другое; как хочешь, так и делай.
Та странная мысль, что из числа тех тысяч людей живых, здоровых, молодых и старых, которые с веселым удивлением смотрели на его шляпу, было, наверное, двадцать тысяч обреченных на раны и смерть (может быть, те самые, которых он видел), – поразила Пьера.
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.
«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.
Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
«Надо спросить у знающего», – подумал он и обратился к офицеру, с любопытством смотревшему на его невоенную огромную фигуру.
– Позвольте спросить, – обратился Пьер к офицеру, – это какая деревня впереди?
– Бурдино или как? – сказал офицер, с вопросом обращаясь к своему товарищу.
– Бородино, – поправляя, отвечал другой.
Офицер, видимо, довольный случаем поговорить, подвинулся к Пьеру.
– Там наши? – спросил Пьер.
– Да, а вон подальше и французы, – сказал офицер. – Вон они, вон видны.
– Где? где? – спросил Пьер.
– Простым глазом видно. Да вот, вот! – Офицер показал рукой на дымы, видневшиеся влево за рекой, и на лице его показалось то строгое и серьезное выражение, которое Пьер видел на многих лицах, встречавшихся ему.
– Ах, это французы! А там?.. – Пьер показал влево на курган, около которого виднелись войска.
– Это наши.
– Ах, наши! А там?.. – Пьер показал на другой далекий курган с большим деревом, подле деревни, видневшейся в ущелье, у которой тоже дымились костры и чернелось что то.
– Это опять он, – сказал офицер. (Это был Шевардинский редут.) – Вчера было наше, а теперь его.
– Так как же наша позиция?
– Позиция? – сказал офицер с улыбкой удовольствия. – Я это могу рассказать вам ясно, потому что я почти все укрепления наши строил. Вот, видите ли, центр наш в Бородине, вот тут. – Он указал на деревню с белой церковью, бывшей впереди. – Тут переправа через Колочу. Вот тут, видите, где еще в низочке ряды скошенного сена лежат, вот тут и мост. Это наш центр. Правый фланг наш вот где (он указал круто направо, далеко в ущелье), там Москва река, и там мы три редута построили очень сильные. Левый фланг… – и тут офицер остановился. – Видите ли, это трудно вам объяснить… Вчера левый фланг наш был вот там, в Шевардине, вон, видите, где дуб; а теперь мы отнесли назад левое крыло, теперь вон, вон – видите деревню и дым? – это Семеновское, да вот здесь, – он указал на курган Раевского. – Только вряд ли будет тут сраженье. Что он перевел сюда войска, это обман; он, верно, обойдет справа от Москвы. Ну, да где бы ни было, многих завтра не досчитаемся! – сказал офицер.
