Гай Каррина (консул-суффект 43 года до н. э.)

Гай Каррина

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Гай Каррина (лат. Gaius Carrinas; I век до н. э.) — древнеримский военачальник и политический деятель, консул-суффект 43 года до н. э.

Гай Каррина был сыном видного представителя марианской партии, претора 82 года до н. э. того же имени. Около 54 года до н. э. он стал наследником Квинта Цецилия Метелла Непота.

В войне между Помпеем и Цезарем Каррина сражался на стороне последнего и в 46 году до н. э. получил претуру. Он участвовал во втором испанском походе Цезаря (45 год до н. э.) и после битвы при Мунде был послан с войском против Секста Помпея Магна; при этом остаётся неясным, действовал ли Каррина с полномочиями легата или пропретора. Помпей, прибегнув к партизанской тактике, добился ряда успехов, так что Цезарю пришлось заменить Каррину на Гая Азиния Поллиона.

После гибели Цезаря Каррина стал сторонником Октавиана. В 43 году до н. э., после заключения второго тримвирата, он был назначен вместе с Публием Вентидием Бассом одним из консулов-суффектов на два последних месяца года. В 41 году он был наместником Испании и воевал с царём Мавритании Богудом, действовавшим в союзе с врагом Октавиана Луцием Антонием.

В 36 году до н. э. Каррина снова сражался с Секстом Помпеем. После поражения флота Октавиана при Тавромении он переправил свои три легиона на остров Липари. Позже Каррина стал наместником Галлии с проконсульской властью; здесь он подавил восстание племени моринов и вытеснил свебов за Рейн. За эти победы в 28 году до н. э. он был удостоен триумфа.

Дата смерти Гая Каррины неизвестна.

Отрывок, характеризующий Гай Каррина (консул-суффект 43 года до н. э.)

Он осторожно отвел плечо, на котором она лежала, заглянул в ее лицо и бережно посадил ее на кресло.
– Adieu, Marieie, [Прощай, Маша,] – сказал он тихо сестре, поцеловался с нею рука в руку и скорыми шагами вышел из комнаты.
Княгиня лежала в кресле, m lle Бурьен терла ей виски. Княжна Марья, поддерживая невестку, с заплаканными прекрасными глазами, всё еще смотрела в дверь, в которую вышел князь Андрей, и крестила его. Из кабинета слышны были, как выстрелы, часто повторяемые сердитые звуки стариковского сморкания. Только что князь Андрей вышел, дверь кабинета быстро отворилась и выглянула строгая фигура старика в белом халате.
– Уехал? Ну и хорошо! – сказал он, сердито посмотрев на бесчувственную маленькую княгиню, укоризненно покачал головою и захлопнул дверь.



В октябре 1805 года русские войска занимали села и города эрцгерцогства Австрийского, и еще новые полки приходили из России и, отягощая постоем жителей, располагались у крепости Браунау. В Браунау была главная квартира главнокомандующего Кутузова.
11 го октября 1805 года один из только что пришедших к Браунау пехотных полков, ожидая смотра главнокомандующего, стоял в полумиле от города. Несмотря на нерусскую местность и обстановку (фруктовые сады, каменные ограды, черепичные крыши, горы, видневшиеся вдали), на нерусский народ, c любопытством смотревший на солдат, полк имел точно такой же вид, какой имел всякий русский полк, готовившийся к смотру где нибудь в середине России.
С вечера, на последнем переходе, был получен приказ, что главнокомандующий будет смотреть полк на походе. Хотя слова приказа и показались неясны полковому командиру, и возник вопрос, как разуметь слова приказа: в походной форме или нет? в совете батальонных командиров было решено представить полк в парадной форме на том основании, что всегда лучше перекланяться, чем не докланяться. И солдаты, после тридцативерстного перехода, не смыкали глаз, всю ночь чинились, чистились; адъютанты и ротные рассчитывали, отчисляли; и к утру полк, вместо растянутой беспорядочной толпы, какою он был накануне на последнем переходе, представлял стройную массу 2 000 людей, из которых каждый знал свое место, свое дело и из которых на каждом каждая пуговка и ремешок были на своем месте и блестели чистотой. Не только наружное было исправно, но ежели бы угодно было главнокомандующему заглянуть под мундиры, то на каждом он увидел бы одинаково чистую рубаху и в каждом ранце нашел бы узаконенное число вещей, «шильце и мыльце», как говорят солдаты. Было только одно обстоятельство, насчет которого никто не мог быть спокоен. Это была обувь. Больше чем у половины людей сапоги были разбиты. Но недостаток этот происходил не от вины полкового командира, так как, несмотря на неоднократные требования, ему не был отпущен товар от австрийского ведомства, а полк прошел тысячу верст.