Гай Марий (консул 82 года до н. э.)

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Гай Марий младший»)
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с именем Гай Марий (значения).
Гай Марий Младший
Gaius Marius (Iunior)<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>

<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Портрет из сборника биографий
Promptuarii Iconum Insigniorum (1553)</td></tr>

Консул 82 года до н. э.
 
Рождение: -109 (приблизительно)
Рим
Смерть: 82 до н. э.(-082)
Пренесте
Отец: Гай Марий
Мать: Юлия Мария
Супруга: Лициния Секунда

Гай Марий Младший (лат. Gaius Marius Iunior; около 109 года до н. э., Рим — ноябрь 82 года до н. э., Пренесте) — древнеримский военачальник и политический деятель, консул 82 года до н. э., сын Гая Мария Старшего. Вместе с отцом был изгнан из Рима в 88 году до н. э. в результате победы Луция Корнелия Суллы в гражданской войне. Уже в следующем году вернулся на родину. Несколько лет после смерти отца (86-83 годы до н. э.) Гай Марий находился в тени, но, когда началась очередная гражданская война и войска Суллы снова создали угрозу для Рима, он оказался во главе марианской партии. Получил консульство на 82 год до н. э., несмотря на слишком юный возраст и отсутствие опыта магистрата. Потерпел поражение от Суллы при Сакрипорте, был осаждён в Пренесте, но даже оттуда смог организовать террор против ряда враждебных ему представителей римской аристократии. Попытки деблокировать Пренесте как изнутри, так и извне закончились неудачей. Понимая неизбежность поражения, Гай Марий покончил с собой.





Биография

Происхождение

Гай Марий принадлежал к незнатному плебейскому роду. Его отец того же имени родился под Арпином, в южной части Лация, и Плутарх утверждает даже, будто родители Гая Мария-старшего были вынуждены зарабатывать на жизнь своим трудом[1]; согласно другим источникам, Марии принадлежали к всадническому сословию[2][3]. В современной историографии принято считать, что Марии были частью несенатской аристократии, играя достаточно важную роль в жизни своего муниципия[4]. В любом случай Гай-старший был для Рима «новым человеком». Благодаря своим воинским заслугам он смог обратить на себя внимание римского плебса и начать движение по лестнице магистратур.

Матерью Гая-младшего была Юлия, представительница старинного патрицианского рода, мужчины из которого к тому времени уже давно не поднимались выше претуры. Согласно поздним генеалогиям, Юлии считали себя потомками богини Венеры через Энея[5], а по материнской линии жена Мария-старшего происходила от царя Анка Марция[5][6].

Родными дядями Гая Мария-младшего были Гай и, вероятно[7], Секст Юлии Цезари (соответственно будущий диктатор Гай Юлий Цезарь приходился ему двоюродным братом); в более дальнем родстве он находился с Луцием Юлием Цезарем и Гаем Юлием Цезарем Страбоном Вописком[8]. По мужской линии двоюродным братом Гая был Марк Марий Гратидиан.

Ранние годы

Рождение Гая Мария в историографии датируют приблизительно 109 годом до н. э.[9] Его отец (Марию-старшему было тогда почти пятьдесят лет[10][11]) на тот момент был всего лишь преторием, то есть бывшим претором, но уже в 107 году достиг консулата. В дальнейшем благодаря победе над Югуртой, германской опасности и внутриполитическому кризису Гай-старший пять лет подряд (104—100) был консулом, обладая уникальным для времён Республики могуществом. После 100 года он на некоторое время ушёл в тень.

О детстве Гая-младшего известно только, что он учился вместе с Титом Помпонием Аттиком, Марком Туллием Цицероном и Луцием Манлием Торкватом. Из этих троих Аттик остался его другом на всю жизнь[12]. Вскоре после достижения Гаем совершеннолетия (приблизительно в 92 году до н. э.[9]) отец женил его на Лицинии Секунде, дочери лучшего оратора эпохи и влиятельного политика Луция Лициния Красса. По матери Лициния была внучкой Квинта Муция Сцеволы Авгура (этот авторитетный нобиль был тогда ещё жив) и правнучкой Гая Лелия Мудрого[13].

Свою карьеру Гай Марий начал, в соответствии с римскими традициями, с военной службы. В 90 году до н. э. италики восстали против Рима, и Гай сражался против них в составе армии своего отца — сначала легата, потом проконсула[9]; во время этой кампании были одержаны две победы над марсами[13]. В 89 году он служил уже под началом консула этого года Луция Порция Катона, и на этот раз военные действия шли менее удачно: у Фуцинского озера римляне были разбиты марсами, а Катон погиб. По словам одного из рассказавших об этом античных авторов, Орозия, консул пал от руки Мария:

Консул Порций Катон после того как, имея под своим началом войска Мария, довольно успешно провёл ряд сражений, начал восславлять себя: Г. Марий-де не совершал большего; и в результате этого во время боя у Фуцинского озера с марсами он был убит среди общей сумятицы сыном Мария, будто бы кем-то неизвестным.

— Павел Орозий. История против язычников, V, 18, 24[14].

В историографии существует предположение, что это вымышленная история, взятая Орозием из крайне тенденциозного источника — воспоминаний Луция Корнелия Суллы, заклятого врага обоих Мариев[9].

В 88 году до н. э. вражда между Марием-старшим и Суллой достигла апогея. Поводом к этому стали претензии Мария на командование в войне с Митридатом, уже порученное Сулле. Марий, которому тогда было уже около 70 лет, уверял римлян, «буд­то он хочет сам зака­лить и обу­чить в похо­де сына», но этот аргумент, если верить Плутарху, звучал нелепо[15]. Тем не менее народный трибун Публий Сульпиций добился принятия законопроекта о назначении Мария-старшего командующим; тогда Сулла поднял мятеж и занял Рим. Через сенат был проведён закон об объявлении Мариев, Сульпиция и ещё девяти их сторонников врагами (hostes). Только один сенатор заявил протест против этого — Квинт Муций Сцевола Авгур, дед жены Гая-младшего[16].

Марии бежали из Рима. Гай-старший направился в Остию, а сыну поручил найти продовольствие для морского плавания. Гай-младший начал собирать припасы во владениях Сцеволы Авгура, но тут появились сулланские всадники; Мария спрятали в телеге с бобами и отвезли в Рим, в дом его жены. Здесь он запасся всем необходимым (известно, что Аттик снабдил его деньгами[17]), ночью добрался до побережья и сел на корабль, шедший в Африку[18]. Высадившись в этой провинции, он отправился к царю Нумидии Гиемпсалу II. Тот принял его с почётом, но в дальнейшем отказывался отпускать, «и было ясно, что все эти отсроч­ки нуж­ны ему для недоб­ро­го дела». Но в Мария влюбилась одна из царских наложниц, которая помогла ему бежать[19]. Ф. Мюнцер предположил[20], что Плутарх приукрасил эту историю, которая тем не менее в целом подтверждается Орозием[21] и Аппианом[22].

После бегства от царя Марий встретился с отцом и вместе с ним зазимовал на острове Керкина у африканского побережья. В следующем году, когда в Италии возобновилась гражданская война, оба Мария вернулись на родину и присоединились к ещё одному врагу Суллы Луцию Корнелию Цинне. Об участии Гая-младшего в событиях этого года ничего точно не известно: Аппиан упоминает «Гая Мария-второго» в числе сенаторов, перебежавших к Цинне в самом начале конфликта наряду с Квинтом Серторием[23], но Ф. Мюнцер уверен, что это не мог быть сын шестикратного консула[20]. Войска антисулланской коалиции заняли Рим и организовали террор, в ходе которого погиб ряд представителей высшей аристократии, включая родственников Гая-младшего Луция Юлия Цезаря и Гая Юлия Цезаря Страбона Вописка; сообщение одного из источников о том, что Марий-сын своей рукой убил одного из народных трибунов, в историографии подвергается сомнению[20].

Гай-старший умер уже в январе 86 года до н. э., в самом начале своего седьмого консулата. После этого в Риме началось единоличное правление Цинны.

Приход к власти

В следующий раз Гай Марий-младший появляется в источниках в связи с событиями конца 83 года до н. э. К этому времени Сулла, победивший Митридата, высадился в Италии и начал новую гражданскую войну. Оба консула потерпели полное поражение, и тогда одним из консулов на следующий год выбрали Мария: это было сделано, чтобы привлечь в армию многочисленных ветеранов его отца[24]. Коллегой Мария стал Гней Папирий Карбон (это было третье его консульство). На тот момент Гаю было 26[25] или 27[26][27] лет и он ещё не занимал ни одну из курульных магистратур, так что его избрание было нарушением закона[28][29]; согласно эпитоматору Ливия, не обошлось «без применения силы»[30]. Против этого избрания выступил Квинт Серторий — видный деятель марианской партии, который, возможно, сам рассчитывал на консульство. Столкнувшись с его критикой, Марий и Карбон отправили Сертория наместником в Ближнюю Испанию; в результате был потерян, возможно, наиболее компетентный военачальник[31][32].

В начале года консулы активно готовились к предстоящей кампании. Прибегнув к конфискациям храмовых ценностей, они смогли собрать огромный объём средств: даже по окончании войны в казне республики было 14 тысяч фунтов золота и 6 тысяч фунтов серебра. Армию удалось пополнить за счёт ветеранов Мария-старшего[20] и италиков. Марию-младшему выпало воевать в Лации и Кампании против самого Суллы, тогда как Карбон отправился на север Италии, против Метелла Пия и Гнея Помпея[33].

Война с Суллой

Уже в марте 82 года до н. э. Сулла двинулся из Кампании на Рим (вероятно, по Латинской дороге). Марий преградил ему путь у Сакрипорта. Последовало сражение, ставшее одним из решающих для этой войны[34]. Согласно Аппиану, Марий «сражался храбро», но его левый фланг начал отступать, и тогда пять когорт пехоты и две турмы конницы перешли на сторону врага. «Для Мария это тотчас же послужило началом несчастного поражения»: вся армия обратилась в бегство к ближайшему городу — Пренесте. Поскольку Сулла её преследовал, горожане закрыли ворота перед беглецами, подняв на стены на верёвках только немногих, включая Мария. Остальные были перебиты или взяты в плен (при этом пленных самнитов тоже перебили после боя)[27]. Правда, Диодор Сицилийский сообщает, что в Пренесте укрылись 15 тысяч воинов[35][36].

В рассказе Плутарха об этой битве сохранились дополнительные подробности, взятые из воспоминаний Суллы[37]. Солдаты последнего из-за усталости и ливня не хотели сражаться в этот день, и их командующий с этим согласился. Но Марий сам напал на сулланцев, когда они разбивали лагерь. «Гордо скакал он перед строем, надеясь, что рассеет войско, в котором царят замешательство и беспорядок»[38]. Солдаты Суллы отбили атаку и обратили противника в бегство.

Неко­то­рые… гово­рят, что Марий и не заме­тил, как нача­лось сра­же­ние: отдав все рас­по­ря­же­ния, изму­чен­ный бес­сон­ни­цей и уста­лый, он при­лёг на зем­лю и заснул где-то в тени; лишь потом, когда нача­лось бег­с­тво, его с трудом раз­бу­ди­ли. В этом сра­же­нии Сул­ла, гово­рят, поте­рял толь­ко два­дцать три чело­ве­ка, а вра­гов пере­бил два­дцать тысяч.

— Плутарх. Сулла, 28.[38]

Это поражение Мария наряду с неудачей Карбона при Эзине означало наступление перелома в войне. Сулла продолжил поход на Рим, а под Пренесте оставил своего легата Квинта Лукреция Офеллу, которому поручил окружить город рвом и укреплениями и установить полную блокаду. Марий тем не менее смог передать в Рим претору Луцию Юнию Бруту Дамасиппу приказ убить ряд представителей нобилитета[39]. Дамасипп созвал сенат и умертвил, согласно Ливию, «почти всю римскую знать»[30]. Другие источники называют имена только четырёх людей — Квинта Муция Сцеволы Понтифика, Гая Папирия Карбона Арвины, Луция Домиция Агенобарба и Публия Антистия[40][41][42][43], которых «убили… самым жестоким образом»[43]. Тела убитых вытащили из здания курии баграми и бросили в Тибр. Согласно Валерию Максиму, их головы были смешаны с головами принесённых в жертву животных, а тело Карбона Арвины пригвоздили к кресту и носили по городу[44].

Учитывая, что Сцевола был родственником жены Мария, а Карбон — двоюродным братом его коллеги, Э. Бэдиан сделал предположение, что эти четверо «едва ли оказались просто жертвами произвола»: возможно, они всё же хотели перейти на сторону Суллы, но их замысел был раскрыт[45]. Есть гипотеза, что Дамасипп действовал самовольно, а рассказ о распоряжении Мария, переданном из осаждённого города, — возникшая позже легенда[46].

Заняв Рим, Сулла добился от народного собрания провозглашения Мария и его соратников врагами. В последующие месяцы основные военные действия развернулись на севере. Поскольку защитники Пренесте начали страдать от голода, Карбон предпринял несколько попыток помочь коллеге: он направлял к Пренесте восемь легионов во главе с Гаем Марцием Цензорином, два легиона под командованием Брута Дамасиппа, но обе эти армии были разбиты. 70 тысяч италиков во главе с Понтием Телезином, Марком Лампонием и Гуттой, шедшие на помощь Марию, отступили без боя, когда Сулла занял горные перевалы на их пути. Марий сам попытался прорвать блокаду, но «после многодневных и разнообразных попыток»[47] ничего не достиг и отступил в город[48].

Критический момент наступил осенью. В октябре италики предприняли ещё одну попытку деблокировать Пренесте, но оказались между армиями Суллы и Помпея, после чего поменяли направление и двинулись по Соляной дороге на Рим[49]. Туда же шли и остатки армии Карбона[50]. Этот поход мог быть как жестом отчаяния (в Риме армия италиков оказывалась отрезанной от путей возможного отхода[51]), так и стратегическим манёвром, рассчитанным на то, что Сулла оставит удобные для обороны позиции в горах и будет вынужден дать бой на равнине, где у многочисленной армии италиков и марианцев были шансы на победу, а Марий сможет, наконец, прорвать ослабленную блокаду Пренесте[52].

В решающей битве у Коллинских ворот войска антисулланской коалиции сначала одерживали верх, так что в лагере Офеллы появились даже беглецы с сообщением о полном поражении. Но в конце концов Сулла одержал победу, которая предрешила судьбу Мария[53]. Отрубленные головы Понтия Телезина, Цензорина, Брута Дамасиппа и Гая Каррины пронесли вокруг Пренесте, чтобы осаждённые поняли бессмысленность дальнейшего сопротивления[54].

Жители и защитники города, увидев, что почти все лидеры марианцев мертвы и помощи больше ждать неоткуда, решили сдать Пренесте. Гай Марий скрылся в катакомбах и здесь был убит по собственной просьбе своими спутниками: либо его задушил брат Понтия Телезина[55][56], либо Марий, только раненый Телезином, приказал убить себя своему рабу[57]. Существуют также версии о том, что Марий убил себя своей рукой или был убит сулланцами, охранявшими выходы из катакомб[56][58][59]. Его отрубленную голову послали Сулле. Тот, положив этот дар на Форуме перед рострами, «надсмеялся над молодостью консула» и процитировал «Всадников» Аристофана:

Нужно сначала стать гребцом, а потом управлять рулём

— Аппиан. Римская история, ХIII, 94.[60]

.

Тем не менее только после гибели Мария Сулла присвоил себе наименование Счастливый (Felix). Это может показывать, что он считал Мария опасным противником, несмотря на его возраст[61].

Семья

Брак Мария с Лицинией Секундой остался бездетным. Тем не менее некто Гай Амаций в 44 году до н. э. выдавал себя за его сына[62][63] (согласно Ливию — за брата[64]).

Характеристика личности

На изображение Мария-младшего в сохранившихся источниках определяющее влияние оказали воспоминания Суллы, в которых автор постарался очернить своих врагов[61]. Так, Гай Веллей Патеркул пишет, что при Марии «не оста­ва­лось ниче­го, не затро­ну­то­го обще­с­твен­ным злом: в госу­дар­с­тве, где все­гда сос­тя­за­лись в доб­ле­с­тях, ста­ли сос­тя­зать­ся в пре­с­туп­ле­ни­ях, наи­луч­шим себя счи­тал тот, кто был наи­худ­шим»[41]. Плутарх называет Мария «цве­ту­щим и силь­ным дес­потом» и пишет о «страш­ной жес­то­кости и сви­ре­пости», с которой он «умерт­вил мно­гих знат­ных и слав­ных рим­лян»[65]; Псевдо-Аврелий Виктор утверждает, будто Марий, «подражавший грубости отца», «с оружием в руках осаждал курию»[66].

С другой стороны, тот же Плутарх пишет, что Мария сначала «счи­та­ли воин­с­твен­ным и отваж­ным и назы­ва­ли сыном Ареса» и только позже он «дела­ми обна­ру­жил свой нрав, и его про­з­ва­ли сыном Афро­ди­ты»[65]. Веллею Патеркулу принадлежит наиболее благожелательная характеристика Мария: консул 82 года «уна­сле­до­вал отцов­скую силу духа, но не отцов­ское дол­го­ле­тие. Он реши­тель­но брал­ся за раз­но­об­раз­ные дела и нико­гда не опус­кал­ся ниже сла­вы сво­е­го име­ни»[25].

В художественной литературе

Гай Марий стал одним из действующих лиц романа Колин Маккалоу «Венец из трав».

Напишите отзыв о статье "Гай Марий (консул 82 года до н. э.)"

Примечания

  1. ↑ Плутарх, 1994, Гай Марий, 3.
  2. ↑ Веллей Патеркул, 1996, II, 11, 1.
  3. ↑ Валерий Максим, 1772, VIII, 15, 7.
  4. ↑ Labitzke М., 2012, s. 18.
  5. ↑ 1 2 Светоний, 1999, Божественный Юлий, 1, 1.
  6. ↑ Wiseman T., 1974, с. 153.
  7. ↑ Iulius 129, 1918, s. 185.
  8. ↑ Iulius 127ff, 1918, s. 183-184.
  9. ↑ 1 2 3 4 Marius 15, 1930, s. 1812.
  10. ↑ Van Ooteghem J., 1964, р. 65.
  11. ↑ Labitzke М., 2012, s. 17.
  12. ↑ Корнелий Непот, Аттик, 1.
  13. ↑ 1 2 Luce T., 1970, p.181.
  14. ↑ Орозий, 2004, V, 18, 24.
  15. ↑ Плутарх, 1994, Марий, 34.
  16. ↑ Валерий Максим, 2007, III, 8, 5.
  17. ↑ Корнелий Непот, Аттик, 2.
  18. ↑ Плутарх, 1994, Марий, 35.
  19. ↑ Плутарх, 1994, Марий, 40.
  20. ↑ 1 2 3 4 Marius 15, 1930, s. 1813.
  21. ↑ Орозий, 2004, V, 19, 8.
  22. ↑ Аппиан, 2002, ХIII, 62.
  23. ↑ Аппиан, 2002, ХIII, 65.
  24. ↑ Инар Ф., 1997, с. 233-234.
  25. ↑ 1 2 Веллей Патеркул, 1996, II, 26, 1.
  26. ↑ Аврелий Виктор, 1997, 68, 1.
  27. ↑ 1 2 Аппиан, 2002, ХIII, 87.
  28. ↑ Короленков А., Смыков Е., 2007, с. 283.
  29. ↑ Короленков А., 2003, с. 78.
  30. ↑ 1 2 Тит Ливий, 1994, Периохи, LXXXVI.
  31. ↑ Короленков А., 2003, с. 78-80.
  32. ↑ Инар Ф., 1997, с. 235-236.
  33. ↑ Короленков А., Смыков Е., 2007, с. 284.
  34. ↑ Короленков А., Смыков Е., 2007, с. 284-285.
  35. ↑ Диодор, XXXVIII, 15.
  36. ↑ Marius 15, 1930, s. 1813-1814.
  37. ↑ Короленков А., Смыков Е., 2007, с. 286.
  38. ↑ 1 2 Плутарх, 1994, Сулла, 28.
  39. ↑ Инар Ф., 1997, с. 237-238.
  40. ↑ Аппиан, 2002, ХIII, 88.
  41. ↑ 1 2 Веллей Патеркул, 1996, II, 26, 2.
  42. ↑ Валерий Максим, 1772, IX, 2, 3.
  43. ↑ 1 2 Орозий, 2004, V, 20, 4.
  44. ↑ Валерий Максим, 1772, IХ, 2, 3.
  45. ↑ Бэдиан Э., 2010, с.180.
  46. ↑ Короленков А., Смыков Е., 2007, с.288.
  47. ↑ Аппиан, 2002, ХIII, 90.
  48. ↑ Короленков А., Смыков Е., 2007, с. 290-291.
  49. ↑ Плутарх, 1994, Сулла, 29.
  50. ↑ Аппиан, 2002, ХIII, 92.
  51. ↑ Моммзен Т., 1997, с. 239.
  52. ↑ Инар Ф., 1997, с. 250.
  53. ↑ Marius 15, 1930, s. 1814.
  54. ↑ Короленков А., Смыков Е., 2007, с. 295-297.
  55. ↑ Аврелий Виктор, 1997, 68, 4.
  56. ↑ 1 2 Веллей Патеркул, 1996, II, 27, 1.
  57. ↑ Орозий, 2004, V, 21, 8.
  58. ↑ Короленков А., Смыков Е., 2007, с. 308-309.
  59. ↑ Marius 15, 1930, s. 1814-1815.
  60. ↑ Аппиан, 2002, XIII, 94.
  61. ↑ 1 2 Marius 15, 1930, s. 1815.
  62. ↑ Аппиан, 2002, Гражданские войны, III, 2.
  63. ↑ Валерий Максим, 1772, IX, 15, 2.
  64. ↑ Тит Ливий, 1994, Периохи, 116.
  65. ↑ 1 2 Плутарх, 1994, Марий, 46.
  66. ↑ Аврелий Виктор, 1997, 68, 2.

Источники и литература

Источники

  1. Секст Аврелий Виктор. О знаменитых людях // Римские историки IV века. — М.: Росспэн, 1997. — С. 179—224. — ISBN 5-86004-072-5.
  2. Аппиан Александрийский. Римская история. — М.: Ладомир, 2002. — 880 с. — ISBN 5-86218-174-1.
  3. Валерий Максим. Достопамятные деяния и изречения. — СПб.: Издательство СПбГУ, 2007. — 308 с. — ISBN 978-5-288-04267-6.
  4. Валерий Максим. Достопамятные деяния и изречения. — СПб., 1772. — Т. 2. — 520 с.
  5. Гай Веллей Патеркул. Римская история // Малые римские историки. — М.: Ладомир, 1996. — С. 11-98. — ISBN 5-86218-125-3.
  6. Диодор Сицилийский. [simposium.ru/ru/node/863 Историческая библиотека]. Сайт «Симпосий». Проверено 17 сентября 2016.
  7. [ancientrome.ru/antlitr/nepot/attic-f.htm Корнелий Непот. Т. Помпоний Аттик]. Проверено 17 сентября 2016.
  8. Тит Ливий. История Рима от основания города. — М.: Наука, 1994. — Т. 3. — 768 с. — ISBN 5-02-008995-8.
  9. Павел Орозий. История против язычников. — СПб.: Издательство Олега Абышко, 2004. — 544 с. — ISBN 5-7435-0214-5.
  10. Плутарх. Сравнительные жизнеописания. — СПб.: Наука, 1994. — Т. 3. — 672 с. — ISBN 5-306-00240-4.
  11. Гай Светоний Транквилл. Жизнь двенадцати цезарей // Жизнь двенадцати цезарей. Властелины Рима. — М.: Наука, 1999. — С. 12-281. — ISBN 5-02-012792-2.

Литература

  1. Бэдиан Э. Цепион и Норбан (заметки о десятилетии 100—90 гг. до н. э.) // Studia Historica. — 2010. — № Х. — С. 162-207.
  2. Инар Ф. Сулла. — Ростов н/Д.: Феникс, 1997. — 416 с. — ISBN 5-222-00087-7.
  3. Короленков А. Квинт Серторий. Политическая биография. — СПб.: Алетейя, 2003. — 310 с. — ISBN 5-89329-589-7.
  4. Короленков А., Смыков Е. Сулла. — М.: Молодая гвардия, 2007. — 430 с. — ISBN 978-5-235-02967-5.
  5. Моммзен Т. История Рима. — Ростов-на-Дону: Феникс, 1997. — Т. 2. — 640 с. — ISBN 5-222-00047-8.
  6. Broughton T. Magistrates of the Roman Republic. — New York, 1952. — Vol. II. — P. 558.
  7. Iulius 129 // RE. — 1918. — Т. Х, 19. — С. 185.
  8. Labitzke М. Marius. Der verleumdete Retter Roms.. — Münster, 2012. — 544 с. — ISBN 978-3-89781-215-4..
  9. Luce T. Marius and Mithridatic Command // Historia. — 1970. — Т. 19. — С. 161—194.
  10. Münzer F. Iulius 127ff // RE. — 1918. — Т. Х, 19. — С. 182-184.
  11. Münzer F. Marius 15 // RE. — 1930. — Bd. ХIV, 2. — Kol. 1811-1815.</span>
  12. Van Ooteghem J. Gaius Marius. — Bruxelles: Palais des Academies, 1964. — 336 с.
  13. Wiseman T. Legendary Genealogies in Late-Republican Rome // G&R. — 1974. — № 2. — С. 153-164.

Ссылки

  • [quod.lib.umich.edu/m/moa/ACL3129.0002.001/969?rgn=full+text;view=image Гай Марий (консул 82 года до н. э.)] (англ.). — в Smith's Dictionary of Greek and Roman Biography and Mythology.


Отрывок, характеризующий Гай Марий (консул 82 года до н. э.)

Заседание было кончено, и по возвращении домой, Пьеру казалось, что он приехал из какого то дальнего путешествия, где он провел десятки лет, совершенно изменился и отстал от прежнего порядка и привычек жизни.


На другой день после приема в ложу, Пьер сидел дома, читая книгу и стараясь вникнуть в значение квадрата, изображавшего одной своей стороною Бога, другою нравственное, третьею физическое и четвертою смешанное. Изредка он отрывался от книги и квадрата и в воображении своем составлял себе новый план жизни. Вчера в ложе ему сказали, что до сведения государя дошел слух о дуэли, и что Пьеру благоразумнее бы было удалиться из Петербурга. Пьер предполагал ехать в свои южные имения и заняться там своими крестьянами. Он радостно обдумывал эту новую жизнь, когда неожиданно в комнату вошел князь Василий.
– Мой друг, что ты наделал в Москве? За что ты поссорился с Лёлей, mon сher? [дорогой мoй?] Ты в заблуждении, – сказал князь Василий, входя в комнату. – Я всё узнал, я могу тебе сказать верно, что Элен невинна перед тобой, как Христос перед жидами. – Пьер хотел отвечать, но он перебил его. – И зачем ты не обратился прямо и просто ко мне, как к другу? Я всё знаю, я всё понимаю, – сказал он, – ты вел себя, как прилично человеку, дорожащему своей честью; может быть слишком поспешно, но об этом мы не будем судить. Одно ты помни, в какое положение ты ставишь ее и меня в глазах всего общества и даже двора, – прибавил он, понизив голос. – Она живет в Москве, ты здесь. Помни, мой милый, – он потянул его вниз за руку, – здесь одно недоразуменье; ты сам, я думаю, чувствуешь. Напиши сейчас со мною письмо, и она приедет сюда, всё объяснится, а то я тебе скажу, ты очень легко можешь пострадать, мой милый.
Князь Василий внушительно взглянул на Пьера. – Мне из хороших источников известно, что вдовствующая императрица принимает живой интерес во всем этом деле. Ты знаешь, она очень милостива к Элен.
Несколько раз Пьер собирался говорить, но с одной стороны князь Василий не допускал его до этого, с другой стороны сам Пьер боялся начать говорить в том тоне решительного отказа и несогласия, в котором он твердо решился отвечать своему тестю. Кроме того слова масонского устава: «буди ласков и приветлив» вспоминались ему. Он морщился, краснел, вставал и опускался, работая над собою в самом трудном для него в жизни деле – сказать неприятное в глаза человеку, сказать не то, чего ожидал этот человек, кто бы он ни был. Он так привык повиноваться этому тону небрежной самоуверенности князя Василия, что и теперь он чувствовал, что не в силах будет противостоять ей; но он чувствовал, что от того, что он скажет сейчас, будет зависеть вся дальнейшая судьба его: пойдет ли он по старой, прежней дороге, или по той новой, которая так привлекательно была указана ему масонами, и на которой он твердо верил, что найдет возрождение к новой жизни.
– Ну, мой милый, – шутливо сказал князь Василий, – скажи же мне: «да», и я от себя напишу ей, и мы убьем жирного тельца. – Но князь Василий не успел договорить своей шутки, как Пьер с бешенством в лице, которое напоминало его отца, не глядя в глаза собеседнику, проговорил шопотом:
– Князь, я вас не звал к себе, идите, пожалуйста, идите! – Он вскочил и отворил ему дверь.
– Идите же, – повторил он, сам себе не веря и радуясь выражению смущенности и страха, показавшемуся на лице князя Василия.
– Что с тобой? Ты болен?
– Идите! – еще раз проговорил дрожащий голос. И князь Василий должен был уехать, не получив никакого объяснения.
Через неделю Пьер, простившись с новыми друзьями масонами и оставив им большие суммы на милостыни, уехал в свои именья. Его новые братья дали ему письма в Киев и Одессу, к тамошним масонам, и обещали писать ему и руководить его в его новой деятельности.


Дело Пьера с Долоховым было замято, и, несмотря на тогдашнюю строгость государя в отношении дуэлей, ни оба противника, ни их секунданты не пострадали. Но история дуэли, подтвержденная разрывом Пьера с женой, разгласилась в обществе. Пьер, на которого смотрели снисходительно, покровительственно, когда он был незаконным сыном, которого ласкали и прославляли, когда он был лучшим женихом Российской империи, после своей женитьбы, когда невестам и матерям нечего было ожидать от него, сильно потерял во мнении общества, тем более, что он не умел и не желал заискивать общественного благоволения. Теперь его одного обвиняли в происшедшем, говорили, что он бестолковый ревнивец, подверженный таким же припадкам кровожадного бешенства, как и его отец. И когда, после отъезда Пьера, Элен вернулась в Петербург, она была не только радушно, но с оттенком почтительности, относившейся к ее несчастию, принята всеми своими знакомыми. Когда разговор заходил о ее муже, Элен принимала достойное выражение, которое она – хотя и не понимая его значения – по свойственному ей такту, усвоила себе. Выражение это говорило, что она решилась, не жалуясь, переносить свое несчастие, и что ее муж есть крест, посланный ей от Бога. Князь Василий откровеннее высказывал свое мнение. Он пожимал плечами, когда разговор заходил о Пьере, и, указывая на лоб, говорил:
– Un cerveau fele – je le disais toujours. [Полусумасшедший – я всегда это говорил.]
– Я вперед сказала, – говорила Анна Павловна о Пьере, – я тогда же сейчас сказала, и прежде всех (она настаивала на своем первенстве), что это безумный молодой человек, испорченный развратными идеями века. Я тогда еще сказала это, когда все восхищались им и он только приехал из за границы, и помните, у меня как то вечером представлял из себя какого то Марата. Чем же кончилось? Я тогда еще не желала этой свадьбы и предсказала всё, что случится.
Анна Павловна по прежнему давала у себя в свободные дни такие вечера, как и прежде, и такие, какие она одна имела дар устроивать, вечера, на которых собиралась, во первых, la creme de la veritable bonne societe, la fine fleur de l'essence intellectuelle de la societe de Petersbourg, [сливки настоящего хорошего общества, цвет интеллектуальной эссенции петербургского общества,] как говорила сама Анна Павловна. Кроме этого утонченного выбора общества, вечера Анны Павловны отличались еще тем, что всякий раз на своем вечере Анна Павловна подавала своему обществу какое нибудь новое, интересное лицо, и что нигде, как на этих вечерах, не высказывался так очевидно и твердо градус политического термометра, на котором стояло настроение придворного легитимистского петербургского общества.
В конце 1806 года, когда получены были уже все печальные подробности об уничтожении Наполеоном прусской армии под Иеной и Ауерштетом и о сдаче большей части прусских крепостей, когда войска наши уж вступили в Пруссию, и началась наша вторая война с Наполеоном, Анна Павловна собрала у себя вечер. La creme de la veritable bonne societe [Сливки настоящего хорошего общества] состояла из обворожительной и несчастной, покинутой мужем, Элен, из MorteMariet'a, обворожительного князя Ипполита, только что приехавшего из Вены, двух дипломатов, тетушки, одного молодого человека, пользовавшегося в гостиной наименованием просто d'un homme de beaucoup de merite, [весьма достойный человек,] одной вновь пожалованной фрейлины с матерью и некоторых других менее заметных особ.
Лицо, которым как новинкой угащивала в этот вечер Анна Павловна своих гостей, был Борис Друбецкой, только что приехавший курьером из прусской армии и находившийся адъютантом у очень важного лица.
Градус политического термометра, указанный на этом вечере обществу, был следующий: сколько бы все европейские государи и полководцы ни старались потворствовать Бонапартию, для того чтобы сделать мне и вообще нам эти неприятности и огорчения, мнение наше на счет Бонапартия не может измениться. Мы не перестанем высказывать свой непритворный на этот счет образ мыслей, и можем сказать только прусскому королю и другим: тем хуже для вас. Tu l'as voulu, George Dandin, [Ты этого хотел, Жорж Дандэн,] вот всё, что мы можем сказать. Вот что указывал политический термометр на вечере Анны Павловны. Когда Борис, который должен был быть поднесен гостям, вошел в гостиную, уже почти всё общество было в сборе, и разговор, руководимый Анной Павловной, шел о наших дипломатических сношениях с Австрией и о надежде на союз с нею.
Борис в щегольском, адъютантском мундире, возмужавший, свежий и румяный, свободно вошел в гостиную и был отведен, как следовало, для приветствия к тетушке и снова присоединен к общему кружку.
Анна Павловна дала поцеловать ему свою сухую руку, познакомила его с некоторыми незнакомыми ему лицами и каждого шопотом определила ему.
– Le Prince Hyppolite Kouraguine – charmant jeune homme. M r Kroug charge d'affaires de Kopenhague – un esprit profond, и просто: М r Shittoff un homme de beaucoup de merite [Князь Ипполит Курагин, милый молодой человек. Г. Круг, Копенгагенский поверенный в делах, глубокий ум. Г. Шитов, весьма достойный человек] про того, который носил это наименование.
Борис за это время своей службы, благодаря заботам Анны Михайловны, собственным вкусам и свойствам своего сдержанного характера, успел поставить себя в самое выгодное положение по службе. Он находился адъютантом при весьма важном лице, имел весьма важное поручение в Пруссию и только что возвратился оттуда курьером. Он вполне усвоил себе ту понравившуюся ему в Ольмюце неписанную субординацию, по которой прапорщик мог стоять без сравнения выше генерала, и по которой, для успеха на службе, были нужны не усилия на службе, не труды, не храбрость, не постоянство, а нужно было только уменье обращаться с теми, которые вознаграждают за службу, – и он часто сам удивлялся своим быстрым успехам и тому, как другие могли не понимать этого. Вследствие этого открытия его, весь образ жизни его, все отношения с прежними знакомыми, все его планы на будущее – совершенно изменились. Он был не богат, но последние свои деньги он употреблял на то, чтобы быть одетым лучше других; он скорее лишил бы себя многих удовольствий, чем позволил бы себе ехать в дурном экипаже или показаться в старом мундире на улицах Петербурга. Сближался он и искал знакомств только с людьми, которые были выше его, и потому могли быть ему полезны. Он любил Петербург и презирал Москву. Воспоминание о доме Ростовых и о его детской любви к Наташе – было ему неприятно, и он с самого отъезда в армию ни разу не был у Ростовых. В гостиной Анны Павловны, в которой присутствовать он считал за важное повышение по службе, он теперь тотчас же понял свою роль и предоставил Анне Павловне воспользоваться тем интересом, который в нем заключался, внимательно наблюдая каждое лицо и оценивая выгоды и возможности сближения с каждым из них. Он сел на указанное ему место возле красивой Элен, и вслушивался в общий разговор.
– Vienne trouve les bases du traite propose tellement hors d'atteinte, qu'on ne saurait y parvenir meme par une continuite de succes les plus brillants, et elle met en doute les moyens qui pourraient nous les procurer. C'est la phrase authentique du cabinet de Vienne, – говорил датский charge d'affaires. [Вена находит основания предлагаемого договора до того невозможными, что достигнуть их нельзя даже рядом самых блестящих успехов: и она сомневается в средствах, которые могут их нам доставить. Это подлинная фраза венского кабинета, – сказал датский поверенный в делах.]
– C'est le doute qui est flatteur! – сказал l'homme a l'esprit profond, с тонкой улыбкой. [Сомнение лестно! – сказал глубокий ум,]
– Il faut distinguer entre le cabinet de Vienne et l'Empereur d'Autriche, – сказал МorteMariet. – L'Empereur d'Autriche n'a jamais pu penser a une chose pareille, ce n'est que le cabinet qui le dit. [Необходимо различать венский кабинет и австрийского императора. Австрийский император никогда не мог этого думать, это говорит только кабинет.]
– Eh, mon cher vicomte, – вмешалась Анна Павловна, – l'Urope (она почему то выговаривала l'Urope, как особенную тонкость французского языка, которую она могла себе позволить, говоря с французом) l'Urope ne sera jamais notre alliee sincere. [Ах, мой милый виконт, Европа никогда не будет нашей искренней союзницей.]
Вслед за этим Анна Павловна навела разговор на мужество и твердость прусского короля с тем, чтобы ввести в дело Бориса.
Борис внимательно слушал того, кто говорит, ожидая своего череда, но вместе с тем успевал несколько раз оглядываться на свою соседку, красавицу Элен, которая с улыбкой несколько раз встретилась глазами с красивым молодым адъютантом.
Весьма естественно, говоря о положении Пруссии, Анна Павловна попросила Бориса рассказать свое путешествие в Глогау и положение, в котором он нашел прусское войско. Борис, не торопясь, чистым и правильным французским языком, рассказал весьма много интересных подробностей о войсках, о дворе, во всё время своего рассказа старательно избегая заявления своего мнения насчет тех фактов, которые он передавал. На несколько времени Борис завладел общим вниманием, и Анна Павловна чувствовала, что ее угощенье новинкой было принято с удовольствием всеми гостями. Более всех внимания к рассказу Бориса выказала Элен. Она несколько раз спрашивала его о некоторых подробностях его поездки и, казалось, весьма была заинтересована положением прусской армии. Как только он кончил, она с своей обычной улыбкой обратилась к нему:
– Il faut absolument que vous veniez me voir, [Необходимо нужно, чтоб вы приехали повидаться со мною,] – сказала она ему таким тоном, как будто по некоторым соображениям, которые он не мог знать, это было совершенно необходимо.
– Mariedi entre les 8 et 9 heures. Vous me ferez grand plaisir. [Во вторник, между 8 и 9 часами. Вы мне сделаете большое удовольствие.] – Борис обещал исполнить ее желание и хотел вступить с ней в разговор, когда Анна Павловна отозвала его под предлогом тетушки, которая желала его cлышать.
– Вы ведь знаете ее мужа? – сказала Анна Павловна, закрыв глаза и грустным жестом указывая на Элен. – Ах, это такая несчастная и прелестная женщина! Не говорите при ней о нем, пожалуйста не говорите. Ей слишком тяжело!


Когда Борис и Анна Павловна вернулись к общему кружку, разговором в нем завладел князь Ипполит.
Он, выдвинувшись вперед на кресле, сказал: Le Roi de Prusse! [Прусский король!] и сказав это, засмеялся. Все обратились к нему: Le Roi de Prusse? – спросил Ипполит, опять засмеялся и опять спокойно и серьезно уселся в глубине своего кресла. Анна Павловна подождала его немного, но так как Ипполит решительно, казалось, не хотел больше говорить, она начала речь о том, как безбожный Бонапарт похитил в Потсдаме шпагу Фридриха Великого.
– C'est l'epee de Frederic le Grand, que je… [Это шпага Фридриха Великого, которую я…] – начала было она, но Ипполит перебил ее словами:
– Le Roi de Prusse… – и опять, как только к нему обратились, извинился и замолчал. Анна Павловна поморщилась. MorteMariet, приятель Ипполита, решительно обратился к нему:
– Voyons a qui en avez vous avec votre Roi de Prusse? [Ну так что ж о прусском короле?]
Ипполит засмеялся, как будто ему стыдно было своего смеха.
– Non, ce n'est rien, je voulais dire seulement… [Нет, ничего, я только хотел сказать…] (Он намерен был повторить шутку, которую он слышал в Вене, и которую он целый вечер собирался поместить.) Je voulais dire seulement, que nous avons tort de faire la guerre рour le roi de Prusse. [Я только хотел сказать, что мы напрасно воюем pour le roi de Prusse . (Непереводимая игра слов, имеющая значение: «по пустякам».)]
Борис осторожно улыбнулся так, что его улыбка могла быть отнесена к насмешке или к одобрению шутки, смотря по тому, как она будет принята. Все засмеялись.
– Il est tres mauvais, votre jeu de mot, tres spirituel, mais injuste, – грозя сморщенным пальчиком, сказала Анна Павловна. – Nous ne faisons pas la guerre pour le Roi de Prusse, mais pour les bons principes. Ah, le mechant, ce prince Hippolytel [Ваша игра слов не хороша, очень умна, но несправедлива; мы не воюем pour le roi de Prusse (т. e. по пустякам), а за добрые начала. Ах, какой он злой, этот князь Ипполит!] – сказала она.
Разговор не утихал целый вечер, обращаясь преимущественно около политических новостей. В конце вечера он особенно оживился, когда дело зашло о наградах, пожалованных государем.
– Ведь получил же в прошлом году NN табакерку с портретом, – говорил l'homme a l'esprit profond, [человек глубокого ума,] – почему же SS не может получить той же награды?
– Je vous demande pardon, une tabatiere avec le portrait de l'Empereur est une recompense, mais point une distinction, – сказал дипломат, un cadeau plutot. [Извините, табакерка с портретом Императора есть награда, а не отличие; скорее подарок.]
– Il y eu plutot des antecedents, je vous citerai Schwarzenberg. [Были примеры – Шварценберг.]
– C'est impossible, [Это невозможно,] – возразил другой.
– Пари. Le grand cordon, c'est different… [Лента – это другое дело…]
Когда все поднялись, чтоб уезжать, Элен, очень мало говорившая весь вечер, опять обратилась к Борису с просьбой и ласковым, значительным приказанием, чтобы он был у нее во вторник.
– Мне это очень нужно, – сказала она с улыбкой, оглядываясь на Анну Павловну, и Анна Павловна той грустной улыбкой, которая сопровождала ее слова при речи о своей высокой покровительнице, подтвердила желание Элен. Казалось, что в этот вечер из каких то слов, сказанных Борисом о прусском войске, Элен вдруг открыла необходимость видеть его. Она как будто обещала ему, что, когда он приедет во вторник, она объяснит ему эту необходимость.
Приехав во вторник вечером в великолепный салон Элен, Борис не получил ясного объяснения, для чего было ему необходимо приехать. Были другие гости, графиня мало говорила с ним, и только прощаясь, когда он целовал ее руку, она с странным отсутствием улыбки, неожиданно, шопотом, сказала ему: Venez demain diner… le soir. Il faut que vous veniez… Venez. [Приезжайте завтра обедать… вечером. Надо, чтоб вы приехали… Приезжайте.]
В этот свой приезд в Петербург Борис сделался близким человеком в доме графини Безуховой.


Война разгоралась, и театр ее приближался к русским границам. Всюду слышались проклятия врагу рода человеческого Бонапартию; в деревнях собирались ратники и рекруты, и с театра войны приходили разноречивые известия, как всегда ложные и потому различно перетолковываемые.
Жизнь старого князя Болконского, князя Андрея и княжны Марьи во многом изменилась с 1805 года.
В 1806 году старый князь был определен одним из восьми главнокомандующих по ополчению, назначенных тогда по всей России. Старый князь, несмотря на свою старческую слабость, особенно сделавшуюся заметной в тот период времени, когда он считал своего сына убитым, не счел себя вправе отказаться от должности, в которую был определен самим государем, и эта вновь открывшаяся ему деятельность возбудила и укрепила его. Он постоянно бывал в разъездах по трем вверенным ему губерниям; был до педантизма исполнителен в своих обязанностях, строг до жестокости с своими подчиненными, и сам доходил до малейших подробностей дела. Княжна Марья перестала уже брать у своего отца математические уроки, и только по утрам, сопутствуемая кормилицей, с маленьким князем Николаем (как звал его дед) входила в кабинет отца, когда он был дома. Грудной князь Николай жил с кормилицей и няней Савишной на половине покойной княгини, и княжна Марья большую часть дня проводила в детской, заменяя, как умела, мать маленькому племяннику. M lle Bourienne тоже, как казалось, страстно любила мальчика, и княжна Марья, часто лишая себя, уступала своей подруге наслаждение нянчить маленького ангела (как называла она племянника) и играть с ним.
У алтаря лысогорской церкви была часовня над могилой маленькой княгини, и в часовне был поставлен привезенный из Италии мраморный памятник, изображавший ангела, расправившего крылья и готовящегося подняться на небо. У ангела была немного приподнята верхняя губа, как будто он сбирался улыбнуться, и однажды князь Андрей и княжна Марья, выходя из часовни, признались друг другу, что странно, лицо этого ангела напоминало им лицо покойницы. Но что было еще страннее и чего князь Андрей не сказал сестре, было то, что в выражении, которое дал случайно художник лицу ангела, князь Андрей читал те же слова кроткой укоризны, которые он прочел тогда на лице своей мертвой жены: «Ах, зачем вы это со мной сделали?…»
Вскоре после возвращения князя Андрея, старый князь отделил сына и дал ему Богучарово, большое имение, находившееся в 40 верстах от Лысых Гор. Частью по причине тяжелых воспоминаний, связанных с Лысыми Горами, частью потому, что не всегда князь Андрей чувствовал себя в силах переносить характер отца, частью и потому, что ему нужно было уединение, князь Андрей воспользовался Богучаровым, строился там и проводил в нем большую часть времени.
Князь Андрей, после Аустерлицкой кампании, твердо pешил никогда не служить более в военной службе; и когда началась война, и все должны были служить, он, чтобы отделаться от действительной службы, принял должность под начальством отца по сбору ополчения. Старый князь с сыном как бы переменились ролями после кампании 1805 года. Старый князь, возбужденный деятельностью, ожидал всего хорошего от настоящей кампании; князь Андрей, напротив, не участвуя в войне и в тайне души сожалея о том, видел одно дурное.
26 февраля 1807 года, старый князь уехал по округу. Князь Андрей, как и большею частью во время отлучек отца, оставался в Лысых Горах. Маленький Николушка был нездоров уже 4 й день. Кучера, возившие старого князя, вернулись из города и привезли бумаги и письма князю Андрею.
Камердинер с письмами, не застав молодого князя в его кабинете, прошел на половину княжны Марьи; но и там его не было. Камердинеру сказали, что князь пошел в детскую.
– Пожалуйте, ваше сиятельство, Петруша с бумагами пришел, – сказала одна из девушек помощниц няни, обращаясь к князю Андрею, который сидел на маленьком детском стуле и дрожащими руками, хмурясь, капал из стклянки лекарство в рюмку, налитую до половины водой.
– Что такое? – сказал он сердито, и неосторожно дрогнув рукой, перелил из стклянки в рюмку лишнее количество капель. Он выплеснул лекарство из рюмки на пол и опять спросил воды. Девушка подала ему.
В комнате стояла детская кроватка, два сундука, два кресла, стол и детские столик и стульчик, тот, на котором сидел князь Андрей. Окна были завешаны, и на столе горела одна свеча, заставленная переплетенной нотной книгой, так, чтобы свет не падал на кроватку.
– Мой друг, – обращаясь к брату, сказала княжна Марья от кроватки, у которой она стояла, – лучше подождать… после…
– Ах, сделай милость, ты всё говоришь глупости, ты и так всё дожидалась – вот и дождалась, – сказал князь Андрей озлобленным шопотом, видимо желая уколоть сестру.
– Мой друг, право лучше не будить, он заснул, – умоляющим голосом сказала княжна.
Князь Андрей встал и, на цыпочках, с рюмкой подошел к кроватке.
– Или точно не будить? – сказал он нерешительно.
– Как хочешь – право… я думаю… а как хочешь, – сказала княжна Марья, видимо робея и стыдясь того, что ее мнение восторжествовало. Она указала брату на девушку, шопотом вызывавшую его.
Была вторая ночь, что они оба не спали, ухаживая за горевшим в жару мальчиком. Все сутки эти, не доверяя своему домашнему доктору и ожидая того, за которым было послано в город, они предпринимали то то, то другое средство. Измученные бессоницей и встревоженные, они сваливали друг на друга свое горе, упрекали друг друга и ссорились.
– Петруша с бумагами от папеньки, – прошептала девушка. – Князь Андрей вышел.
– Ну что там! – проговорил он сердито, и выслушав словесные приказания от отца и взяв подаваемые конверты и письмо отца, вернулся в детскую.
– Ну что? – спросил князь Андрей.
– Всё то же, подожди ради Бога. Карл Иваныч всегда говорит, что сон всего дороже, – прошептала со вздохом княжна Марья. – Князь Андрей подошел к ребенку и пощупал его. Он горел.
– Убирайтесь вы с вашим Карлом Иванычем! – Он взял рюмку с накапанными в нее каплями и опять подошел.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Гай_Марий_(консул_82_года_до_н._э.)&oldid=81226569»